цитрусовый

«У меня такое чувство, что без него…»

Агеро сидел камнем. Все тело ныло, и движения давались ему с трудом — последняя схватка вычерпала все его силы. Локти на краешке стола порядком болели от неудобной позы; но адепт сидел, не двигаясь, и его взгляд был направлен в одну точку. В центре этой точки, беззаботно улыбаясь исцарапанной после боя физиономией, был Баам. Кун хмурился. Его руки бессильно лежали вокруг тарелки с безвкусной дешевой лапшой; повязки на пальцах немного натирали. Баам казался ему нарисованным. Спокойным, уверенным, тихим. Как можно быть настолько непоколебимым? Как у него получается? Баам подцепил палочками лапшу и принялся быстро втягивать ее с тихим хлюпом. Он сидел за одним столом с Ванг Наном и с огромной радостью слушал весь дичайший бред, который блондин вываливал из себя, не затыкаясь даже для еды. Баам улыбался. Мягко, как обычно — узкие губы едва заметно приподняты, точно он снова пропал в мире своих сказок. Агеро хмурился, стуча пальцами по столу. Баам был слишком ярким. Слишком ярким. Как одно маленькое солнце посреди чертовой комнаты. Кун старательно скрывал от себя свои смешанные, непонятные чувства к этому странному пареньку — нет, ребенку. Баам был еще совсем мальчишкой в его глазах, и пусть им обоим уже перевалило за двадцать. Башня уничтожала детей. Агеро видел таких — тех, кого отобрали в раннем возрасте, и чьи мечты быстро, кровожадно ломали на самых первых этажах. Детям не место в Башне. Здесь нет розовых соплей, нет родителей, за которыми спрячешься. Игры кончаются. И все же, их отбирали наравне со взрослыми. А затем — слабейших убивали, а тем, кто по удаче выжил, стирали с лиц тот самый детский взгляд, блестящий и наивный, оставляя в глазах вечную мерзлоту. Эти дети против воли становились бездушными Взрослыми, запертыми в маленьком теле. А Баам, поймав на себе угрюмый взгляд Агеро, улыбался. И сверкал на него своими детскими, мечтательными глазами, нетронутыми липкими пальцами Жестокости. Агеро не понимал, как это ему удалось. Баам смотрел на него неотрывно, словно позабыв о Ванг Нане. Кун, не меняясь в лице, подумал, что его будто насквозь просвечивают рентгеном; чувство не из приятных, но это был Баам, а не кто-либо. Светловолосый задумался, глядя в его глаза; в голове вспыхнул отброшенный в самые дальние уголки разума слова. «Ты видишь в нем самого себя, Агеро» Агеро раздраженно стукнул пальцами по столу. Этот наивный, чистый взгляд, эта улыбка… «Какого черта ты так на меня пялишься?!» — кричали глаза Куна, устремленные к незаконному. Но тот никак не реагировал. Баам дожевал лапшу и жадно облизался. Взгляд Куна скользнул по чужим губам. Напоминает самого себя? Да уж. Агеро не хотел об этом думать — именно поэтому загружал свою голову всяким барахлом. Но сейчас, глядя на губы Баама, с капелькой соуса в уголке, адепт не мог уклониться от удара. Мысли уперлись в очевидный факт — Баам был им самим, той частью Агеро, которая умерла давным-давно; которую убили самые близкие ему люди. «И потому ты так отчаянно хочешь защитить его» Тебя самого никто не защищал. Агеро хмуро опустил голову, не отводя глаз от Баама. Шатен застыл над тарелкой, все еще глупо сжимая палочки над дымящимся раменом. Простодушный, доверчивый, открытый. Баам был солнцем. Куну хотелось закрыть его ото всех. Закрыть от всех проблем, опасностей, неудач. Хотелось оцепить его со всех сторон яркой лентой и подписать табличку «Руками не трогать», но это было чертовски глупо — даже глупее, чем мог себе представить Рак. Баам не музейный экспонат. Тем не менее, Кун не простит себе, если что-то в этой проклятой Башне заставит померкнуть эти мечтательные оленьи глаза. «Это попахивает гиперопекой» — недовольно подумал Кун, глядя, как Баам медленно откидывается назад на стуле и кладет руку с палочками на стол. Плавно, умиротворенно; его глаза все еще на Агеро. Неотрывно. — У меня что-то на лице? — низко спрашивает Кун, не отворачиваясь. Баам далековато, чтобы услышать; вопрос был направлен совсем не ему. — А? — послышалось справа. — Ну, кроме твоей обычной кислой кикиморовской рожи, ничего, Черепашка. Кун хмыкнул, отрешенно помешивая палочками бульон. Баам следит за ним из тени как-то странно; становится даже жутко. Но Агеро не обращает внимания. Лапша была холодной. Эти его желания… оберегать Баама несмотря ни на что — они пугают. Агеро не привык к таким чувствам. Они были ему слабо знакомы — пожалуй, только его отношения с Марией могли быть похожи на все это. Вот только для Марии он хотел весь мир, а сейчас он… Хотя, похоже, это одно и то же. — Ты не сможешь вечно ходить за ним, как мамочка, — тихо отозвались со стороны. Кун скосил взгляд налево; к нему бесшумно подсела знакомая невысокая фигура. Рыжие волосы плавно качнулись; Агеро раздраженно сцепил зубы.

»…без него все потеряет смысл»

Кун ничего не ответил. Все-таки, рыжая ведьма была абсолютна права — и она ткнула ножом прямо в яблочко его сегодняшней хандры. Агеро пытался отвлечь себя бессмысленными размышлениями, но Хва Рьюн, сука, не знает границ личного пространства. — Ты о чем это, рыжая черепашка? — Рак, грызя уже двадцатую порцию шоколадок, шуршал оберткой. Агеро вздохнул, возвращаясь взглядом к Бааму. Парень, откинувшись в тень, перекатывал между пальцев палочки для еды. Взгляд прямо на Куна. «И что ты все пялишься? Я не умею читать мысли!» — Я имею в виду, — тише добавила Хва Рьюн, — что Куну надо обуздать свою сталкерскую привязанность. Баам оторвется от тебя. Вернее — оставит позади. Ты и сам это знаешь. Кун ощутил, как у него ноет где-то в затылке. Эти слова он уже слышал — от разных людей, десятки раз. И тысячи раз от себя самого. Сегодняшний бой только сильнее заставил адепта задуматься над их отношениями. Он и Баам — пожалуй, это птицы разного полета. — В том, что ты пытаешься оградить его ото всех злодейств мира, нет ничего… плохого, — тихо продолжила женщина. — Я понимаю. Ты видишь в нем себя, пожалуй. Или невинного мальчика, которому не место в таком ужасном мире Башни. Я редко даю советы… — Так заткнулась бы, — хмыкнул Кун, но рыжая пропустила замечание мимо ушей. — …но хочется предупредить — это не кончится добром, если будешь надеяться постоянно спасать своего мальчика от злодеев. Дети растут. — Ты тратишь время впустую. Думаешь, я сам этого не осознаю? — огрызнулся Кун, отворачиваясь. Он без аппетита уставился на свою остывшую порцию ужина. В желудке стоял свинцовый ком. Дети растут? Агеро понимал. Он знал, что однажды увидит Баама — и больше его лицо не будет так наивно, по-глупому сиять. Он станет другим. Эта Башня, эта блядская жизнь заставит его измениться. Просто Кун больше всего боялся, что Баам превратится в него самого. — Да ладно тебе, рыжая черепашка. Я поддерживаю синюю черепашку, за Баамом нужен глаз да глаз. Он же вечно тянет на себя слишком много! — бормотал Рак, жуя шоколад. Хва Рьюн молчала. Агеро поднял взгляд; Баам, сжимая руками палочки, больше не улыбался. Его добродушные глаза странно затихли — он будто вспомнил о чем-то важном; на секунду Кун испугался, что незаконный уловил суть их разговора. Но Баам ничего не говорил. Ванг Нан все продолжал свой монолог, потянув к себе порцию шатена, и тот даже не заметил. — Ладно! — буркнул Рак. — Пора и честь знать. Наелся я… Бормоча под нос, Кроко спустился со стула и пошуршал прочь. Агеро вздохнул, ощущая себя не в своей тарелке из-за спутавшихся мыслей. Он не любил беспорядок — особенно в голове. Это было для него дикостью. Но, похоже, сегодняшний вечер, да и сам Баам, были исключениями. — Что, запутался, малыш? Агеро раздраженно цыкнул, искоса глядя на ведьму. Проводница, мило улыбаясь, попивала свой растворимый кофе. — Пошла ты. Не лезь ко мне. — Ну-ну… все мы рано или поздно теряемся в своих чувствах, — тихо заговорила рыжая, вертя чашечку в руках. — Главное — найти верный путь. Это прозвучало, как намек. Агеро задумчиво хмыкнул. — О чем ты? Хва Рьюн перевела взгляд в сторону Баама. Агеро проследил за ней; шатен, нехотя оторвавшись от созерцания Куна, снова заговорил с блондином. — Я знаю дорогу, Кун. Баам заметил внимание к себе и странно дернул уголками губ, встречая изучающий взгляд Куна. Агеро молчал. Баам просто улыбался; и в груди что-то странно зашепталось. — Я в курсе. «Что ты хочешь мне сказать этим, Баам?» Агеро боялся признаться самому себе. — Хочешь, скажу правду? — едва слышно бросила рыжая. — Ваши дороги, твоя и Баама, сходятся… во многих местах. И она снова отпила кофе, умолкнув. Затем встала, погладила Агеро по плечу и ушла, оставив адепта одного за столом. Агеро сидел, не двигаясь. Глаза в глаза с Баамом. Шатен медленно повернулся к нему всем корпусом. Руки на стол. «Я и в подметки ему не гожусь» — Кун сжал зубы. Баам был драгоценностью. Редчайший в мире алмаз. Прекрасный, чистый и ничей. Агеро понимал, что сказала ведьма. Он лишь заставит Баама тормозить, если продолжить опекать со всех сторон. Хва Рьюн говорит, что их дороги с незаконным переплетаются. Но она не сказала, что она у них одна на двоих. — Воу, — проходящий сзади Ли Су случайно задел Агеро плечом. — Брат, вы бы остыли… такое напряжение в воздухе, будто сейчас реактор рванет. Баам ща засвистит, как чайник. Агеро моргнул. Шип Ли Су уже исчез, а он, глупо уставившись перед собой, нахмурился. Взгляд снова уткнулся в Двадцать пятого. И замер на нем. Глаза Баама, сверкая из тени, смотрели на него с какой-то невысказанной просьбой, и в то же время — уверенно, резко, вызывающе. Он звал. И пытался сказать что-то, что невозможно выразить речью. «Так вот, значит, как» Агеро, сжав зубы до боли, медленно поднялся со стола. И, не глядя больше на незаконного, ушел к себе. На сердце — наличие которого было у Куна под большим вопросом, — стало ужасно тяжело. Словно в грудь вонзили тысячу отравленных иголок. Агеро боялся и не понимал своих смешанных чувств. Но его мозг, заточенный на холодный расчет, упрямо говорил одно — ему не удастся вечно оберегать Баама. Куну стоит прекращать воспринимать мальчишку, как свое отражение. В конечном счете им придется расстаться. Агеро слишком привязался; но он ни секунды ни о чем не жалел. Гляделки продолжались весь следующий месяц. Кун уперто не обращал внимания. Он чувствовал щекотку в тех местах, куда смотрел Баам — в затылке, между лопаток, где-то в переносице, на губах. Он ощущал присутствие незаконного каждым гребанным элементом своего существа; воздух вокруг буквально кричал на Агеро «Баам! Здесь Баам!», и у него начинался дергаться левый глаз. Баам не менялся. Он так же приветливо здоровался, обсуждал планы, улыбался Агеро и остальным. Так же задумчиво хмурился, стоило им продвинуться на шаг ближе к цели. Рвался в бой, защищая своих товарищей; безрассудно жертвовал собой, чтобы спасти кого-то, едва знакомого. И так же тихо ел ужин в компании Ванг Нана и других. Но всякий раз, стоит Агеро бросить на него беглый взгляд, Баам моментально на него отвечал. Не улыбаясь. Его глаза кричали. Агеро сжимал кулаки и отворачивался, боясь слишком много об этом думать. У них были дела поважнее странных заморочек шатена — пусть эта ситуация и заставляла Куна терять сон. Бессонницы были для белобрысого редкостью. И раздражали. Он всегда хорошо спал. Что бы ни случалось, всегда получалось обуздать себя и провалиться в дрему. С его скверным характером приходилось часто слышать «Да как ты только спишь по ночам!»; злобно скалясь, Кун ядовито отвечал, что чтение отлично расслабляет его на холодных простынях. Бессонницы случались, но довольно редко. А теперь, стоило Бааму начать всю эту хуету с гляделками-и-стыдливым-молчанием, нервная система Куна, которую он считал титановой, не выдерживала. Он спал всего пару часов в сутки, и каждый день был длительным кошмаром. — Я должен прекратить обращать на это внимание, — отчеканил каждое слово светловолосый, глядя на потолок со своей постели. Почему Баам просто с ним не поговорит? Что он от него хочет — почему смотрит так жалобно, так… а, черт. Агеро подозревает, почему. Но не хочет этого слышать. Перед глазами мелькает юношеское лицо — на сей раз без этой самой детской улыбочки. Спокойное. Безучастное. Спутанная челка, расслабленные брови, мягкие глаза, золотистые, почти желтые; Агеро хмыкнул, вспоминая, как может внутри этих прекрасных, детских глаз гореть лютое пламя ярости. Что-то внутри него заскреблось. Лицо в его воображении исказилось в гримасе: глаза решительно полыхнули, точно у ядовитой змеи, готовой до последнего драться со своей опасностью. Губы, мягкие и тонкие, жестко сжаты — до побеления, до дрожи. Кажется, словно он вот-вот накинется на тебя, разинув клыкастую пасть. Его образ словно горит, вибрирует, точно весь поток Шинсу в комнате — ярко и смертельно. Агеро шумно выдохнул, садясь в постели. Что ж. Такого Баама он видел, быть может, один-два раза в жизни; и без сомнений, картинка навсегда осталась в памяти. Эмоции незаконного были отдельным видом искусства. Кун тяжело сглотнул. Босые ноги уперлись в холодный пол; сна ни в одном глазу. Ему уже становится просто смешно. «Все… все мои мысли в него упираются. Я помешался?» — Но все же, эти его взгляды… Агеро не хотел. Слишком сложно. Слишком запутанно — все эти ваши чувства да переживания. Блять. Сейчас только таких помех не хватало. Проще оставить все на начальном уровне и забить. — Надо пройтись, — хмуро проворчал светловолосый, медленно выпрямляясь. Баам ребенок. Мальчишка. Славный малый, которому повезло (а может, и не очень) обладать силами незаконного — высшими, непостижимыми силами. Кун без колебаний мог назвать его единственным светлым лучиком во всей чертовой Башне. Единственным непорочным, искренним лучиком света. Он как цветок, проросший посреди пустыни — истинное чудо, благословение свыше. Что-то, к чему нельзя прикасаться — позволено лишь робко любоваться со стороны. Агеро обувается и, будто во сне, накидывает поверх голого торса первую попавшуюся толстовку. А затем, почесав взлохмаченный после нервного копошения по простыням затылок, выходит из своей временной комнаты. В коридоре темно. Едва горит единственная скудная лампочка — отлично. Кун привык к темноте, и свет ему сейчас был бы лишь противен. Что делать? Спать не хочется совсем — подсознательно Кун тревожится, что ему начнет сниться либо Баам, либо, как обычно, тот самый странный сон — в кромешной тьме, без звуков и картинок. Сон, который он называл Падением. «Я всегда чую, когда он опять мне приснится» — хмуро подумал адепт, решив направиться к автоматам с закусками. Возьмет себе банку с кофеиновым зарядом и прогуляется по кораблю; глядишь, найдет, чем заняться. Падение… Был ли это кошмар? Наверное, нет. Куну не было страшно. Он не просыпался от него в холодном поту, не кричал и, наверное, не ворочался даже. Падение было странным, но не жутким сном. В нем был он, Агеро — он один, и больше ничего. Непроглядная тьма, гибкая и густая, словно карамель, которую можно поддеть пальцем. Ни звука. Лишь его одинокий, тихий голос, не выдающий ни одной эмоции. Кун остановился перед ярким автоматом, мигающим в сумраке коридора. Он нашел номерок с нужным напитком и нажал на кнопку. Ящик зажужжал. «Но я все равно не люблю этот сон» — подумал парень, наклоняясь за энергетиком. Не люблю наравне со снами о Бааме. — Господин Кун? Агеро так и застыл, наклонившись к пасти автомата. Он сжал руками жестяную банку и медленно выдохнул, без ошибки узнав сонный голосок позади себя. Мысленно чертыхнувшись, светловолосый выпрямляется и, даже не обернувшись, стучит пальцами по крышке энергетика — чтобы не пенился. — У вас кошмары? — хрипло говорят сзади. Кун не хочет на него смотреть. Ему чудится, словно он делает что-то неправильное — что-то запрещенное. «Черт возьми, когда это я стал таким праведником? Мать твою. Я что, собрался его игнорировать без причины?» — Мне не снятся кошмары, Баам, — спокойно отвечает Кун, открывая банку с громким чпоком — звук разрезает коридор, точно лезвие меча. Баам сзади чем-то шуршит и протяжно хмыкает. — Вот уж повезло. Должно быть, у вас стальные нервы. Кун чувствует, как пережимает жестянку заледеневшими пальцами. Да уж. — Похоже на то. Он чувствует себя слишком неловко. В голове опять появляются эти взгляды… Кун морщится и поспешно отпивает кофеиновый напиток. Кисло. Баам не уходит. Агеро ощущает его всем своим телом — взгляд шатена уперт ему между лопаток. «Ну что еще?» — раздраженно думает Кун, пялясь на банку в своих руках. Что еще от него хотят? Почему он молчит? — Но вы не спите уже неделю — может, больше. Ха. — Вообще-то, сплю, — заметил ему Кун, отпивая еще глоток. — Просто мало. А ты сам что тут делаешь? Агеро думает, что ему пора кончать с этой глупой нервозностью. Он должен отбросить все тупые мысли и забить на Баама с его постоянными гляделками. Слишком много чести таким простым игрушкам. И чего он, спрашивается, так распереживался? Хочет — пусть пялится. Кун не имеет никакого права влезать в голову Баама и колупаться в догадках. Это не его личные мысли. Да, именно так. «Как хорошо вспомнить, что я по жизни пофигист» — довольно подумал Кун, оборачиваясь к незаконному. Сначала он ничего необычного не замечает. А затем, стоит приглянуться, и ответ на заданный вопрос сам всплывает в голове. Баам, в каких-то шортах и простой водолазке, вытирал полотенцем мокрые волосы. Его длинные, натренированные ноги — золотисто-медные, — блестели в полумраке, и яркие разноцветные огоньки автомата переливались на влажной коже, как голограмма. Глаза сонно прикрыты — кажется, незаконный без стеснения наслаждается мягкими движениями пальцев в своих спутанных волосах. — Да я как-то уснуть не мог, — бормочет Баам виновато, — и решил ополоснуться. Прохладный душ всегда помогает мне привести себя в порядок. Агеро сжимает зубы. Эта картинка кажется ему очередным обрывком из сна. Он моргает, пытаясь понять, в каком мире сейчас находится; а затем проклинает себя, решив, что пора ретироваться. — Ясно. Что ж, тебе лучше отдохнуть. У нас впереди трудные дни. Кун хочет уйти, но глаза Двадцать Пятого его останавливают на первых шагах. Баам застыл, прекратив растирать волосы полотенцем. Агеро сам не понимает, но взгляд, метнувшийся к нему из полумрака, какой-то странный. Баам словно пытается его раскусить. Забавное чувство прошлось вдоль позвоночника мелкой дрожью. Агеро сжал пальцами жестянку и остановился напротив парня, не отводя глаз. Этот взгляд Баама… изучающий, затаенный, мутный… «Может ли быть, — с неожиданным предвкушением мелькнуло в голове адепта, — что ты сейчас меня дразнить собрался, Баам?» Если в этой жизни были хищники и добыча, Кун, естественно, считал себя во главе иерархической цепочки. Он брал то, что принадлежало по праву сильнейшему. Он стоял выше других и стремился взойти на самый пик. Отнимал владения у других, отвоевывал власть и силу, утверждался на троне, как и подобает истинному лидеру; и не боялся ради этого ступать по головам слабых. И сейчас паренек, которого он считал мягким добродушным созданием, лишним в этом мире Добычи и Охотников, смотрел на него так, будто способен повязать на Куна намордник. Внутри Агеро все насторожилось. Баам опустил руки, спокойно закидывая влажное полотенце себе на плечи. Его глаза сверкают золотом в сумраке, а Агеро нетерпеливо пытается откопать в них суть такого неожиданного вызова. Был ли это вообще вызов? Кун не знал, но такая перемена в настроении ужасно его подстегивала. Это словно была огромная, нерешенная головоломка, которую хотелось разгадать первым. «Этот мальчишка… о чем он вообще думает?» Баам сжимает руками края полотенца на груди. Он дошел в росте до Куна, и теперь их глаза были на одном уровне. Загадочный янтарный и ледовито-спокойный голубой. Агеро снова видит перед собой этот взгляд. Крик. Безмолвный, волнующий крик, который дрожит на губах Баама. Шатен сжимает полотенце пальцами, едва не до скрипа ткани, и делает едва заметный шажок — неуловимый. Кун сводит брови. Карие глаза смотрят неотрывно — и с подлинным, глубоким благоговением. С такой искренней мольбой, что у адепта начинает сводить желудок от желания. Баам тянется к нему — его глаза тянутся к нему, как гнется к священному глотку воды тот самый прекрасный цветок посреди пустыни. Кун вдруг чувствует, как у него сжимается что-то горячее в грудной клетке. Сжимается до тугой, одинокой боли. — Баам, — выдыхает Агеро, стоило парню сделать еще шаг, — иди спать. Баам останавливается, и его взгляд дрогнет в отчаянии. Кун замирает от неожиданности. Незаконный смотрит на него с такой глухой болью, что хочется забыть обо всем на свете и прижать его к себе, прижать и не отпускать, никогда и ни за что на свете. Агеро чувствует, как у него дрожат руки — но с места не двигается. Это неправильно. Он не имеет права затягивать Баама за собой. — Не смотри так на меня, — цедит, ядовито, холодно, словно в агонии. — Ты вообще понимаешь, как ты пялишься? Баам делает еще один полупьяный шаг навстречу. Агеро болезненно сжимает губы. А затем, не выдержав, хватает шатена за шкирки и притягивает к себе, злобно дыша в лицо. Баам пахнет лавандовым мылом. — Ты меня не слышишь? — горько говорит, вглядываясь в глаза, словно пытаясь достучаться до мальчишки из последних сил. — Я тебе месяц намекал, что надо прекращать. Что, не доходит? Скажу прямо, только не смей обижаться. Выражение лица шатена сменяется полной решимостью. Ему ни на мгновение не страшно. Агеро в неверии щурится, не понимая его. Неужели он не осознает? Откуда только в нем это желание? «Я не могу на него ответить» Агеро набирает воздух и тихо говорит то, что старательно скрывал и от самого себя весь этот месяц. — Твое лицо будто кричит «трахни уже меня поскорее». Ты хоть отдаешь себе в этом отчет? Тишина. Взгляд Баама такой же уверенный и непоколебимый. Куну становится смешно. — Баам, — еще тише шепчет адепт, старательно подбирая слова. — Я тебе не нужен, поверь. Сердце сжимается в груди. Кун не может. Он смотрит на прекрасное лицо юноши и понимает, что просто не может его коснуться. Он не имеет права. И Баам должен это понимать. Они разные. Они не предназначены друг другу. Баам достоин намного лучшего. Теплые ладони ложатся на живот — робко, едва заметно, упираясь в Агеро лишь подушечками пальцев. Кун ощущает, как вздрагивают плечи Баама. Он поднимает взгляд к его глазам. Незаконный смотрит в ответ, но кожа на щеках едва заметно розовеет. — Я лишь хочу, чтобы ты коснулся меня, Кун.

Пиздец.

Агеро не знает, что ему делать. Он теряется. Баам смотрит на него, краснея все больше, но карие глаза и не думают робеть. А вот Куну уже не на шутку страшно. Ему кажется, что весь мир сейчас просто рухнет. — А если я этого не хочу? — выдавливает из себя Агеро, уже вообще не понимая, что происходит. Где он? Как он очутился в этом дерьме? Пальцы, упертые в живот, дрожат. — Не хочешь? Агеро силится сказать да. Он сжимает предплечья юноши до синяков и держит дыхание. Его сердце ноет и скулит, как побитая шавка. Больно. — Баам… я тебе не нужен, — только и может повторить Кун. Его морозит. Горячие, жгучие ладони на животе, кажется, оставят метку. Религия. Кун никогда не был верующим или набожным. Он воспринимал жизнь как простое скопление логичных фактов, и любую вещь так или иначе можно было рационально осмыслить. Однако возникший по воле судьбы образ Баама снес его обычное понимание мира к дьяволу. Агеро впервые в жизни нашел для себя что-то святое, что-то великолепное. Неужели сейчас перед ним тот самый Баам, ради которого Агеро готов положить всех и самого себя? — Кун, — светловолосый чувствует дуновение чужого дыхания на подбородке, — ты… боишься мне отказать? Если да, то отпусти. Не нужно давать пустые надежды. — Дело не в этом, — честно отвечает Кун. Он никогда не боится отказывать. Лучше сразу сказать нет, чем разбрасываться перед людьми лживыми обещаниями. — Тогда, почему ты колеблешься? Потому, что я парень? Агеро чуть ли не смеется. Руки Баама обжигают. — Нет, балбес, — горько говорит он, едва шевеля губами. Все совсем плохо — кажется, у Куна начинает кружиться голова. — Это потому, что ты весь дрожишь. Я боюсь сделать то, о чем ты навсегда пожалеешь. — Ты ведь сам сомневаешься, — констатирует Агеро, не замечая, как гладит пальцами предплечья шатена, словно пытаясь успокоить их обоих. — Ты смотришь так, умоляя дотронуться до себя, но в то же время я прекрасно вижу, как ты боишься подойти ко мне вплотную. — Я подошел, — грубо бросил Баам, довольно неожиданно, как обиженный ребенок. Но Агеро только поднял к нему непоколебимый взгляд. — У тебя все тело трясется. Баам опустил взгляд на его губы, и Кун ощутил в себе неимоверную тяжесть — словно его пригвоздило к стенке силой гравитации. Запах лавандового мыла щекотал рецепторы. Он бездумно облизался, чувствуя, как пульсирует кровь в висках; а незаконный, кажется, перестал дышать. Его глаза замерли на уголках чужих губ. — Ты боишься меня тронуть, — шепчет шатен, не отрывая взгляда. Агеро, как под гипнозом, следит за его переливающимися глазами из тени. — Вроде того. — Я не хрустальный. И я сам того хочу. — Баам, не всегда то, что мы хотим, оказывается тем, что нам действительно нужно. Господи, откуда только берутся эти мудреные слова? Агеро уже сам не понимал, что несет. Его окутывал странный, густой туман, в котором не было ничего, кроме Баама. Тело тяжелело. Баам молчит. Его трясущиеся пальцы медленно скользят вверх по Куну, от живота к груди, и взгляд находит серебристо-голубые глаза адепта — красивые, обычно режущие ко всем вокруг, но такие теплые, стоит им взглянуть на незаконного. Он давно изучил этот взгляд. И, как бы страшно это не звучало, ощущал в себе странную, незнакомую власть. От этого чувства его бросало в жар. Агеро слышит хриплый вздох, и может разобрать в нем лишь тихое, скулящее «пожалуйста». Взгляд упирается в карие глаза — и он, чувствуя, как горячие ладони сжимают его толстовку до скрипа, громко ругается. Агеро умел отказывать в просьбах. Но не Бааму. «И пусть я прокляну себя утром» Адепт медленно наклоняется, задевая своими губами уголок рта незаконного. Баам в благоговении замирает, не дышит, и непроизвольно проводит языком по своим губам. Но Кун не спешит целовать его. Он, словно разбирая ситуацию по деталям, уходит чуть ниже, мазнув по нижней губе шатена и невесомо коснувшись ямочки на подбородке. Неспешно. Изучающе. — Прежде всего, хочу кое-что спросить, — низко говорит Агеро, возвращаясь выше, к влажным губам, а затем медленно отстраняясь к недовольному вздоху Баама. — Ты знаешь, о чем просишь? В прямом смысле. Баам, отчаянно пытаясь скрыть смущение, издает что-то наподобие насмешливого фырканья, да только получается неубедительно. «Он знает, чего хочет, но все еще стесняется» — Хорошо, — тихо говорит Агеро, круговыми движениями поглаживая предплечья незаконного. — Теперь вопрос сложнее. Что ты ко мне чувствуешь, Баам? Это застает проводника врасплох — как и думал Кун. Шатен краснеет гуще, но взгляд у него запутанный, и парень в руках адепта заметно напрягается. «Нехороший знак» — Я тебе нравлюсь? 25ый открывает рот, тщательно подбирая слова. Агеро медленно начинает приходить в себя — перспектива быть объектом влюбленности Баама его пугала до жути. Потому что он хоть и испытывал к мальчишке что-то странное, неопределенное, но вот так легко и моментально ответить на прямое признание просто не мог. А это означало… — Нет, — тихо прервал его Баам. Кун встрепенулся, подняв к нему удивленный взгляд. — Ничего? — почти с разочарованием переспросил парень. — Не то, чтобы ничего, но… я не знаю. Агеро тяжело выдыхает. Что ж, знакомое чувство. «Тогда все куда проще» — Хорошо, — он снова наклоняется ближе, — иди сюда. Губы находят друг друга, как магниты. Адепт притягивает парня к себе, прижимает, уверенно скользя руками выше, к открытой крепкой шее, и сжимая пальцами смуглую кожу. Баам ахает в рот, и это даже довольно забавно; Агеро дергает уголками губ, целуя незаконного снова, влажно, мягко, трепетно. Шатен, конечно же, отвечает — абсолютно неумело. Кун знал, что так оно и будет. Он и сам не был мастером в поцелуях — парень не считал верным тратить время покорения Башни на такие бессмыслицы, как отношения или небольшие интрижки. Да и с выбором партнеров у Агеро явно было много претензий — если он выбирал одну лишь плойку для волос целыми днями, то что уж говорить о человеке, которому позволишь себя целовать. Возможно, кто-то посчитает его слишком требовательным или брезгливым, но Агеро к своим двадцати двум целовался лишь с двумя людьми. Однако Баам, кажется, вообще никогда не целовался. Эта мысль, чего уж греха таить, весьма радовала адепта света. И незаметно подогревала его самолюбие. Губы Баама были мягкими и теплыми, в них хранилось что-то хрупкое, нежное, и Агеро хотелось отдать им всю свою чуткость. Он не спешил, позволяя Бааму неотесанно отвечать на его темп и пристраиваться к движениям партнера. — Просто повторяй, — еле слышно проурчал Агеро в губы шатена, рукой прижимая парня за затылок к себе. — Не спеши… следи за мной… Обхватывает губу, оттягивает на себя, сминает. Баам дышит шумно, впиваясь пальцами в плечи; Агеро зовуще щекочет кончиком языка, руками массируя область за ушами, влажную от капелек, стекающих с мокрых каштановых волос. Баам смело прижимается к нему и учится, повторяя каждое движение. — Молодец, вот так… — Агеро довольно сминает его губы, слегка ускоряясь, и не без улыбки чувствует, как кое-кто едва заметно кусает его за нижнюю губу. Постепенно Баам входит во вкус. Агеро позволяет ему взять инициативу, и только помогает направить их обоих в один слаженный ритм. Поцелуй за поцелуем он чувствует, как мальчишка набирается уверенности, и дает ему возможность ощутить себя так близко, как только можно. Он склоняет голову набок, упираясь кончиком носа в острые скулы Баама, и открывает рот чуть шире, дав понять, что можно двигаться дальше. Их языки сплетаются, и Агеро улавливает, как 25ый вздрагивает всем телом. Становится жарче. Кун, все еще чувствуя неумелость и спешку шатена, перехватывает место у руля. Пальцы на затылке сжимаются, застав избранного врасплох; глубоко охнув, Баам теряется на мгновение, и адепт уже ловко перетягивает канат, сладко скользя шершавым языком по его языку в дразнящей манере. «А ведь пять минут назад я так боялся его коснуться» Какая же ты двуличная мразь. Агеро разворачивается, притягивая Баама за собой. Они отрываются друг от друга, лишь чтобы светловолосый протолкнул шатена в проем между двумя автоматами. Он входит в тень следом, зажимая раскрасневшегося незаконного у стенки, и, медленно, с наслаждением целуя, изучающе заглядывает в помутневшие карие глаза. Баам смотрит в ответ, развязно отвечая на ласки. Агеро хмыкает в губы, создавая приятную вибрацию, а шатен, томно вздыхая, руками скользит под толстовку адепта, и его пальцы щекочут Куна мелкими ударами тока. Агеро выгибается навстречу, грудь к груди, он прижимается к пареньку всем своим телом, слыша довольное мычание в губы. Пальцы на его боках царапаются, но Кун не ощущает боли; он кусает Баама за губу, скользит по ней языком, спускается поцелуями ниже, в ямочку, в изгибы твердого подбородка. Он чувствует, как избранный тянется к нему все сильнее, все резче. Агеро всем своим существом слышит эту кричащую мольбу, полыхающую в чужих глазах, во всех жестах и движениях юноши. «И как я мог игнорировать его все это время?» Баам ищет тепла, ищет близости, жаждет всего его внимания, и, ебаный пиздец, Кун отдаст ему все, что у него есть. А завтра обо всем забудет. Адепт шумно дышит в мягкую, гладкую кожу порозовевших щек Баама, лениво скользит губами вниз, к челюсти, огибает ее, очертив влажным языком, и млеет, слыша со стороны парня тихий полустон. Этот звук, тонкий, рваный, отдается внутри голубоглазого горячей, нетерпеливой дрожью. Любопытство берет верх, и Агеро быстро спускается ниже, проводя горячим языком дорожку до самого кадыка. Баам дрожит, почти что извивается в его объятиях. Руки под толстовкой стремительно скользят вверх, и Агеро тихо мычит, всасывая кожу возле крепкого адамова яблока шатена. Стоило Куну в шутку прикусить повыше аппетитно выпирающий кадык, как Баам, вцепившись в него железной хваткой, закидывает голову назад и сладко всхлипывает, ерзая от удовольствия. — Ну что, — с усмешкой Агеро выдыхает, щекоча шею вибрацией, — нравится? Кун уверен, что он сам сейчас расплавится, когда Баам тихо хрипит в ответ «да» — тонко, почти пискляво, сорвано. Ладонь Агеро скользит от плеча Баама к изгибу его шеи и нежно ложится на скулу, медленно сжимая. Вторая рука поглаживает худощавое бедро, приспустив резинку домашних шорт, и он чувствует, как упирается ему в промежность явное подтверждение слов незаконного. Агеро сжимает лицо Баама немного сильнее — лишь чтобы склонить под нужным углом. Он мокро целует шею дальше, приближаясь к основанию трапеции, и прикусывает там, слыша тихий, довольный стон. — Ты такой послушный, — мурчит Кун, чувствуя опьянение от сладкой смуглой кожи и медленно подымаясь к уху шатена, одним шепотом заставляя впиться пальцами в свою грудь. — Скажи мне, Баам… чего ты хочешь? Агеро в общих очертаниях отлично представлял себе однополый секс. Он медленно выдохнул под ушком Баама, улавливая от него томный полустон. - Ну-у, — протягивает Агеро нетерпеливо, играясь мочкой уха между зубами. — Чего молчишь, Баам? Кто же из нас двоих тут храбрец? Баам, опрокинув назад голову, тает от ощущений по всему телу. Когда он мечтал об этом мгновении в своих самых сокровенных, тайных и запрещенных снах, юноша даже не мог представить, как приятно может быть от одного лишь слова, слетевшего с этих бледных, узких губ. «Господи, — думал обрывками шатен, исступленно бродя руками по теплой груди Агеро, — господи, почему же он не замечал меня все это время? И почему я не осмелился раньше? О, черт…» — Баам, — уже почти предупреждающе заговорил Агеро, недовольно впиваясь пальцами в щеку и оттягивая мочку сильнее, — если будешь молчать, я могу вовсе остановиться. — Д-даже… — поспешно прохрипел 25ый, хватаясь руками за поджарые плечи адепта, — думать не смей. От неожиданности Агеро едва сдержал смех. Он застыл, сжимая рукой чужую бедренную косточку, выпирающую над резинкой одежды, и облизался, слегка отстраняясь назад, чтобы заглянуть Бааму в лицо и убедиться, что не ослышался. — Ого, — хмыкнул Кун, — как вызывающе. И что ты мне сделаешь, если я развернусь и уйду? Баам дышал глубоко, жарко, и глаза его в темноте переливались от бликов ярких огней вендинговых автоматов. Влажный язык скользнул по губам, и Агеро завороженно проследил за этим жестом, большим пальцем спускаясь к приоткрытому рту. Он мягко, едва ощутимо касается подушечкой ложбинки между губами — она нежная, влажная, зовущая. Хочется снова ощутить эти губы на себе, поцеловать так, чтобы Баам получил все его тепло, всю его ласку. — Приду к тебе в кошмарах, — голос Баама глухой из-за представленного ко рту пальца, но Кун слышит отчетливо. И, не сдержавшись, смеется. — Пха-ха-ха! — не в силах себя контролировать, Агеро весело хохочет, вскинув голову. — Боже, что ты несешь! Баам смеется в ответ, глупо улыбаясь, точно самый настоящий ребенок. Кун не в силах остановиться; он утыкается лбом в лоб шатена и заливается искренним, счастливым смехом, чувствуя, как руки на его плечах скользят дальше, цепляясь за волосы на загривке. Баам тянется к нему, и Кун, все еще улыбаясь, встречает его неумелый поцелуй с готовностью. Постепенно смех затихает, и в темноте раздается томный, тяжелый вздох Агеро — кто бы мог подумать, что длинные пальцы Баама в его волосах возбуждают наравне с его податливостью. — М-м, и все же, — посреди поцелуя мычит Агеро, влажно всасывая мянящие губы, — ты не ответил, Баам. Избранный снова ноет, стоит Куну вернуться губами к его челюсти и легонько прикусить ее, почти играясь. — Я… — Давай, — подстегивает Агеро, — ну же, скажи. Рука скользит от бедра немного южнее — и в следующий миг, лишь только Кун бесцеремонно кладет ладонь поверх внушительного бугра в шортах, Баам задыхается. — Блять, Кун!.. — ноет он, чувствуя, как пальцы умело огибают плоть, сжимая член через ткань. — Ох… черт… Чем дальше, тем больше Кун офигивает от того, как мало он, оказывается, вообще знал о Бааме. Блять? Блять, Кун? Господи, похоже, у Агеро вскоре может появиться совершенно новая религия. — Ну же, Баам. Я жду. — Я… я х-хочу… твои губы!.. — Баам закрывает глаза, больно утыкаясь затылком в стенку, и чувствует, как у него дрожат колени. — Пожалуйста… Агеро, блять, твой рот… прошу, там… умоляю…

Ох, пиздец.

Дважды повторять не приходится. В секунду Баам теряет свою подпорку и едва ли не валится с ног, но крепкие руки сжимают за бедра и удерживают на месте. Он чувствует, как с него одергивают одежду, и шипит, стоит прохладному воздуху коснуться разгоряченной чужими стараниями плоти. Взгляд туманный. Баам не до конца осознает всю суть происходящего. Он впивается пальцами в стенку позади себя, чувствуя поглаживание на бедрах, и медленно опускает пьяный взгляд вниз. Там, устроившись на коленях, на него, сверкая голубыми глазами, красноречиво смотрит Кун Агеро Агнис. Мозг избранного сломан окончательно. Он не может связать мысли воедино, и когда Агеро, смачно сплюнув себе на ладонь, обхватывает влажными пальцами его член, 25ый только и может, что откинуть голову назад, улетая в бесконечный поток искрящихся красок. — На меня, — низко приказывают снизу, и Баам стонет, когда Кун ритмично проводит рукой вдоль ствола, второй ладонью царапая выпирающую косточку бедра. Юноша, повинуясь, опускает взгляд и ноет громче, потому что в следующий миг Агеро, не сводя глаз, склоняется к нему и проводит горячим языком от мошонки вверх, утыкаясь носом в лобок. Баам затыкает себе рот ладонью. Кун обхватывает влажными губами основание члена и, помогая себе рукой, размазанно ведет вверх, повторяет снова, выбивая из шатена все дыхание, а затем, поднявшись до самой головки, обводит ее языком. — Убери руку, — шепчет, обжигая плоть дыханием, и Баам слушается, понимая, что это ему все равно не поможет. Он впивается пальцами в холодную стенку, из последних сил пытаясь удержаться на месте; а Кун, довольно улыбаясь, продолжает ласкать его рукой, и его мокрые губы, раскрываясь, обхватывают покрасневшую головку. Он всасывает, помогая себе рукой, и медленно опускается ниже, следуя ритму. Баам стонет — открыто, забив на все, потому что у него просто не хватит самообладания. Внизу живота резко, сладко тянет, и паренек дрожит, непроизвольно дергая бедрами навстречу Агеро. Горячий рот Куна кажется ему лучшим, что вообще могло произойти в жизни; он готов был благодарить небеса лишь за этот скользкий, шершавый язык и… Ох, черт… Агеро замечает, как заостряются движения загорелых бедер шатена, и бросает на него знающий взгляд. Боже, какой он красив отсюда, снизу. «И представить не мог, что когда-нибудь увижу его… с такой позиции» — насмешливо подумал светловолосый, со громким хлюпом выпуская член изо рта как раз в тот миг, как Баам сладко застонал от приближающегося оргазма. Баам ошеломленно метнул глаза к Агеро — тот едва не расхохотался, увидев кричащий от предательства взгляд юноши в полумраке. — Ну-ну, — выпрямившись, Кун снова прижался к шатену всем телом, чувствуя, как упирается напряженный член в его возбужденную промежность, — не собираюсь я тебя бросать. Иди сюда… Он целует Баама, и тот совершенно не против — даже наоборот, парень набрасывается на Куна так голодно, что светловолосого распирает от желания. Чувствуя, как сводит до боли собственное возбуждение, Агеро поспешно спускается рукой к спортивкам и приспускает их, а в следующий миг приятно удивляет Баама, горячо утыкаясь в его эрекцию своей. — Хочешь попробовать, Баам? — шепотом спрашивает Кун, прижимаясь лбом к лбу незаконного. Тот тяжело выдыхает, кивая, и, нежно целуя Агеро, рукой обхватывает оба члена. Кун стонет в поцелуй, ощущая на себе теплые, мягкие пальцы, и от последующего трения у него мигает в глазах. Баам, сжимая кулаком их обоих, вскидывает навстречу бедра и толкается, жарко выдыхая в губы. Агеро стонет, не сдерживаясь, и низко шепчет как-то несусветный бред, чувствуя, как его охватывает вихрь удовольствия. Черт возьми. Он готов был расплавиться, рассыпаться на атомы, растаять в этом пламени, лишь бы Баам вот так смотрел на него все время — сладко, сыто, счастливо, исступленными наслаждением глазами. Он движется навстречу шатену, помогает ему рукой, целует чужие губы, жадно сминая их, бросаясь глупыми словами, теряясь во влажном рту языком. Баам трется о него, задыхаясь, и Агеро чувствует, как вибрирует внизу живота подступающая эйфория. Он вжимает парня в стенку, желая сократить все состояние до невозможного, и через пару глубоких, резких толчков слышит, как Баам, тонко вскрикнув имя адепта, изливается на его живот. Агеро сгорает. Он упирается в бедра шатена и, выдержав еще несколько движений, кончает следом, со свистом задыхаясь от яркого, искрящегося оргазма. Баам обхватывает его руками, прижимая к себе, и оба, тяжело дыша, постепенно возвращают себе сознание. Куна потряхивало, все тело обмякло, навалившись на избранного, и он едва мог стоять ровно. Голова медленно упала на чужое плечо; Баам пахнул мылом и потом. Агеро шумно выдохнул и безотчетно лизнул ямочку ключицы, торчащей из-под растянутого выреза водолазки. Когда-то он слышал, что у каждого человека есть свой уникальный запах и вкус; и сейчас, постепенно трезвея, он начинал ощущать Баама по-новому. Запах был ярким, а кожа, которую до зуда хотелось лизнуть еще раз, была насквозь пропитана чем-то пряным и цитрусовым. Он чувствует, как Баам приходит в себя, вырываясь из приторного транса, и руки на спине Агеро крепнут. 25ый шумно выдыхает, сполна наслаждаясь безмятежными поцелуями-полизываниями на ключицах. — Я сейчас… засну, — сонно бормочет Агеро в ямочку, и его дыхание горячо опаляет угол шеи. Баам сладостно расслаблен, его руки скользят вверх, зарываясь в отливающие голубым волосы; всегда хотелось коснуться этих шелковистых прядей, прямо до чесотки. Он понимает суть сказанного лишь когда Агеро, совсем ослабнув, начинает соскальзывать с плеча. Баам спохватывается в секунду, широко распахнув от испуга глаза; он подхватывает адепта под руки и тихо хихикает, стоит Агеро проворчать какой-то бред в грудь кареглазому. — Господин Кун! — фыркает Баам, притягивая светловолосого повыше. — Держитесь, ну же. Вы тяжелый. «Вы» — мелькает в голове Куна, и он непроизвольно хмурится, все еще утопая во вселенской усталости. Баам кое-как выравнивает его, заглядывая в лицо; Агеро смотрит, теряя фокус, и может различить лишь сочувствующую улыбку на набухших, порозовевших от поцелуев губах. — Сказываются бессонные ночи, верно? — хмыкает шатен, свободной рукой впопыхах поправляя их сбитую одежду. — Ничего, постойте. Я отведу вас в спальню. Агеро почему-то это рассмешило, и светловолосый хмыкнул. Он посмотрел на Баама, когда парень осторожно вышел из проема, поддерживая адепта за талию. Профиль избранного красиво переливался в полумраке; его глаза выглядели как никогда изумительно. Баам почувствовал его взгляд и обернулся, мягко улыбаясь. Агеро шумно выдохнул, рукой откидывая сбившуюся оливково-медную прядь за ухо незаконного. «Не дай Захард мне взбредется влюбиться в этого цитрусового идиота, — только и подумал Агеро, вяло плетясь за Баамом в сторону спален. — Я абсолютно съеду с катушек»

***

— Открываем шлюз. Агеро замер перед окном в технической кабине. Послышался громкий сигнал — громадные врата грузового отсека медленно заскрипели, лампочки замигали на стенах. Он стоял, разглядывая движущиеся засовы, и внутри все неприятно зацарапалось. Бешеные удары сердца стучали по черепу; казалось, он сейчас весь закипит, перегорая от подступившего беспокойства. «Я не могу здесь стоять» — горько подумал Кун, не заметив, как выскочил из кабинки, стукнув металлической дверью. За ним, что-то громко воскликнув, вытянулись остальные. Ворота распахнулись наполовину. Агеро поспешно сбегал вниз по лестнице, не зная, что ему с собой делать. Он всегда считал себя хладнокровным, уравновешенным, стальным. Так почему же так больно стягивает легкие под ребрами? Врачи сказали, что он более-менее пришел в свою форму, но такая глухая боль поперек горла явно говорила о другом. Кажется, Агеро еще долго не сможет вернуться. «Я увижу его» — мысль звенела эхом в голове. Кун замер, спустившись по трапу на громадную платформу, и сжал рукой поручень. Шинсу вокруг него вибрировало и искрилось. Ветер из открытых врат ударил по нему и подтянувшейся команде сильным, могучим потоком. В грузовой отсек корабля, свистя от сопротивления воздуха, плавно влетел небольшой суспендолет. Агеро почувствовал, как заледенели на металлическом поручне его пальцы. Холодный ветер ударил его в лицо, но адепт и не шелохнулся, поглощенный диким ревом двигателей. Суспендолет приземлился, и на мгновение в грузовом отсеке воцарилась сплошная, густая тишина. «Баам» Заскрипело железо. Из транспортировщика медленно потянулась длинная посадочная лестница. Агеро сделал шаг вперед, разглядев, как раскрывается вход в суспендолет. Два года. Два года бесконечного Падения, как в тех самых снах. Абсолютная тишина, непроглядный, тягучий мрак — и его собственный одинокий, звонкий, бесчувственный голос. Бесконечное падение вниз, во мглу, из которой нет выхода; и ни одного огонька, ни одного намека на свет и звук вокруг. Баам слетел по трапу стрелой. — Господин Кун! Этот голос. Агеро замер, глупо вытаращившись на мчавшийся к нему комочек света. Подумать только, сколько он его не слышал. Во всех воспоминаниях, во всех своих мыслях, которыми пытаешься заткнуть подступающее из мрака безумие, образ незаконного был совершенно другим. Ненастоящим. Он не мог сравниться с этим голосом; и с этой широкой, счастливой улыбкой. Агеро чувствовал, как в нем что-то дрожит. Время словно остановилось вокруг него; он стоял там, таращась на Баама, и думал, что вот-вот разойдется по швам. — Баам! — крикнул он, не чувствуя сил. Тело двигалось само; Агеро ощутил лишь, как ноги несут его вперед, и в следующую секунду он замирает прямо перед тяжело дышащим юношей. Что он чувствовал в этот миг? Агеро не мог понять. Все смешалось в один неразборчивый водоворот. Картинка калейдоскопа не складывалась воедино. Кун застыл, рассматривая избранного, а Баам, переводя дыхание, уставился на него горящими золотыми глазами. Одно Агеро точно знал — в груди от этого взгляда все мгновенно оттаяло. — Господин Кун! — 25ый делает еще шаг навстречу, воодушевленно улыбаясь. — Вы в порядке? Как вы? Агеро и сам не понимал, как на лице проступила мягкая улыбка. Он смотрел на Баама, не чувствуя течения времени, почти не разбирая его слов. Все мысли в голове адепта бессвязно крутились вокруг него. Все до единой. «Я скучал» — горько думает Кун, не слушая лепет шатена. Он рассматривал лицо перед собой, удивляясь, как четко отражается в золотистых глазах; сколько времени он был в отключке, оставив Баама совершенного одного против всего мира? Кун пытается впитать в себя все детали. Он хватается за образ Баама, изучая каждый изгиб, каждый миллиметр кожи, и взгляд со временем замечает главное различие с тем образом, что оставался в голове адепта с их последней встречи. — А волосы у тебя прилично отросли, — он не замечает, как руки сами тянутся к вьющимся кончикам ореховых волос, и мягко цепляет указательным пальцем сбившуюся прядь. — Отращиваешь? Баам смущенно отводит взгляд, все еще улыбаясь; Агеро, замерев, уставился на него, и понимание происходящего тут же раскрылось в его голове. «Эта прическа… похожа на мою» — Угу… они еще не доросли до нужной длины. Кун грустно улыбается, утешительно погладив незаконного по голове. «Баам… Ты все продолжаешь тянуться ко мне, что бы я не делал» — глухая тоска легла на сердце холодной волной. «А я бросил тебя одного» — Ладно! Нам нужно поговорить, — внезапно Баам оглядывается назад, указывая в сторону двух своих спутников. — Насчет Тэн-Тэна… Он говорит что-то еще, обмениваясь словами с прибывшими, а Агеро, наблюдая за парнем со стороны, медленно опускает руки. Он смотрит, не слушая; все внимание приковано к лицу Избранного, что, увлекаясь обсуждением планов, не замечал внимания со стороны. Кун заметил еще кое-что. Эта деталь, режущая, отрезвляющая, словно ударила его по лицу. Глаза Баама, светло-карие, больше не сияли.