Пианист

      - Все из приглашенных будут?       - Да, мистер Чон.       - И, Сокджин, помнишь, что я говорил про вино?       - Конечно, сэр. Рислинг не моложе девяностого года. Двадцать литров. Сэр… Еще я хотел предупредить… Ваша крестная, миссис Хван, она тоже придет. Вероятно, с мужем. И… с племянником.       - Черт возьми, этого еще не хватало…       - Сэр, я понимаю, но…       - Не волнуйся, Джин. Все в порядке. Просто возмущаюсь вслух, не обращай внимания, - Чонгук вздохнул и потер нос. - У меня все, ты свободен.       - Спасибо, сэр, - подчиненный стал разворачиваться в сторону выхода, находясь в данную секунду в кабинете своего начальника – Чон Чонгука. Как только он стал открывать дверь, собираясь уходить, то услышал:       - Джин, стой. У меня еще одно поручение.       - Я вас слушаю, сэр.       - Позвони профессору Намджуну. Позови его поиграть сегодня.       Джин удивился, потом кивнул головой, но решил неуверенно переспросить:       - Сэр, фортепиано?       - Да, Джин.       - Я понял. Хорошо. Как скажете.       - Теперь иди.       Сегодня в доме Чон Чонгука планировался ежегодный званый вечер, на который по традиции приглашались все бизнес-партнеры, друзья, знакомые и редкие родственники. Это было местным обычаем данного элитного круга – богатых наследников старейших аристократических родов, крупных и серьезных бизнесменов, а также людей голубой крови. Чонгук подобные мероприятия не особо жаловал; ему давно осточертели все эти надменные, напыщенные лица в этих бесконечных ожерельях, кольцах и браслетах, в которых блеска было больше, чем в глазах у тех, кто их носил. Но сегодня был особенный повод, поэтому все должно было пройти по высшему разряду – компания Чонгука выходила на IPO. Такое нельзя было замять и пройти мимо, не устроив роскошный вечер. Это было своего рода нормой приличия.       Тем не менее, Чонгуку было пусто и грустно. Его давно перестали радовать и успехи его процветающего дела, и люди, его окружавшие, и вся его жизнь, которая внешне казалась образцом идеального, успешного существования – ведь все стремятся к такому, не правда ли? Чонгук и сам не понимал, что его не устраивает.       Но не устраивало все. Жизнь давно превратилась в серую, однообразную массу; одни и те же дела, одни и те же лица, те же эмоции, тот же график, все то же, то же, то же… Это был один большой день сурка, в котором он бесповоротно застрял.       Так, он стоял вечером в своей спальне, одетый в безупречный черный костюм; то ли Dolce & Gabbana, то ли Yves Saint Laurent, он уже не помнил, и для него это слишком давно перестало иметь какое-либо значение. Он стоял, смотря в огромное панорамное окно, наблюдал, как на лимузинах и всевозможных спорткарах приезжают гости, проходят по дорожке к крыльцу, выряженные в блестящие платья и однообразные черные костюмы, как какие-то марионетки. Чонгук наблюдал за этим слишком безразлично и курил прямо посреди комнаты, не желая даже выходить на балкон. Курил без гостей, потому что сигареты – уже давно не модно и потому, что хотел побыть один как можно дольше. Усмехнулся вдруг, потому что понял, что Бао опять потом станет ругаться, что в комнате накурено. Бао – его шестидесятилетняя извечная домработница, проработавшая у него уже добрых десять лет, за это время ставшая для Чонгука как родная мама или бабушка.       Слышит тихий стук в дверь. Оборачивается, параллельно тушит окурок в пепельнице.       - Входите.       Из двери высовывается Джин.       - Сэр, извините, что беспокою. Вы не готовы спуститься? Гости уже ждут.       - Да, Джин, спасибо, я иду.       Выходят вместе. Помощник неуверенно спрашивает:       - Сэр, все в порядке?       - Да, Джин, в полном. Хорошо выглядишь, - отвечает Чонгук и хлопает подчиненного по плечу.       - Благодарю, сэр.       Натянуть улыбку и вести себя непринужденно. Это несложно. Такое знакомое ощущение тотального не-присутствия; уже так привычно делать вид, что включен в беседу, что интересно, что рад, что счастлив видеть. Это несложно.       Одинаковые костюмы и платья в пайетках подходят, обнимают, жмут руку, поздравляют, спрашивают, разговаривают о погоде и цене акций.       Подчиненные в бабочках и белых рубашках ходят с подносами; слышится звон бокалов, в глаза бросаются закуски и канапе, жадно помещаемые во рты, звучат голоса, играет расслабляющая спокойная музыка, желтый свет в комнатах приглушен. Все как всегда.       А вот и тетушка Хван. Он так ее называл. Это была его крестная. Одна из немногих его «родственниц», надоедливая и не очень любимая, но все-таки единственная и родная. Чонгук натягивает улыбку:       - Рад видеть, дорогая крестная.       - Чонгук-и, поздравляю, милый. Я так тобой горжусь.       - Спасибо, тетушка.       - Как ты поживаешь? Такой красивый, посмотрите-ка на него. Целую вечность не видела своего крестника, ты ведь все в делах, в делах. Совсем забыл про свою тетушку.       - У меня все хорошо. Прости меня. Правда очень занят.       - Ничего. Ты мне выплатишь должок сегодня, не волнуйся.       - В смысле?       - Я наконец-то познакомлю тебя сегодня со своим племянником. Помнишь, я рассказывала? С Чимином. Я так долго этого ждала. Чимин, - женщина машет в воздухе, подзывая юношу. – Иди сюда. Познакомлю тебя с Чонгуком.       О нет, это настоящий провал. Крестная уже, наверное, года два не слезает с его шеи и постоянно рассказывает про своего «золотого», «драгоценного», «такого талантливого» и «красивого» племянника, который был бы для Чонгука «идеальной парой». Чонгук никогда не скрывал от крестной своей ориентации. А девятнадцатилетний Чимин рассказал своей тете об этом как раз-таки пару лет назад. Это был, пожалуй, самый провальный каминг-аут в истории. Не потому, что тетушка была против однополых отношений, а потому, что теперь не отлипала, считая, что если в ее окружении существуют два гомосексуала, еще таких красивых и таких ею любимых и родных, то они обязательно должны быть вместе. Чонгук избегал этого неловкого знакомства так долго, как мог. Сегодня был явно не его день.       Мальчик подходит к ним и говорит смущенно:       - Здравствуйте, мистер Чон. Приятно познакомиться.       Чонгук и сам видит, как юноше, который на тринадцать лет младше него, неловко. Умиляется, старается расслабить и снизить градус напряжения, но разговаривает достаточно холодно и отстраненно, ведь не дай бог миссис Хван подумает, что что-либо из его слов походит на флирт.       Ура. Через несколько минут удалось отвязаться. Чонгук нашел отговорку – он увидел неподалеку Намджуна и, извинившись, ушел от крестной и ее племянника, сказав, что ему нужно перекинуться парой слов с профессором по поводу сегодняшнего живого выступления.       - Добрый вечер, мистер Чон, - приветливо говорит профессор и жмет руку.       - Намджун, это что еще такое? Никаких «мистер Чон», избавь меня от этого. Сколько лет уже знакомы. Тем более, что ты старше меня.       - Прости, Чонгук. Думал соблюсти нормы приличия, - ответил и усмехнулся.       - Хорошо выглядишь. Как дела в консерватории?       - Прекрасно. Спасибо. Очень рад, что позвал сегодня. Так долго не приглашал. Соскучился-таки по фортепиано, не правда ли, дружище?       - Да, да… Ты прав. Душа истосковалась по искусству, знаешь, - ухмыльнулся. – Что планируешь играть сегодня?       - Это я у тебя хотел как раз спросить. Что предпочитаешь? Лист, Верди, Стравинский, Вагнер, Рамо…       - Давай Рамо, ладно? Как насчет «Les tendres plaintes» для начала, м?       - Хм. Уловил твое настроение, - сказал Намджун и понимающе заглянул ему в глаза. Наверное, именно поэтому Чонгук считал профессора своим другом. – Хорошо, как скажешь. Мы тогда пока подготовимся. Ты не против, если ее сыграю не я, а мой ученик, ладно? Он разучивал ее как раз недавно, думаю, у него хорошо получится. А я потом сыграю отрывки из «Les Boréades», хорошо?       - Хорошо. Ты разве не один сегодня?       - Привел с собой своего студента. Сокджин не сказал тебе? Ты же не против?       - Конечно, не против. Играйте. Спасибо.       Через минут двадцать он находился посреди столовой с бокалом шампанского в руке и вел все те же скучные и заунывные беседы со своими партнерами. Как вдруг услышал до боли знакомые звуки. И не смог сдержаться, перебив одного из них:       - Господа, мои гости из Сеульской национальной консерватории, кажется, начали играть для нас. Не желаете пройти в гостиную?       Чонгук вошел в гостиную, оперся на стену с бокалом игристого в руке, и замер, утопая в звуках фортепианной игры.              *Jean-Philippe Rameau – Les tendres plaintes*       Как жаль, что это произведение длится менее пяти минут. Но Чонгук упал в невообразимую пропасть, пока слушал, стараясь вжиться в мелодию каждой клеточкой своего тела. И не мог оторвать взгляд от того, кто играл.       За его «блютнером» сидел юноша, похожий на прекрасное видение. Худой и слегка бледный, в темном костюме, облегающем тело. Его взгляд был напряжен, сосредоточен на игре его худых длинных пальцев, которые так умело перебирали клавиши инструмента. Его тонкие брови были нахмурены, а глаза казались опустошенными, грустными и серьезными. Темные волосы вились, и челка плавно ниспадала на глаза, дергаясь от каждого движения.       Удивительно красивый…       Закончив играть, юноша встал и поклонился присутствующим, услышав аплодисменты, и отошел к профессору Намджуну, который стал что-то ему говорить.       - Джин, кто это? – тихо спросил Чонгук.       - Босс, простите меня… Я не успел предупредить… Профессор Намджун сказал, что придет со своим учеником… Вы против?       - Нет, Джин. Просто спрашиваю его имя.       - Насколько я знаю, его зовут Тэхен. Ему двадцать лет. Профессор сказал, что он – его лучший студент на курсе. А от профессора Кима нечасто можно такое услышать…       - Нет никаких сомнений в том, что он лучший. Спасибо, Джин.       Чонгук взял еще один бокал с одного из подносов и решил найти молодого пианиста. В это время Намджун уже начал играть, и Чонгук мысленно извинился перед ним, что не стал слушать, а оказался занят другим. Через минуту Чонгук отыскал мальчика. Тот стоял у стены и наблюдал за игрой своего учителя, сложив руки на груди.       - Никогда не слышал, чтобы Рамо играли так... – сказал Чонгук, и Тэхен обернулся на него. Чонгук протянул юноше бокал, тот коротко кивнул и взял его в руки. – Это было без преувеличения великолепно.       - Благодарю, сэр, - коротко отвечает тот. – Но думаю, что вы мне льстите.       - А я считаю, что профессор не стал бы называть лучшим своим студентом кого попало.       - Думаю, профессор Намджун тоже склонен преувеличивать.       Чонгук усмехнулся. Помолчав, продолжил:       - Вам известно, что Рамо выучился нотной грамоте раньше, чем научился читать?       Тэхен коротко улыбнулся:       - Кажется, вы неплохо разбираетесь в классической музыке, не так ли?       - Думаю, все-таки похуже, чем вы. Как давно вы играете, Тэхен?       Тэхен заметно удивился, что тот обратился к нему по имени, но ответил:       - Наверное, в этом плане я чем-то похож на Жан-Филиппа Рамо, - сказал он как-то снисходительно и отпил глоток шампанского. - Не помню жизни без инструмента. Наверное, родители посадили меня за него, как только я научился хоть сколько-нибудь уверенно сидеть.       - Это слышно по тому, как вы играете. Как «ты» играешь? – спросил Чонгук и вопросительно взглянул на юношу, а тот кивнул в ответ.       - Еще раз благодарю, сэр.       - Меня зовут Чонгук. Просто Чонгук, ладно? – сказал он и протянул Тэхену руку, а тот коротко пожал ее и довольно быстро убрал.       - Тэхен. Как я понял, вы уже знаете, - ответил тот, протянув «вы» как можно выразительнее, этим жестом настаивая на том, что собирается продолжать обращаться к Чонгуку в вежливой форме.       Чонгук ухмыльнулся:       - Сыграешь еще раз сегодня, Тэхен?       - Конечно. Особенно, если вы настаиваете.       - Прекрасно. Что планируешь играть?       - Попробую вас удивить, господин Чонгук. Простите, - ответил юноша и стал уходить по направлению к фортепиано, поскольку профессор Намджун в это мгновение закончил играть и кивнул своему студенту, подзывая того к инструменту.       Чонгук сел на рядом стоящее кресло и стал нетерпеливо ждать.       Тэхен незаметно отставил бокал недопитого шампанского и прежде, чем сесть за инструмент, встал, обратившись к аудитории:       - Дамы и господа, добрый вечер. Хотел бы выразить личную благодарность профессору Киму, во-первых, за его, несомненно, блестящую и неповторимую игру, - услышав это, все присутствующие еще раз одарили аплодисментами стоявшего рядом профессора. – Спасибо. Во-вторых, благодарю учителя за возможность присутствовать на сегодняшнем вечере и выступать лично для вас. Вместе с профессором я репетировал девятый опус Шопена, ноктюрн, планируя порадовать им вас сегодня. Но планы мои слегка изменились, и, надеюсь, учитель простит меня за подобную дерзость, - в зале засмеялись, и Намджун тоже коротко улыбнулся. – С вашего позволения я сыграю вам нечто иное. Я собираюсь исполнить до смеха, безусловно, знаменитую интермедию Римского-Корсакова. Если вы не возражаете. Благодарю за внимание, - юноша кивнул в сторону гостей и, услышав ожидающие аплодисменты, сел за фортепиано.              *Rimsky-Korsakov – Flight of Bumblebee*       Чонгук расплылся в довольной улыбке, чуть не засмеявшись, когда услышал знакомые звуки и увидел резвые движения пальцев юноши, летающих по клавишам. И он заметил, как сам Тэхен самодовольно начал улыбаться. Конечно, Чонгук был лучше всех осведомлен, что «Полет шмеля» считается безусловно сложным произведением, требующим особой подготовки и определенного уровня мастерства. Интересно, почему он решил сыграть именно его? Почему сейчас? Почему отказался от Шопена, почему передумал?       «Попробую вас удивить..?»       Неважно. Невозможно было не утонуть в этой волшебной, задевающей душу, немного нервозной и напряженной игре. Пальцы студента двигались безупречно, пока сам он чуть покачивался от резвого темпа произведения, сосредоточившись на исполнении. Тэхен кивал в такт играемой им мелодии, и туловище его самозабвенно дергалось в ритме.       Совершенно невообразимая игра.       Жаль, что это произведение еще короче, чем предыдущее. Чонгук разочарованно вздохнул, когда Тэхен закончил. Но молодой студент услышал восторженные аплодисменты, а потом коротко взглянул на профессора, который одобрительно кивнул в его сторону.       И продолжил играть. Играл Бетховена, Штрауса, Брамса. Без единой запинки. Великолепно. Точено. С чувством. Он играл на фортепиано так же умело, как и дышал.       Чонгук был поражен.       Всю ночь и все следующее утро этот мальчик никак не выходил из его головы.       И он решил сделать то, чего не делал уже… восемь лет.                            Вечером следующего дня он отправился в консерваторию. Его водитель, Чон Хосок, удивился, услышав адрес, который не слышал уже восемь лет, но спрашивать босса не стал. Хоть и работал на него столько лет подряд, он знал нормы приличия и не пересекал определенную черту в их отношениях с начальником.       Чонгук затаил дыхание, увидев до боли знакомые коридоры и зеркала. Воспоминания нахлынули, и, кажется, ноги стали подкашиваться. Но он взял себя в руки и уверенно стал подниматься на второй этаж – в кабинет Намджуна. Он постучал в дверь. «Войдите», - услышал и зашел в комнату.       - Чонгук? Какими судьбами? Ничего себе. Неужели соскучился по родным стенам? – сказал Намджун, развернувшись в кресле. Чонгук улыбнулся и сел напротив:       - Вроде того. Я тебя не отвлекаю?       - Нет, рабочий день давно закончился. Тебе наоборот повезло застать меня сейчас, ведь я уже собирался идти домой. Ты что-то хотел?       - Да, хотел… - сказал Чонгук как-то неуверенно и посмотрел на пол. Помолчав, взглянул на Намджуна и произнес, сузив глаза. – Намджун, расскажешь мне про твоего студента, который был вчера на вечере?       Намджун удивился, замер, но быстро, кажется, сообразил, в чем дело; поскольку знал Чонгука слишком давно. Он улыбнулся и ответил:       - Про Тэхена? А что бы ты хотел узнать?       - Что угодно. Меня поразило то, как он играет. Никогда не слышал такой проникновенной игры. Он правда лучший на курсе?       - Правда, Чонгук. Ты знаешь, я крайне редко кого-то хвалю. Но Тэхен… Он, пожалуй, лучший не просто на курсе, а лучший среди всех моих учеников, кроме, наверное… Ну, ты сам понял… Прости. Хотя не знаю, как их можно сравнивать, тем не менее, - Намджун заторопился и, чуть помолчав и поджав губы, продолжил. – Тэхен очень одаренный. Но я думаю, что его секрет не в его даре и не в том, что он играет с пеленок; и даже не в его невообразимом трудолюбии, а он очень трудолюбив. А в чем-то другом.       - В чем же?       - В том, что он действительно любит инструмент. Отдает всего себя, - Намджун вздохнул. – Чонгук, я, наверное, могу предположить, почему ты так заинтересовался им, - Чонгук от этого поежился в кресле. – Ты мой друг, Чонгук, я доверяю тебе, знаю, что ты умеешь хранить секреты, и поэтому расскажу еще кое-что. Тэхен – необычный мальчик.       - Что ты имеешь в виду?       - Он болен.       - Болен?..       - Не волнуйся, это не смертельно. Надеюсь… Болеет не он сам, а его психика. У него сразу три расстройства личности: депрессивное, обсессивно-компульсивное и тревожное. Неплохой винегрет, правда? Грустно, но так и есть. Живая и такая красивая типичная история про страдающего художника. Красивая, но печальная. – Намджун грустно усмехнулся.       - Откуда ты знаешь?       - Чонгук, он проводит в консерватории столько времени, что скрывать это от меня было бы невозможно. И я помню его таким с самого первого курса – грустным, дерганым, помешанным на мелочах. Но знаешь, почему я тебе это рассказываю? Потому что я убежден, что в этом и заключается тайна его игры. Благодаря тревожному расстройству, он безупречно чувствует ритм. Благодаря обсессивно-компульсивному расстройству, он оттачивает каждое произведение так тщательно и долго, пока не будет играть его без намека на какую-либо малейшую ошибку. А благодаря депрессии… Он чувствует и проживает произведения так, как чувствовали и проживали их, наверное, сами композиторы в момент написания.       Чонгук смотрел в сторону немного отстраненно и коротко кивал головой.       - Ты говоришь, он усердный, да?       - Очень. Он буквально не вылезает отсюда. Представляешь, недавно я узнал от нашей вахтерши, что тот, будучи обаятельным, когда ему это надо, подлизался к ней и выпросил запасные ключи от консерватории, чтобы репетировать по ночам. Тэхен помешан на том, чтобы быть лучшим в том, что делает. Я считаю, что даже чересчур.       - Как я могу его найти? Хочу позвать его поиграть еще как-нибудь.       - Наверняка, он и сейчас здесь. В репетиционной на третьем. Ты же не забыл дорогу, правда? – Намджун посмотрел на Чонгука, а тот в ответ усмехнулся.       - Конечно, не забыл. Спасибо, Намджун.       - Я доверяю тебе, Чонгук... - сказал Намджун, заглянув в него как-то особенно проникновенно. – Ну, спасибо, что заглянул. Делай это почаще, мы всегда тут рады тебя видеть.       - Спасибо. Обязательно, приятель.       Они пожали друг другу руки, и Чонгук вышел из кабинета, направившись на третий этаж. Когда он стал подходить к знакомой двери в конце коридора, то услышал мелодию; медленную, размеренную, такую знакомую и до жути меланхоличную. Это был Дебюсси.              *Claude Debussy – Clair de Lune*       Чонгук тихо, стараясь какой-нибудь оплошностью и собственной неосторожностью не разрушить мгновение, приоткрыл дверь и стал слушать, наблюдая. Тэхен сидел в светлой рубашке за роялем и не заметил, что дверь открылась и что за ним смотрят. Он был так увлечен игрой. Он был напряжен. Его до боли грустные глаза бегали по клавишам, а руки двигались в безупречном чарующем ритме. Он все также коротко кивал в такт.       Он невозможно прекрасен. Сочетание его образа и волшебной музыки, лунной оды, вобравшей в себя все тончайшие, чувственные и проникновенные струны этого пустого мира, не значащего ничего без искусства, было настолько божественным; как будто это – какая-то сказка, как будто это происходит где-то не здесь. Чонгук стиснул брови и приоткрыл рот, не смея разрушать этот удивительный, трогающий самый центр его сердца момент.       Заключительные ноты. Закончив, он нехотя оторвал пальцы от клавиш и глубоко вздохнул, потерев глаза рукой. В мгновение он стал выглядеть таким уставшим.       - Дебюсси. Это было поистине высокохудожественное исполнение. Я вновь поражен, - тихо сказал Чонгук, войдя в комнату, а Тэхен испугался, не ожидая услышать чей-то голос.       - Это вы…       - Прости, я напугал тебя.       - Ничего. Просто я не ожидал… И давно вы наблюдаете за мной? – спросил Тэхен тихо и обеспокоенно.       - Нет. Застал только «Лунный свет». Почти с самого начала.       - Хм, - сказал Тэхен и отвел взгляд.       Чонгук подошел ближе к инструменту и – к нему.       - Профессор Намджун сказал мне, что ты занимаешься целыми днями.       - Он преувеличивает, как всегда, - Тэхен коротко усмехнулся. – Вы что-то хотели, господин Чонгук, или вы случайно зашли сюда?       - Нет, я искал тебя.       - Меня?       - Да.       - Зачем?..       - Меня поразила твоя игра вчера. Ты не будешь против, если я приглашу тебя к себе домой сыграть еще раз?       Тэхен задумался и коротко качнул головой.       - Отлично, - сказал Чонгук облегченно и вынул из грудного кармана пиджака визитку. – Это номер моего ассистента, Сокджина. Он позвонит тебе, ладно? Чтобы договориться о выступлении. Даю тебе визитку, чтобы ты нечаянно не сбросил незнакомый номер. Пойдет?       Тэхен взял визитку в руку, посмотрел на нее и сказал:       - Ладно.       - Спасибо. Хорошего вечера.       Чонгук ушел; а Тэхен остался сидеть за инструментом, тупо уставившись на карточку и, кажется, о чем-то серьезно задумался, нахмурившись.                            Вечером следующего дня Чонгук сидел в кресле в своей гостиной с бокалом красного вина и чего-то напряженно ждал, о чем-то думал. Тэхен согласился поиграть для него еще раз и должен был прийти с минуты на минуту.       Вскоре в гостиной появился Сокджин:       - Сэр, он приехал. Ему проходить?       - Да, Джин, конечно. Пускай заходит.       Тэхен вошел в гостиную и непонимающе обвел комнату глазами.       - Здравствуй.       - Здравствуйте… А где все? Вы разве один?       - Да. Прости, ты, наверное, ожидал чего-то другого?       - Думал, что будут гости, - ответил тихо.       - Извини. Я лишь хотел, чтобы ты сыграл для меня.       Тэхен отвел взгляд и коротко кивнул.       - Я сяду? – он указал глазами на фортепиано.       - Конечно.       Тэхен сел за уже знакомый «блютнер» и стал раскладывать ноты.       - Что хотите послушать, господин Чонгук?       - Давай что-нибудь на свой выбор.       Тэхен ухмыльнулся, задумался и стал перебирать ноты в руках.       - Рахманинов. Второй концерт. Как вам?       - Прекрасный выбор.                     *Sergey Rachmaninov – Piano Concerto no. 2 in C minor*       Тэхен играл около часа. Чонгук не заметил, как пролетело время. Расслабляющие звуки инструмента, а перед глазами – он, такой сосредоточенный на своей игре. Чонгук чувствовал, что мог бы просидеть так целую вечность.       Слушать. Смотреть.       Но Тэхен закончил, и такое волшебство, торжество искусства и красоты оборвалось так же мгновенно, как началось.       Он уставился на клавиши, а Чонгук посмотрел на него и сказал:       - Спасибо.       - Вам понравилось?       - Это было безупречно.       Тэхен вздохнул и все еще опустошенно смотрел на фортепиано.       - Кто твой любимый композитор, Тэхен? – прервал молчание Чонгук.       - Шуберт, - сказал тот и перевел свой удрученный взгляд на него.       - Сказал, даже не задумавшись. Почему Шуберт? – Тэхен усмехнулся от этого вопроса.       - Не знаю, сэр, верите ли вы в мировую душу или что-то вроде того. Мировую волю, как у Шопенгауэра, - Чонгук понимающе кивнул. – Но я верю. Верю в то, что души сплетаются в единый нерв. Верю в «карассы», как у Воннегута, если пожелаете. Неважно, как все это назвать. Все об одном и том же. Знаю только одно. Я остро чувствую, что с Шубертом у меня как будто бы одна душа на двоих, разделенная столетиями.       - Шуберт всю жизнь страдал от депрессии… - сказал Чонгук, а Тэхен поторопился перебить его:       - В очередной раз убеждаюсь, что вы неплохо разбираетесь в классической музыке, господин Чонгук.       - Хм. Ладно. А любимый концерт? Рахманинов?       - Нет.       - Какой же?       - Не концерт, балет. Оркестровая музыка.       - Какой?       - «Лебединое озеро» Чайковского, - произнес пианист и коротко взглянул на Чонгука. Тот улыбнулся в ответ.       - «Лебединое озеро»… Есть объяснение?       - Почему любимый?       - Да.       - Не знаю… Знаете, в этой метаморфозе… Превращение белого лебедя в черного… В этой метаморфозе скрыто какое-то глубокое, имманентное переживание сущности жизни, это великое творение, величайшая из метафор. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.       Чонгук кивнул головой, а Тэхен, казалось, отчего-то занервничал.       - Каким бы произведением ты описал то, что чувствуешь?.. По жизни? Каким бы произведением ты описал… движение своей души?       В этот момент Чонгук встал и взял второй бокал с вином, который стоял все это время на кофейном столике, подошел к Тэхену и протянул. Тэхен посмотрел на его руку и ответил, не заглядывая ему в глаза:       - Семнадцатая Бетховена, - Тэхен ответил так, как будто готовил ответы на все эти вопросы заранее. – Сэр, простите. Я не хочу показаться резким или грубым, проявить хоть каплю неуважения… Но я – музыкант, а не мальчик по вызову. Поэтому если бы вы не хотели, чтобы я играл дальше, то я, с вашего разрешения, пойду.       Чонгук обеспокоился.       - Прости, Тэхен. Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть или ввести в неловкое положение, - Чонгук сразу понял свою оплошность. – Можешь идти, если хочешь, я более не смею тебя задерживать. Спасибо за игру. Сокджин в прихожей, он заплатит тебе, а Хосок, мой водитель, он сидит в машине во дворе, он отвезет тебя домой или куда пожелаешь, просто назови адрес. Приношу свои извинения еще раз.       - Вам не за что извиняться, господин Чонгук. Все в порядке. Спасибо.       Юноша все еще не смотрел на него и казался встревоженным; быстро собрал свои ноты и вышел из гостиной, коротко попрощавшись напоследок.       Чонгук был расстроен. Сильно. Он точно не хотел, чтобы Тэхен почувствовал себя так.       Он винил себя за свое опрометчивое поведение. И сидел, задумавшись, думая, как искупить теперь свою вину и как бы… увидеть его еще раз.