Neuromantic

Люди верят, что справедливость восторжествует: хорошие поступки будут вознаграждены, а негодяи — наказаны. И если с плохим человеком случается беда, мы думаем: «Так ему и надо, он это заслужил». Но что, если это случается с совершенно невиновным? Это было его личное горе. Агеро в безмолвной горечи склонился над пепельно-бледным лицом Баама. Тёмная пещера под огромным озером освещалась тусклым мерцанием светочей, и казалось, что каштановолосый просто спит и вот-вот проснётся, обнимет его. Но нет. Чем выше над землёй летать, тем больнее на неё оттуда падать. Так же и с людьми: чем больше ты кого-то любишь, тем невыносимее его терять. Куну отчаянно хотелось зарыдать, вернуть всё назад и не пускать Незаконного на это даже необязательное испытание, но его глаза уже давно потеряли возможность лить слёзы, а прошлое не дано изменить даже богам Башни. Никому из их команды никогда не понять Агеро — да, они тоже потеряли дорогого друга, но для него этот невиный паренёк быстро стал главным смыслом жизни и надеждой хоть когда-нибудь искупить всё то ужасное, что он когда-то совершал. Синеволосый отчаянно, на грани помешательства, обнимал Двадцать Пятого, гладил по голове, что-то бессознательно, но нежно шептал ему на ухо, уверял, что всё будет хорошо, что он обязательно позаботиться о нём, найдёт способ сделать невозможное — исправить уже свершённое, воскресить Баама. Когда Рахиль в одиночку выбралась в зловонной жиже с испытания и сообщила, что её… нет, их друг погиб, Агеро, не задумываясь, бросился искать его. Конечно, это же всё глупости и бредни самодовольной блондинки! Незаконный просто не может умереть вот так — глупо и совершенно бесславно. Наверняка он без труда выжил и сейчас просто находится где-то в закоулках этого проклятого богами этажа испытаний! С потолка странной пещеры, к которой вели самые настоящие лабиринты тоннелей, мерно капала вода. Над ним невообразимым способом натянулась плёнка воды, и, стоя прямо под ней, можно было без труда разглядеть обитателей водоёма, а, если приглядеться, ещё выше пробивались сквозь толщу искусственно яркие лучи импровизированного «солнца». На полу был мелкий, сыпучий песок белоснежного цвета, в котором изредка попадались небольшие пустые раковины очевидно упавших сверху сюда рачков. А ещё посреди гнетущей тишины лежал Баам. Веки закрыты, руки и ноги раскинуты в стороны, уже порядком подсохшие волосы рассыпаны в выразительном полумесяце. Однако это кажущееся изначально прекрасным зрелище нарушала тонкая струйка засохшей крови, тянущаяся из приоткрытого рта, и потрескавшиеся губы. Каштановолосый был мёртв. Приглушённые шаги раздались позади Агеро. Рыжая провожатая пришла забрать к себе в группировку нового «бога». Как стервятник, вырвать там куски добра из каштановолосого. Или как всеобъемлющее отчаяние — последние лучики надежды. Однако ни то, ни другое никогда не сможет вернуть мёртвого обратно к жизни. Хва Рьюн лишь разочарованно хмыкнула, наблюдая за стенаниями синеволосого. — Тропы судьбы извилис- — Выйди отсюда вон, ведьма! — в сердцах прокричал Агнис, прижимая к груди бездыханное тело нежного, наивного, слишком доброго для сего мира, Баама.

***

Что вы знаете о способах воскрешения? Мудрёные ритуальные песни, всяческие зелья и снадобья, электронные стимуляторы работы органов, жуткая некромантия с кровавыми жертвоприношениями — Агнис знал наизусть всё это и даже ещё немного больше. Но ничто не могло ни на дюйм приблизить его к тому, чтобы вновь коснуться тёплой руки Баама, услышать его звонкий смех и вновь подивиться чистому блеску медовых глаз. На руке Куна — от запястья и до самого плеча — красовался багровый ожог, следствие особо неудачной попытки. Волосы потеряли свой фантастичный блеск и мягкость, но всё ещё продолжали разглаживаться утюжком каждое утро. Питание поглощалось только в целях сохранения жизни, не более. И парень понимал, что дальше так продолжаться не может — вся команда из-за него и так застряла на четвёртом этаже, а ему изо дня в день всё невыносимее. Невыносимее смотреть на безэмоциональное лицо Баама в небольшой капсуле с заморозкой, на его осунувшуюся фигуру, покрытую мерзкими трупными пятнами. Они как скверна, каждое мгновение утягивали каштановолосого всё дальше в загробный мир, откуда пути назад столь неизведаны, что уже давно признали их отсутствие. Когда ученики Мастерской предложили участие в их котором по счёту безумном проекте, в душе — впрочем, согласно некоторым книгам, она уже была продана Дьяволу несколько раз, — Агниса затеплился слабый огонёк надежды. А ещё, впервые за долгое время — голос разума, который говорил, нет, кричал о том, что если эксперимент провалится, прощай Незаконный. На этот раз уж точно навсегда. Однако, как известно, надежда — опасная штука. Она может свести человека с ума. Агнис, стоя в просторной комнате с полностью стеклянными стенами и множеством мониторов, что показывали записи камер, молча наблюдал за тем, как завёрнутого во множество тканей Баама везут куда-то по длинному коридору. В груди что-то до боли привычно сжалось, когда бледная рука после резкого поворота безвольно свесилась с носилок. На запястье на импровизированном пластмассовом браслете была небольшая бумажка: «Эксперимент 1108». Кун надеялся, что это просто число, ничего большего, что это не очередной, 1108-ий подопытный — иначе бы он себя никогда не простил. Его отвлекает на разговор учёный с забавной, будто бы козлиной бородкой, который, как оказалось, руководит этим всем предприятием. Однако в то время, как тот наконец закончил свои сладостные, льстивые речи обещаний, на камере вновь отразилось изображение других врачей. На сей раз они бережно несли нечто небольшое в плотном кибернетическом контейнере, по форме напоминающем мозг. В помещении, в котором за ограждением стоял Агнис, резко загорелся невыносимо яркий свет. Жутковатая отчасти процессия быстрыми шагами направилась в самый центр, где молча, отбрасывая лёгкий сатиновый блеск, стояло… вернее, парило в магнитном поле металлическое тело, похожее на человека. Идеальные точёные изгибы, большие сплошные пластины, а кое-где просвечивается лёгкое красное, синее свечение. И всё же странно, но даже так оно своим сложением напоминало Незаконного. Слишком идеальное, однако словно бы чужое. Учёные осторожно поместили мозг в искусственный череп и, нарочито серьёзно проследив за тем, чтобы его створки прочно закрылись, нажали на какую-то кнопку и удалились. Секунда, вторая — ничего. Кун заметался в бессильной ярости: обманули, сыграли на чувствах, а главное — забрали себе все последние напоминания о Бааме. Но вот в тишине раздался гулкий щелчок и тело плавно, словно в замедленном времени, упало назад, в «тёмную дыру» — очевидно, резервуар, в котором и происходил тот самый процесс, которого Агнис старательно пытался достичь многие месяцы, процесс воскрешения — где внизу его уже ждала особая, маняще-плещущаяся и слегка светящаяся багровым заревом, жидкость. Она мягко обволакивала, проникала в самую глубь, в каждую трещину, каждый разъём. «Скелет» словно прямо на глазах обрастал волокнистыми мышцами, мягкими хрящами. Затем течение мучительно медленно — для находящегося как на иголках и наблюдавшим за всем этим Куна — понесло его навстречу раскалённому металлу. Тело всё более явно стало приобретать очертания: сгладились резкие и явно машинные углы, больно неровные поверхности разгладились, а прямые, наоборот, обрели некую фактуру. Получившийся силуэт до пугающей точности походил на Баама, и всё же какого-либо цвета, окраски не имел. Стоило наблюдателю задуматься об этом, как тело стало потихоньку подниматься, прямиком к подозрительно-белой водянистой плёнке. Вопреки всяческим ожиданиям, как только слой одноцветной «краски» подсох, он небольшими лепесточками стал слетать с кожи, которая на сей раз стала абсолютно неотличимой от живой, настоящей, человеческой. Светло-бежевая, с просвечивающимися подобиями вен и артерий, она уже издалека казалась мягкой и тёплой, совсем как у Незаконного до… до того, как он на время покинул сей бренный мир. Когда особо довольные экспериментаторы ввезли тело… нет, Баама на инвалидной коляске, сердце Агеро затрепетало от какого-то абсолютно детского восторга, параллельно с этим тихо стараясь отогнать ужасные мысли, которые как нельзя некстати начали возникать в голове. Наконец, спустя мучительно долгое время, Кун вновь узрел, как худенькая грудь мерно, ритмично то вздымалась, то опускалась, наполняя, пускай теперь и искусственные, лёгкие воздухом. Длинные густые каштановые ресницы мелко-мелко дрожали, словно Незаконный силился одновременно как проснуться, очнуться от того, скорее всего, дурного сна, так и больше инстинктивно цепляясь за последние сладкие ниточки неги. В то время как радостные — и что немного пугало, удивлённые в успехе — возгласы становились всё громче, Баам резко зажмурился и невероятно мило, невинно потирая кулачками веки, распахнул глаза. Комната вмиг словно наполнилась светом, теплом и каким-то домашним уютом, что излучали медовые омуты — по ощущениям Агеро, конечно. Незаконный же испуганно стал озираться по сторонам, однако не позволяя себе такую дерзость, как перебить других, спросить, что вообще происходит и, наверное, как он здесь вообще оказался. Кун был очарован. Очарован изяществом работы механиков, сумевшим повторить дивную внешность по одному только взгляду на мёртвое тело, которое сейчас легко забылось, как кошмарный сон утром, очарован тем самым, ставшим не на долгое время родным блеском в очах, милых ямочках на щеках от неловкой улыбки. Пожалуй, впервые в жизни не удержав порыва желания, Агеро, не обращая никакого внимания на возможные будущие вопросы, зарылся руками в шелковистые, струящиеся волосы, обнимая своими губами нетронутые никем ещё ни в одной из «жизней» губы напротив. Во всё том же немом изумлении Баам распахнул глаза ещё шире, при этом словно застыв, не смея и пошевельнуться, дабы ненароком не «спугнуть» синеволосого. На это Агнис довольно ухмыльнулся и медленно, даже как-то нехотя отстранился. И всё же реакция совсем как у настоящего человека. — Добро пожаловать в мир живых, Баам! На довольное улюлюканье окружавших врачей и учёных, парнишка смущённо прошептал: — Спасибо Вам, господин Кун…