Меж днём и ночью

      Путаясь в юбках, Эсмеральда что есть мочи перебирала обутыми в узкие башмачки ножками и быстро бежала в сторону Двора чудес. Бедная Джали едва поспевала за мчащейся наперегонки с вечерним ветерком хозяйкой. Перестук копыт по мостовой сливался с перезвоном браслетов на тонких запястьях запыхавшейся девушки. Малютка начала задыхаться – скорее от ужаса, нежели от быстрого бега. Затравленно оглянувшись, она не увидела зловещего чёрного силуэта; зато разглядела узкий проход между домами, где едва ли смогли бы разминуться два человека. Не раздумывая, цыганка бросилась туда и замерла, прижимая к себе белую козочку. Ей казалось, что сердце бьётся ужасно громко, а частое дыхание оглушительно, точно у загнанной лошади.       К счастью, всё это были выдумки потревоженной фантазии. Несколько минут спустя закутанная в невнятный тёмный балахон фигура скорым шагом минула ненадёжное укрытие, так что Эсмеральда едва успела увидеть промелькнувшую тень. Испуганно прикрыв рот смуглой ладошкой, она ещё некоторое время просидела неподвижно, едва осмеливаясь дышать. Значит, ей не показалось: незнакомец в черном плаще действительно следовал по пятам!.. Но кто он, и что ему нужно от бедной зингары?.. Грабитель – и тот не польстится на столь жалкую добычу. Ах, поскорее бы добраться до дома и рассказать обо всем Агате!              Проклятый Париж!.. Всё началось ещё в тот злополучный день, когда наш табор ступил в зловонный город через Папские ворота. Я хорошо помню этот хмурый августовский вечер: небо заволокло свинцовыми тучами, с которых срывались редкие, тяжелые капли, будто Господь пытался сдерживать слёзы. Мы с Эсме выглядывали из кибитки и протягивали ладошки, дурачась и пытаясь поймать прозрачные слёзы дождя. Это случилось в прошлом году…       До прибытия в Париж табор успел исколесить пол-Франции, куда мы попали из Венгрии. Нам было лет по восемь, кажется. Полжизни прожили здесь, но никто и никогда не называл нас француженками. Бродяжка, цыганка, воровка, нищенка, грязная тварь, маленькая потаскушка – много эпитетов довелось мне услышать в свой адрес, и мало какие из них были если не лестные, то хотя бы не оскорбительные. Чёрт возьми, да я согласна с доброй половиной, и сама думаю точно так же! Может, я и отребье, язва общества, отравляющая жизнь так называемым «добрым людям», но Эсмеральда…       Мы родились в один день и никогда не узнаем, кто из нас старше. Хотя ты, милая сестрица, почему-то по-прежнему веришь в цыганские сказки и наивно надеешься отыскать однажды нашу матушку. Ха! Впрочем, даже к лучшему, что этого никогда не случится: всё равно мы нужны ей не больше, чем тому же французскому королю. Она бросила нас в раннем детстве – беззащитных крох, совсем малюток!.. Или продала цыганам. Не знаю, и знать не желаю. Ни её, ни начало этой паршивой истории. Но не стоит тебе думать об этом: мечтай, покуда мечтается. Порхай, покуда есть крылья. Живи, покуда дышишь.       Впрочем, я не торопилась разбивать иллюзии Эсмеральды и по более эгоистичным соображениям. Пока она надеется найти мать, она будет хранить невинность, а, значит, мне не придётся делить любовь моей маленькой сестрёнки. И не придётся выслушивать её причитания о прекрасном принце. И вытирать слёзы, когда она тоже узнает, что такое мужчины на самом деле. Я видела, как рыцари в сверкающих доспехах превращаются в похотливых животных. Я знаю истинную цену их горячим клятвам и кружевным обетам. А ещё я знаю, что никто и никогда не полюбит мою дорогую Эсме так же преданно и беззаветно, как я.       Помню, как подарила ей Джали, когда она заболела. Я не могла забрать её болезнь себе, но мне так хотелось хоть чем-то порадовать милую сестричку!.. Козу мы доставали вместе с Феркой – мальчишка был без ума от нас обеих и рад был помочь, даже несмотря на запрет египетского герцога воровать скот в окрестностях Парижа – предприятие это было рискованное, а в случае неудачи жители ополчились бы на всех столичных цыган разом.       Пока я развлекала незадачливого пастуха беседой, предсказывая ему по линиям руки любовь прекрасной, молодой, темноволосой девушки, ловкий цыганёнок сцапал козлёнка так, что тот и пискнуть не успел. Мамаша, правда, подняла вскоре шум, оторвавшись наконец от еды, но, пока незадачливый пастушок выяснял, что к чему, нас уже и след простыл.       Посмеявшись над развесившим уши простаком, мы без происшествий добрались до Двора чудес, где и рассмотрели добычу. Это оказалась прекрасная белая козочка месяцев трёх от роду с едва начавшими пробиваться рожками. Ферка неудовлетворённо фыркнул: он рассчитывал умыкнуть козла, но выбирать времени не было – взял, что оказалось с краю. Впрочем, повеселились мы на славу, и этого было достаточно.       Зато Эсмеральда при виде козочки пришла в восторг. Окрестила её Джали, возилась, точно с ребёнком, играла и от скуки начала обучать разным трюкам. Ей показалось забавным научить козу фокусам: вот удивятся в таборе, когда бессловесное животное пересчитает расположившихся у костра людей! Мне эта затея сразу не понравилась: горожане суеверны, а за колдовство наказание одно – смерть. Но я никогда не могла спорить с Эсме: её умильная гримаска и протяжное «Ну, Агата!..» моментально заставляют меня сдаваться без боя. И вот теперь с нами живёт белая коза с позолоченными рожками, умеющая считать. Я бы сама пренебрежительно фыркнула, расскажи мне кто подобную историю, но, справедливости ради, польза от козы тоже есть. Молоко она всё же исправно даёт – против природы не попрёшь. А ещё фокусы с Джали, вопреки моим опасениям, не вызвали страха или ненависти – напротив, заработок Эсмеральды значительно увеличился, поэтому в конце концов я махнула рукой и перестала вмешиваться в процесс воспитания животного.       Если говорить начистоту, нам не так уж плохо жилось в столице до последнего времени. Эсмеральда танцевала на Соборной площади и показывала фокусы с козой; мне же ближе музыка, нежели танцы. Когда сестрёнка пускается в пляс, мои глаза не поспевают за движениями её быстрых ножек, и от восторга и гордости сводит дыхание. Не знаю, чувствует ли она то же, когда я пою, но очень надеюсь, что да. Жаль, что сейчас мы никогда почти не позволяем себе выступать дуэтом – разве что в узком кругу родного табора. Старая Лала научила, что мудрее не болтать на всех углах, что нас двое, и жизнь не раз уже убеждала в правоте хитрой женщины.       Мы никогда не появлялись на людях вместе. Выходили на заработки по очереди, в зависимости от настроения и самочувствия. Чтобы не вызывать подозрений, я тоже брала с собой козу, но фокусов с ней никогда не показывала. А вот танцевать всё же приходилось. У меня не выходит так складно, как у Эсме, но люди этого не замечают. К тому же я стараюсь больше петь – за мой голос они готовы платить мелкой медью и россыпью нестройных аплодисментов. По правде сказать, танцевать я тоже любила, но не на площадях, где десятки жадных взглядов кололи острыми иглами самый крохотный кусочек обнажившейся кожи. И приходится двигаться всё стремительнее,точно на раскалённой сковороде, чувствуя, как горят оголившиеся икры и плечи под похотливыми взорами животных, что зовутся мужчинами. Я спросила однажды у сестрёнки, как она выдерживает эти голодные взгляды, но Эсме лишь недоуменно вскинула чёрные брови. Больше я к этой теме не возвращалась.       Жизнь текла своим чередом: парижане давно привыкли к маленькой плясунье, тешащей толпу, и даже полюбили её. Меня, Эсмеральду – нас. Никто не видел различий ни в наших движениях, ни в голосе: сестра пела редко и совсем не те песни, что я, поэтому уловить разницу смог бы лишь очень внимательный слушатель. Да и тот, скорее всего, списал бы огрехи на неудачный день или простуженное горло. Никто не догадывался – да и откуда бы? – что нередко место Эсмеральды занимает Агата.       Да, мы подарили нашей общей уличной танцовщице имя сестры. Во-первых, оно было необычное и красивое в отличие от моего невзрачного. Во-вторых, я давно привыкла быть только тенью, и мне это нравилось. Эсме – радость и надежда; она чиста и непорочна, словно дитя; она свет. Мне же порой стыдно смотреть на своё отражение в мути тёмного стекла. Я лишь тень, мрак; я порочна своими и чужими грехами. Иногда мне кажется, что любовь к сестре – единственное, что удерживает меня от падения в бездну. Похоже, при рождении судьба сыграла с нами скверную шутку, разделив одно дитя на свет и тьму, создав Эсмеральду и меня. Впрочем, я не ропщу: я счастлива тем, что любимая сестрёнка рядом и, кажется, всё ещё питает ко мне тёплые чувства.       Я не верю в бога. Было время, когда я каждую ночь перед сном, как умела, молили за неё у кого-то невидимого и неосязаемого. Украдкой, почти стыдясь этой слабости, просила защиты для той, что дорога мне больше жизни. Просила, даже зная, что никогда не услышу ответа. Но небеса оказались не только немы, но и глухи. И я поняла, что если кто и в силах защитить сестрёнку от бед и горестей этого мира, то лишь я сама. С тех пор я оставила молитвы. И обзавелась кинжалом. И упросила Ферку научить меня с ним обращаться. Каждый вечер он исправно занимается со мной; даже ворчит всё меньше на то, какие мы, девчонки, неловкие. Похоже, у меня и впрямь начинает получаться.       Эсме посмеивается над нами, утверждая, что танец смерти красив, только если обрывается на середине. Финал же всегда будет удручающе уродлив. Наверное, она права. Впрочем, иногда милая сестричка тоже присоединяется к нашим тренировкам, даже обзавелась крохотным кинжальчиком, больше похожим на зубочистку. Хотя для неё это скорее очередная забава; я же хочу действительно научиться обращаться с ножом – чтобы никогда больше не чувствовать себя беспомощной, как в ту далёкую ночь... Надеюсь, мне никогда не придётся применять полученные навыки на практике. А если придётся, то достанет мужества не остановиться на середине.