Отжени, ангел мой, отжени

Зима в Хексберг уже вовсю вступила в свои права. В гостиной было жарко натоплено, Вальдес полулежал на диване, закинув ноги на подлокотник, подбрасывал и снова ловил перстень с изумрудом. Сегодня они ужинали вдвоем. Олаф поднялся из-за стола. — Если позволите я бы пошел к себе, — проговорил он тихо. — Нет, — отозвался Ротгер, даже не переводя взгляда на адмирала и не отвлекаясь от игр с кольцом. — Нет? – Кальдмеер слегка растерялся. — Нет, — Бешеный рывком встал на ноги, перстень перекочевал обратно на палец, голос марикьяре был непривычно жестким. На обычно расслабленном лице залегла морщинка между бровями, —Сначала я хотел бы с вами поговорить. «Создатель, да он же пьян» —пронеслось в голове у Ледяного. Нет, на ногах Бешеный держался крепко, язык у него не заплетался, но глаза… Черные глаза не смеялись. Вальдес резко выдохнул в попытке сдуть с лица непослушную, выбившуюся из хвоста прядь. — Олаф, что мне сделать, чтобы помочь вам? — Ротгер стоял с низко опущенной головой, беседуя скорее со своими сапогами, чем с Кальдмеером. Извечный красный платок остался на спинке дивана и дриксу было видно, как судорожно пульсирует артерия на шее марикьяре. Со стороны казалось, что тот задыхается. — Я не понимаю, о чем вы, господин Вальдес. Бешеный резко вскинул голову и расхохотался. — Все вы понимаете. Это со мной что-то не так. Я смотрюсь глупо? Неуместно? Ношу воду в решете? Наверное, беда в том, что я не умею по-другому, не знаю, как. Но очень хочу. Больше всего на свете я хочу вам помочь. Но не нахожу способа, глупо, да? — он тяжело вздохнул, провел руками по лицу, словно стараясь стереть мысли из собственной головы, — Поэтому сейчас я спрашиваю — что мне сделать, господин Кальдмеер? — Я действительно не понимаю, что вы хотите услышать. Я признателен вам за то, что не сижу прикованным в темнице, что все еще жив, что… — Нет, — Вальдес снова опустил голову, Ледяной успел заметить горькую, пьяную усмешку, — Были бы вы все еще живы, я бы с вами этот разговор не завел. —Ротгер, ваша настойчивость неуместна, — как мог спокойно проговорил дрикс. —Да ну? — Вальдес обошел стол, приближаясь к Олафу. Кальдмеер с трудом поборол желание отшатнуться, —Вы, наверное, думаете, что я злоупотребляю вашим положением пленника? Или Леворукий знает, что вы себе насочиняли! В Хексберг живут. Живут, Олаф, а не хоронят себя заживо. Да сюда даже выходцам ходу нет, а вы при жизни решили его изображать! Вальдес уже стоял так близко, что Ледяной чувствовал его обжигающее дыхание на своем лице, слышал манящий запах его тела, такой, какого не бывает у дриксов. Кальдмеер смотрел в эти шалые южные глаза, и чувствовал, что, если немедленно не отведет взгляд — непременно утонет. — Я так не думаю. Но вижу, что сейчас ваша марикьярская половина полностью размозжила бергерскую. Я хотел бы закончить этот разговор. Олаф хотел отвернуться. Отвернуться и уйти, но вместо этого лишь опустил серые глаза, будучи не в силах и дальше выдерживать взгляд Бешеного. Сумасшедший взгляд, танцующие черти в черных глазах. Ротгер еще немного помолчал, потом сделал полшага назад, подняв вверх руки ладонями к Ледяному. — Как скажете, адмирал цур зее. Я вам очевидно неприятен, вы предпочтете, что бы совесть и духи ваших погибших моряков сожрали вас заживо, испепелили душу закатным пламенем. Внезапно Вальдес резко вскинул руку, протянул ее к эспере на шее Кальдмеера и рванул вниз. Цепочка не выдержала, подвеска осталась в руках Ротгера. Он пропустил змейку между пальцами, позволяя кулону свободно повиснуть. — Вы во грехе уныния, Олаф, — прохрипел Бешеный, — Ваш Создатель не одобрил бы. Он с силой сжал эсперу в руке, до боли, до дрожи в мышцах. Потом взял руку Олафа, вложил в нее подвеску и снова сжал, уже поверх руки адмирала. Тяжело вздохнул. — Молитесь. Если вам от этого легче. Не думайте, что я вас не понимаю. Не думайте, что ваши чувства уникальны, это далеко от истины. — Вот как? И как часто ваши действия приводили к краху флота целой страны? —голос Кальдмеера еле уловимо дрожал, дрожала и рука, которую Бешеный все еще сжимал со всей своей немалой силой. — Ни разу, адмирал цур зее. Ни разу. Однако и я никогда не предпринимал действий, на которые пошли вы. — Все из-за Алвы? — Олаф говорил все тише, мысли путались в голове. Он отчаянно хотел, чтобы этот разговор закончился. — Соберано Рокэ? — Вальдес насмешливо вскинул брови, — Не поймите меня неправильно, но «все из-за Алвы» — это для Альмейды. Рамон не обратил бы на вас внимания, сложись звезды иначе. А что касается меня — я наполовину бергер, хоть вы и изволили заявить, что моя южная половина размозжила северную. Я за Талиг, и вы это знаете и понимаете. А еще я за собственную совесть. Поэтому вы живы. Поэтому я не хочу отпускать вас в Дриксен. Поэтому веду сейчас с вами этот разговор. — Считаете, что вы в ином положении только потому, что единственный полукровка в марикьярском флоте? — Олаф не надеялся зацепить, он просто хотел сменить тему. Вальдес, наконец, отпустил руку Ледяного. — А вы, господин сын оружейника? У вас родич кесаря в адъютантах. Но не похоже, чтобы это что-то меняло. И не меняет для меня. Когда титул или происхождение станет для меня важнее человека я со спокойной душой пущу себе пулю в лоб. Ротгер резко развернулся на каблуках и размашистым шагом вышел из комнаты, напоследок саданув дверью так, что с потолка посыпалась побелка. Кальдмеер стоял, сжимая в руках эсперу. Потом раскрыл ладонь, чтобы обнаружить, что подвеска в крови. Вальдеса, и его собственной. *** Ярость захлестнула Ротгера удушливой волной. Нет, ладно бы Олаф кричал, скандалил, проявлял хоть какие-то эмоции! А смотреть на то, как адмирал цур зее изображает из себя соляной столб, окруженный призраками погибших, было невыносимо. Вальдес быстро сбежал по лестнице, вихрем пролетел мимо перепуганной кухарки и выскочил на улицу, не прихватив ни шляпы, ни плаща. В лицо ударил холодный зимний воздух, слегка остужая разгоряченную от эмоций кожу. Бешеный обернулся на окна дома, ища силуэт Кальдмеера в окне, но заметил только Руперта, который ходил взад-вперед, уткнувшись носом в книгу. Ротгер резко развернулся и почти бегом бросился прочь от дома. Вечер только начинался, на улице было много народу, но Вальдес с таким остервенением прорывался сквозь толпу, что в конце концов перед ним начали расступаться. На подходе к горе людей становилось все меньше, а потом и вовсе не осталось. Ротгер прыжками взлетел по знакомым тропам, добрался до вершины и, тяжело дыша, остановился. — Ты давно не приходил… — зазвенел колокольчик. — Мы соскучились! — вторил ему другой. — Ты никогда не пропадал так надолго… — Ты совсем забыл нас! — Мы скучаем… — Почему ты не приходишь? Воздух весь переполнился хрустальными переливами, в мерцании звезд призрачные фигуры то появлялись на миг, то вновь исчезали, словно морская пена во время прибоя. — Он грустит…— звенит колокольчик. — Что не так? Что-то случилось? — Он никогда не был грустным, это неправильно. — Мы поможем, мы прогоним печаль! — Танцуй с нами, танцуй! — С нами ветер и звезды, мы прогоним, прогоним тоску! Ротгер сделал пару шагов вперед, девочки налетели, растрепали черные пряди, опутали призрачными руками. — Не хочешь танцевать? — хрустальный звон все нарастает. — Не может быть! — Что случилось? — Чем мы можем помочь? На миг круговерть останавливается, Вальдес поднимает глаза — и на краю обрыва видит высокого человека со светлыми волосами в синем мундире. — Дело в нем? — Мы видели… — Ты пошел против всех. — Ты не хочешь его отпускать. — Он не жив, не жив! — Залитый костер не сможет вновь разгореться. Бешеный раздраженно тряхнул головой, сделал еще несколько шагов, приближаясь к иллюзии Олафа. Серые глаза смотрели в море. Безразлично, мертво. Беспристрастное, словно высеченное из мрамора лицо было лишено эмоций. — Олле… — Ротгер сам не понял, как у него вырвалось это панибратское обращение. Он поднял руку, надеясь прикоснуться, но пальцы встретили пустоту. — Не твой, ничей! — снова зазвенело вокруг. — Оставь, отпусти! — Вернись к нам, мы скучаем! Вальдес стоял на самом краю, а за его спиной на все голоса плакали кэцхен. — Пусть он снова живет, — тихо проговорил Бешеный, — Я знаю, вы можете. — Почему для тебя это так важно? — удивились колокольчики, — Это любовь? — А если любовь, то отчего такая горькая, что даже мы не можем ее передать? — Зачем тебе такая? — Отпусти, ты не исправишь. — Ничего не исправишь, просто смирись. — Всего тебя не хватит, не хватит за него. — Нет, —так же тихо отозвался Вальдес, — Не для того он выжил в море, чтоб умереть на берегу. — Не можем помочь, не можем! — плакали колокольчики. —Не можете, — еле слышно прошептал Вальдес, потом откинул голову и рассмеялся. Если бы кто-то, кроме кэцхен, слышал этот смех — никогда бы его не забыл. В нем не было веселья, лишь злое отчаяние. Немного поуспокоившись Бешеный обернулся на ведьм. Все девять стояли у него за спиной, в вертикальных зрачках астэр отражались звезды. — Я очень устал, — сказал он скорее себе, чем им, — Пора бы немного отвлечься. Несколько шагов назад, разбег, прыжок… То самое, знакомое с детства чувство полета. Спустя несколько мгновений морская вода смыкается над головой, по телу проходит болезненная судорога. Сделать несколько гребков вниз, оттолкнуться от дна, вынырнуть, схватить полной грудью морозный воздух. Солнце давно село, теперь по морской глади искрилась лунная дорожка. Ротгер еще какое-то время всматривался в горизонт, вслушиваясь в голоса кэцхен, что в этот раз не взметали волн, а лишь далекими колокольчиками звенели, приглашая следовать за собой. Ни разу за всю его жизнь он не слышал в этом звоне столько грусти. Потом развернулся к берегу, подтянулся на скале на сильных руках, сел, слегка цепляя воду подошвами ботфорт. Он уже не чувствовал холода. Запрокинул голову и снова расхохотался, горько, зло. Откинулся на спину, позволяя девочкам трепать его волосы, скользить мягкими руками под мокрой рубашкой. Ему было все равно. Он сам не подозревал, насколько эмоционально напряженными для него выдались последние несколько месяцев, а теперь усталость навалилась всем весом, и казалось даже просто физически не давала подняться. — Мы ждем, мы всегда ждем, — тихо и печально звенело неподалеку. —Слишком рано, еще слишком рано, — спорил другой колокольчик, — Но воля твоя. — Мы всегда примем, ты такой один, — уже чуть дальше. — Только позови — и танец станет вечным, — совсем вдалеке. *** Вальдес проснулся спустя несколько часов, от пронизывающего холода. Он сам не понял, как ухитрился задремать. На улице совсем стемнело, убывающая луна тонкой краюшкой скалилась над морем. Кэцхен больше не носились рядом, не дурманили. Только шум волн нарушал ночную тишину. Бешеный приподнялся на локтях, от движения тут же закружилась голова. Мышцы ломило, в горло, казалось, набились колючки. Ротгер собрал остатки сил в кулак и поднялся на ноги. Земля под ногами поначалу встала на дыбы, потом согласно опустилась на положенное место. До дома он добрался довольно быстро, продирающий до костей ветер подгонял в спину. В окнах было темно, но все же Вальдес заметил едва угадываемый отблеск свечи в просвете второго этажа. Бешеный натянуто улыбнулся. Что ж, по всей видимости, адмирал цур зее занят изучением эсператии, кошки б ее забрали. Ротгер дернул ручку двери, та привычно скрипнула и распахнулась. — Альмиранте? — кухарка выглянула из кухни, всплеснула руками, увидев мокрого до нитки и непривычно хмурого господина. — Все в порядке, дора Хельга, — Вальдес сам удивился, как хрипло прозвучал его голос, — Я понимаю, наш гость, по всей видимости, предался всенощному бдению в своих покоях… А ты почему на ногах? Женщина уперла руки в бока, глядя на боевого вице-адмирала, как на нашкодившего котенка. — А вы, альмиранте? Вы себя в зеркало изволили видеть? Утопленники недельные и то краше! — И ты ждала полночи чтобы мне это сообщить? — марикьяре вымученно улыбнулся. — Я ждала полночи чтобы передать вам распоряжения от господина Альмейды! — немалая грудь Хельги тяжело вздымалась, и Ротгер все пытался понять, злится она или взволнована. — Рамон заходил? — спросил он, устало прислоняясь спиной к стене. — Альютантэ его. Велел письмо вам передать, да кое-что на словах, — хозяйка протянула руку с зажатым в ней футляром, Вальдес хотел его забрать, промахнулся, цилиндр покатился по дощатому полу и с негромким стуком ударился с ступени лестницы на второй этаж. Помянув закатных тварей Бешеный сделал пару шагов, наклонился поднять письмо и сразу же почувствовал, как весь дом сделал двойное сальто. Разогнуться он не рискнул, предпочтя устроиться на ступеньке. Сверху донесся шум открывающейся двери, потом звук мягких, неспешных шагов. Ротгер возился с поврежденной падением защелкой футляра для писем и слегка вздрогнул, когда Олаф спустился и встал рядом с ним. — Вы проветрились, господин Вальдес? — тихо спросил адмирал цур зее. Бешеный резко повернул голову к Кальдмееру и тут же об этом пожалел. В висках стукнуло, и без того темный коридор на несколько секунд погас полностью. — А вы закончили молиться? Серые глаза Ледяного не выражали ничего. Ответом он Бешеного не удостоил. Дора Хельга тем временем решила, что ее задачи на сегодня выполнены и поспешила удалиться. Олаф хмурился и молчал, и Вальдесу расхотелось смотреть на него снизу-вверх. Он ухватился рукой за перила и кое-как встал, стараясь обходиться без резких движений. — Да, проветрился, если вас это так неожиданно волнует, — на высоких скулах марикьяре играл яркий румянец, заметный даже в полумраке и на смуглой коже. — На вас мокрая одежда, разве был дождь? — поинтересовался Кальдмеер. — Я решил заодно и поплавать, — хрипло отозвался Вальдес, — Водичка она, знаете ли, бодрит. — Накануне зимнего излома? Не сомневаюсь, — все так же холодно произнес Олаф, — Я думал раз вы кэнналиец, то и мерзнуть не слишком любите. Бешеный слегка пожал плечами, потом поднял руку, уткнувшись лицом в сгиб локтя и чихнул. — Будьте здоровы, — вежливо пожелал Кальдмеер, — Похоже, на пользу вам купание не пошло. Ротгер снова чихнул, сощурился воспаленными глазами на Олафа. — А вы, дорогой адмирал цур зее? Хорошо провели вечер? Настал черед Кальдмеера пожимать плечами. — Вы ведь сами пришли к выводу, что в смирении и молитвах, — Ледяной смотрел, как Ротгер хватается за перила, чтобы удержаться на ногах, и взгляд его внезапно смягчился, — Вальдес, вы больны, вам нужно в постель и вызвать лекаря. Адмирал цур зее осторожно взял Бешеного за локоть, желая поддержать, но тот неожиданно резко вырвался. Черные южные глаза полыхнули бессильной злобой. Он развернулся, сошел с лестницы и сделал несколько шагов по направлению к кухне. — Дора Хэльга! Что младший Салина велел передать на словах? Хозяйка с достоинством выплыла обратно в коридор. — Что альмиранте сказал, «вот ведь кошкин сын, закатных тварей запряжет и погонять будет, лишь бы весело!». Вальдес запустил руки в волосы с силой сжимая вздумавшую разболеться голову. — Что ж, значит, и в письме ничего нового, — он отбросил футляр на ближайшую тумбу и снова обернулся к Олафу. Ничего не изменилось в глазах адмирала цур зее. Тот же холодный серый взгляд, взгляд человека, который не здесь, не может быть здесь. — Пожалуй, мне нужно еще немного воздуха, — резюмировал Ротгер, отступая к двери, — В последнее время здесь удивительно душно. Прежде, чем дора Хельга или Кальдмеер успели возразить Вальдес снова выскочил на улицу. *** Со второго этажа озадаченно таращился в лестничный пролет Руперт Фок Фексельбург. Когда Бешеный вышел юноша рискнул спуститься и тихо подошел к своему адмиралу, который все еще смотрел в закрытую дверь, задумавшись. — Мой адмирал, что-то произошло? Олаф тяжело вздохнул. — Нет, Руппи. Пока, к счастью, ничего. *** Ротгер вышел из дома, хлопнув дверью. Понемногу светало, луна скрылась за зимними тучами. Вальдес полной грудью вдохнул морозный утренний воздух и тут же раскашлялся, в висках заломило. Самым правильным решением действительно было бы лечь и вызвать врача. Но для этого придется вернуться и, возможно, снова столкнуться с Олафом. Ну уж нет. Стоять на месте стало невыносимо холодно, и он просто пошел, куда глаза глядят. Городок понемногу просыпался, от булочных тянуло свежей выпечкой, чинные бергеры спешили по своим делам. Ротгер совершенно не думал, куда и зачем идет, хотелось лишь оказаться подальше от Олафа. Вскоре от движения ему стало тепло, а потом и вовсе жарко. Видимо ноги сами вывели Вальдеса к кварталу, в котором стоял дом Вейзелей. Понять он это успел уже после того, как нос к носу столкнулся с тетушкой Юлианной, которая спешила на службу в собор. — Неужели ты так рано проснулся? — румяная бергерка распахнула объятия навстречу племяннику, не забыв, впрочем, сурово насупить брови. В сочетании с улыбкой выглядело особенно угрожающе, — Что-то случилось, альмиранте вызвал? Вальдес непонимающе захлопал глазами, потом понял, куда забрел и кого встретил, хотел ответить, но вместо этого захлебнулся в приступе кашля. — Ротгер, мальчик мой! — тетушка Юлианна обеспокоенно всмотрелась в смуглое лицо с пылающими скулами, положила руку племяннику на лоб, — Ты весь горишь, тебе надо в постель! — Я в порядке, — прохрипел Бешеный, немного отдышавшись, — Просто слегка простыл. — Слегка?! — Юлианна Вейзель уперла руки в бока, — Роди, ты никогда не умел мне врать! Ты же еле на ногах держишься, и у тебя сильный жар! Вальдес хотел было поспорить, но очередной приступ кашля не дал ему сказать и слова. Юлианна покачала головой и уверенно сомкнула руку у Ротгера на локте. — Ты сейчас же идешь со мной. Поднимаешься в свою комнату — надеюсь, ты еще помнишь, что таковая у тебя в нашем доме есть — и ложишься. Я попрошу Курта послать за лекарем. Курт Вейзель как раз вышел навстречу супруге, умиротворенно улыбаясь. Утренние службы по выходным они посещали вместе. Вальдес уныло брел рядом с тетушкой, увлекаемый ею за руку, прикладывая максимум усилий к тому, чтобы не споткнуться и не упасть. Сил спорить с Юлианной у него не осталось. Земля под ногами качалась, как палуба во время шторма, перед глазами плясали красные всполохи, спать хотелось больше, чем жить. — Курт, распорядись послать за лекарем, —без предисловий попросила Юлианна, — Сегодня службу придется пропустить, Ротгер очень плох. — Что стряслось? — Вейзель перевел встревоженный взгляд на племенника как раз вовремя, чтобы подставить свое плечо оступившемуся на ровном месте Вальдесу, — И почему ты без плаща? — Тетушка преувеличивает, — тихо просипел он, — Я вполне способен добраться до дома. Без плаща… Так мне жарко. Курт заглянул в горящие лихорадочным блеском запавшие глаза, прислушался к частому хриплому дыханию. — Жарко ему. Способен, значит. И речи быть не может, — отрезал артиллерист, забрасывая руку Ротгера себе на плечо и перехватывая его под грудь, помогая устоять на земле, — С такой лихорадкой тебя нельзя оставлять одного. — Я не один, — попробовал протестовать Вальдес, — Дома целая толпа фельпцев, дора Хельга, Руперт… И господин Кальдмеер, — последнее имя сопровождалось фырканьем. — Да, а еще до него надо дойти, — парировал Курт и поволок племянника ко входу в дом. *** — Немедленно раздевайся! — рявкнула тетушка не терпящим возражений тоном, — Ты, должно быть, в конец лишился ума — разгуливать под Зимний Излом в одной рубашке, да еще мокрой! Нет, я всегда знала, что голова не твое сильное место, но в этот раз, Роди, ты превзошел сам себя! Только вот мозговая горячка ума не добавит! Сейчас же в постель! Энтузиазм, с которым тетушка взялась за лечение племянника, последнего немного пугал. Оставаться в доме Вейзелей не хотелось, и Вальдес напряженно думал, как бы выбраться из заботливых объятий Юлианны. Впрочем, как только он опустился на кровать, намерение во что бы то ни стало сменить дислокацию подверглось серьезному испытанию — измученное тело почувствовало опору и наотрез отказывалось от нее отдаляться. Кроме того, Ротгера начинало ощутимо колотить, и спустя каких-то пару минут он понял, что если и вылезет из-под одеяла, то только для того, чтобы забраться с ногами в камин. Юлианна принесла несколько пледов, укутала трясущегося в ознобе племянника. Присела рядом, провела рукой по влажным спутанным волосам. —Отдыхай, — тихо проговорила она, — Тебе нужно тепло, покой и сон. Я попросила Мариту сварить глинтвейн, выпьешь, согреешься. Ротгер рванулся было встать, но Юлианна без особых усилий легким толчком вернула его на подушки. — Мальчик мой, ты очень болен. Я не позволю тебе уйти, — из ее голоса вдруг исчезла обычная твердость, брови расслабились, и теперь женщина смотрела на племянника с материнской нежностью. «Да я и не смогу» — зло подумал Вальдес и прикрыл до рези сухие глаза. Огонь в камине казался сиянием закатного пламени, в комнате было жарко натоплено, но его все равно била крупная дрожь. Тетушка покачала головой, принесла объёмный шерстяной шарф и обмотала Ротгеру вокруг шеи, тот не сопротивлялся, сил совершенно не осталось. — Эрэа, разрешите? — в комнату тихонько постучалась Марита, толкнула дверь спиной и занесла поднос с кувшином глинтвейна и плошкой теплого бульона. Госпожа Вейзель коротко кивнула и махнула рукой в сторону прикроватной тумбы. — Что ни будь еще, хозяйка? — Нет, спасибо, Марита. Ступай. Курт послал за лекарем? — Да, госпожа, — отозвалась служанка и сделала книксен. — Хорошо, — Юлианна мягко улыбнулась, — Когда придет — сразу же посылай сюда. Девушка снова коротко поклонилась и вышла. Госпожа Вейзель собственноручно перелила глинтвейн из кувшина в кубок и протянула племяннику. — Осторожно, — прошептала она, обхватывая его горячую руку своей, помогая удержать бокал, — Вроде бы не кипяток, но все равно не спеши. Ротгер молча глотал питье, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, но ощущая, как по телу расползается приятное тепло. Озноб немного унялся, во всяком случае, он перестал отчаянно стучать зубами. Голова сразу потяжелела, стало еще больше клонить в сон. — Поешь немного? –тихо спросила тетушка. Вальдес покачал головой и раскашлялся. Приступ все не прекращался, Ротгер задохнулся и резко сел, хватаясь руками за грудь. Юлианна с трудом поборола в себе желание обнять племянника и прижать к себе, как она делала, когда он был еще маленьким. В конце концов ему и без того не хватало воздуха, поэтому она просто мягко положила руку на плечо, слегка поглаживая. — Как же тебя так угораздило? — с легким укором спросила она. Вальдес с трудом восстановил дыхание. — Сам не знаю, — не рассказывать же добродеятельной тетушке о своих любовных терзаниях… Любовных?! Что ж, бред давнишний спутник лихорадки, — Стечение обстоятельств. — Милый, тебе нужно поесть, а то совсем сил не будет. Ротгер скосил глаза на чашку с бульоном. — Тетушка, я не голоден. — Там только бульон, даже мяса нет, — продолжила настаивать госпожа Вейзель, — Если не будешь есть — тело не сможет сопротивляться болезни. Она сама не заметила, как начала разговаривать с почти сорокалетним вице-адмиралом в том же тоне, в каком делала это тогда, когда он был совсем мальчишкой. Впрочем, по твердому убеждению, Юлианны, мужчины с возрастом не слишком менялись, ее собственные дети были отличным тому примером. Ротгер тоже не слишком изменился в ее глазах, так что сейчас она воспринимала вице-адмирала Талига как капризного мальчика, которого надо было срочно окружить заботой со всех сторон. Вальдес еще немного поупирался, потом сдался под напором госпожи Вейзель. — Ну вот, — улыбнулась она, — Увидишь, тебе пойдет на пользу. Женщина немного помолчала, подбирая слова, потом снова заговорила. — Так что же все-таки произошло? Ротгер оторвался от чашки и изобразил самое недоуменное лицо, на какое был способен. — А обязательно должно было что-то произойти? Прости, тетушка, я не очень понимаю, что именно должен рассказать. Юлианна сжала губы, слегка покачала головой. — Хорошо. Как твой пленник? Вот так, резко сменим тему разговора, посмотрим, к чему приведет. Вальдес отставил чашку с недопитым бульоном, откинулся на подушках и тяжело вздохнул. — Тетя, не хочу показаться невежливым… Но можно я помолчу? Мне очень больно говорить. Тут он не соврал, горло болело так, что слезы наворачивались. Госпожа Вейзель тут же смягчилась. — Конечно, дорогой. Как раз в этот момент дверь в комнату приоткрылась и на пороге возник Курт и лекарь. Юлианна поднялась на ноги. — Мэтр Ладвиг, мы очень признательны, что вы нашли возможность прийти так быстро. Ротгер мысленно застонал. Корабельный врач «Астэры»… Отлично, значит о том, что его сложила лихорадка, через час будет знать все адмиралтейство, включая Рамона. *** Лекарей Вальдес не любил. Тем более он не любил их в своем нынешнем состоянии. Одно дело — лихорадка от раны, и совсем другое — сопли до колена и голос простуженного моржа. Таким голоском не поюморишь — придется повторять трижды, пока разберут твои сдавленные хрипы, и шутка будет уже не шутка. Мэтр придирчиво осмотрел горло, прослушал грудную клетку, померял пульс, все это прицыкивая языком и покачивая головой. Бешеный молча сносил надругательства над своей особой, надеясь лишь на то, что светилу медицины скоро надоест терзать неразговорчивого больного. Ладвиг всегда был дотошен до зубовного скрежета, и если на корабле Вальдеса это устраивало, то сейчас откровенно раздражало. — Мэтр, что скажете? — Юлианна Вейзель стояла, уперев руки в бока, и сверлила взглядом корабельного врача. — Бронхит в лучшем случае, — моряк с седыми висками принялся выставлять на тумбу тинктуры из рыжего кожаного чемоданчика, — И сильная лихорадка. Слишком сильная, чтоб не пытаться сбить жар. Сначала попробуем лекарственными средствами, если не поможет — придется прибегнуть к помощи прохладной ванны. — Рассудком повредились? — госпожа Вейзель грозно сдвинула брови, — Мальчик… Адмирал Вальдес и без того наверняка сильно промерз, иначе с чего бы его так лихорадило? Ему нужно тепло и покой! — Вы совершенно правы, — пошел на попятную лекарь, — Но, если не унять жар, будет лишь хуже. Юлианна нахмурилась пуще прежнего. — Вот когда Курт болел, я всегда старалась напоить его куриным бульоном, чтоб силы были — это отличное средство. Увы, мой супруг не выносит его запаха. Ротгер же вовсе отказывается есть! В Бергмарк я бы насобирала калины, ее отвар очень хорошо помогает, но разве здесь ее найдешь? Чем тут у вас лечиться, в приморских-то городах? — Морской водой, — совершенно серьезно отозвался лекарь, продолжая перебирать содержимое чемоданчика, — Отсутствие аппетита в подобном состоянии абсолютно нормально. Я дам альмиранте настойку из коры ивы, это должно помочь сбить жар. Горло неплохо было бы пополоскать морской водой. Складка между бровей госпожи Вейзель понемногу разгладилась, женщина сменила гнев на милость. — Хорошо, я отправлю служанку к морю, набрать воды. Это все рекомендации, мэтр? — Нет. Грудь и спину хорошо бы утром и вечером растирать медом с касерой, это должно облегчить кашель. Также больному следует побольше пить, воды или подогретого вина. Юлиана сдержанно кивнула. Женщина была глубоко убеждена, что ей виднее, чем и как лечить племянника, но бергерское воспитание предписывало ей вслух промолчать, а сделать по-своему. Мэтр закончил с рекомендациями и вежливо поклонился. Госпожа Вейзель дернула шнурок, вызвала служанку и попросила проводить лекаря, сама же осталась с племянником. Ротгер смотрел на нее из-под полуопущенных век, слегка улыбаясь. Но как-то невесело. — Я все еще считаю, что тебе необходимо поесть. Я бы напекла пирожков с черникой, только и ее в Хексберг не найдешь. Но, возможно, получится чем-то заменить. Я спрошу у Курта. Бешеный слегка покачал головой. — Тетушка, мне не хочется вас напрягать. Довольно уже того, что я свалился в вашем доме. — Глупости какие! — госпожа Вейзель уперла руки в бока и нахмурилась, — Да, я не одобряю твой образ жизни, твое бесконечное ребячество, ты мог бы брать пример с дяди и... Ротгер, я часто говорю тебе, что ты совершенно невыносим, но как тебе в голову пришло, что забота о племяннике может быть мне в тягость? От нахлынувших эмоций женщина перешла почти на крик и Вальдес невольно поморщился, сжав пальцами виски, в ушах зазвенело. — Извини, — уже тише проговорила Юлианна, присаживаясь на стул рядом с кроватью, — Не хочешь есть - заставлять не буду. Постарайся уснуть, сон лечит. *** Госпожа Вейзель тихонько поднялась и также тихонько вышла, аккуратно притворив за собой дверь. Женщина спустилась вниз, в гостиную. Сидевший в кресле с книгой Курт оторвался от чтения. — Как он? — Наконец уснул, — отозвалась Юлианна, — Я молюсь Создателю, чтобы Ротгеру стало лучше. Это так странно, он всегда отличался крепким здоровьем, и вдруг его так скрутило, будто разом за все годы, что он не болел. Чует мое сердце, неспроста это. Что-то с нашим мальчиком неладно. Вейзель отложил книгу, непонимающе посмотрел на супругу. — О чем ты? Юлианна присела в соседнее кресло, руки ее нервно теребили ткань юбки. — Женское сердце чуткое, оно видит то, что мужское не замечает. Не от простуды он болеет, а от тоски. Только вот не знаю, от какой. Выражение лица Курта стало еще более растерянным. — Тоска и Ротгер в одном предложении? Этот вечно смеющийся, безумный мальчишка — и тоска? Госпожа Вейзель слегка наклонила голову на бок, глядя на мужа с ноткой укоризны. — Тебе не заметно, а я вижу. Вижу, что с мальчиком неладно, — она тяжело вздохнула, — Проснется — попробую с ним поговорить. Оно ведь всегда легче, когда выговоришься. — Это женщинам, — неуверенно произнес Курт. — Уверена, что и мужчинам тоже, — отрезала Юлианна, — Только вы в этом и под пытками не признаетесь.