Благие намерения

      Боль от пулевых ранений сильно досаждает, но служит своего рода душевным обезболивающим, — подобно терпкому виски обжигает тело и глушит мысли, позволяя ненадолго забыться. Но мере того, как с течением времени — быстро, слишком быстро, — ослабевает её одуряющий эффект, наступает самое настоящее похмелье, и, в отличие от алкогольного, оно от времени набирает силу и становится только злее.       Она не вернётся.       Хлоя Деккер увидела истинное лицо Дьявола, и теперь её лица Дьявол больше не увидит никогда. Никогда-да-да, пульсирует в голове нелепый мотивчик, и, чтобы его перебить, Люцифер поёт. В стенах «Люкса» его голос теперь почти не смолкает, и публика довольна, но люди потихоньку шепчутся, что хозяин начал повторяться. А он всего лишь пытается найти ответ на вопрос: зачем он всё ещё здесь? Нужно убраться отсюда, и тогда она сможет вернуться домой. А он вернётся… куда?       Неужели им двоим нет места в одном городе? Не обманывайся, — одёргивает себя Дьявол, — ТЕБЕ нет места на всей Земле. Потому что Дьяволу на Земле не место… Но он не в силах уйти, не услышав эти слова от неё самой. А ещё теплится в глубине души нелепая надежда, что она не скажет этих бескомпромиссных, словно со страниц Ветхого Завета сошедших слов. Ведь она же настоящее Чудо, в конце концов… Может ли Дьявол рассчитывать на чудо? Люцифер пытается сосредоточиться на иронии толкования данного вопроса, чтобы не начать молить о нём.       Но его непроизнесённые молитвы, кажется, всё-таки чудесным образом услышаны. Хлоя Деккер не просто возвращается — через месяц после своего внезапного исчезновения она приезжает на место преступления как ни в чём не бывало, и ведёт себя так, будто не было ни этого растянувшегося на вечность месяца, ни ужасного откровения, которое к нему привело. Ты же просил Чуда, так вот же оно! — ликует его сердце. Это слишком даже для чуда, — твердит его упрямый мрачный разум. А его чувства… Его чувства в таком смятении, что Люцифер не верит собственным глазам. Они утверждают, что детектив лжёт.       И ведь она действительно может ему солгать, — единственная из живущих… Но зачем? И что может заставить её делать это? Неужели страх? Он прекрасно знает, как умеет его детектив скрывать свои чувства, — но это знание стыдливо прячется в самый укромный и тёмный уголок его души, словно осьминог под камень, когда она прямо смотрит в его глаза и говорит ему: «Я вижу своего напарника». А он смотреть прямо не в силах, потому что… потому что не может сказать: «Я тебе верю».