Мы похоронены на Невском проспекте

    В лучших традициях жанра Ульяна звонит тогда, когда с Антона уже спущены штаны, а Арсений стоит перед ним на коленях и с таким самозабвением сосёт член, что рингтон смартфона Антон сперва даже не слышит. Потом только чертыхается, отпихивает недовольного таким положением дел Арса и берёт трубку.     «Срочно», «Сейчас же» и «Шастун, ты меня услышал?! Немедленно!» в речи горячо обожаемой начальницы звучат с такой периодичностью и на таких высоких нотах, что Антон даже если бы хотел продолжить (или, скорее, закончить) начатое, не смог бы — мало что возбуждает его меньше, чем ор Миловидовой на том конце провода. Арсений, к счастью, относится ко всему с пониманием: застёгивает на Антоне штаны, поднимается на ноги, деловито отряхивает колени и предлагает подвезти до нужного места.     По пути Антон вызнаёт по телефону подробности, к чему такая срочность и что вообще нужно делать. Выясняется, что в МСД поступила жалоба на не дающего спокойно жить призрака — на нужный адрес Ульяна уже отправила одного из медиумов Управления. Призрак вёл себя агрессивно, поэтому медиуму было нужно прикрытие — тут в дело вступал Антон. А вся срочность была исключительно в том, что тот самый медиум приехал в Питер буквально на несколько дней и планировал умотать обратно в Москву уже завтра, а без него решать проблемы призрачного толка было некому. (Ульяна тут ворчливо добавила, что единственного некроманта их Управления она так загоняла, что тот чуть коней не двинул, дальше Антон её старческое брюзжание уже не слушал).     Арсений лихо паркуется во дворе у пятиэтажной хрущовки где-то на юге Питера — Антон, честно говоря, даже не знает, в каком они районе, просто перебросил скинутый ему адрес Арсу, а тот провёз их по навигатору.     — С тобой сходить? — спрашивает Арсений, глуша машину.     — Сходи, чё, — пожимает плечами Антон, выбираясь из автомобиля. — Хуже всяко не будет.     Не заметить того самого медиума сложно, не признать в нём, собственно, медиума — тоже. Он похож на чёрную тонкую тень, замершую у нужного подъезда, и эманирует от него магией настолько сильно, что даже проходящие мимо обычные люди оглядываются настороженно. Антон приближается, с удивлением отмечает, что медиум если и ниже его, то не на много, и протягивает руку для пожатия.     — Антон Шастун, — представляется он. — Лейтенант оперативного отдела.     — Александр Шепс, — отзывается медиум, пожимая его ладонь. Антон замечает, что по количеству браслетов на худом запястье тот обскакал даже его. — Лейтенант отдела следствия и дознания.     Конечно, куда ж ещё этих некромантов совать, как не в следственный.     — Это Арсений, мой друг, — кивает головой в сторону подошедшего Арса Антон. Вообще-то в их Управлении все уже в курсе, что они трахаются во всех возможных позах, но Шепс, вроде как, чужой, московский, нечего ему лишнюю информацию совать. — Он составит нам компанию, не против?     — Если мешать не будет, — прохладно отзывается медиум.     Арсений растягивает губы в коронной клыкастой улыбке и заверяет, мол, нет, что вы, товарищ лейтенант, я буду тише воды, ниже травы.     Они поднимаются на четвёртый этаж на лифте, по пути Антон выясняет, что Шепс так же осведомлен, как и он сам, то есть считай, что никак. Но у них в Министерстве вообще всё часто делается экспромтом, так что ничего удивительного.     Дверь нужной квартиры ничем не примечательна, помимо цифры «39». Странного Антон тоже ничего не чувствует, но он не некромант, призраки — не его специальность, а по лицу Шепса вообще ничего не поймёшь. Однако они звонят в дверь раз, два, на третий раз медиум уже зажимает кнопку и не отпускает с десяток секунд, но реакции — ноль.     — Никого дома? — хмуро спрашивает Антон. Вот ведь заебись, а его зря выдернули посреди такого приятного времяпровождения, обидно до слёз.     Арс, словно почуяв, что Антон уже готов надуться, как ребёнок, незаметно берёт его за руку и слегка сжимает ладонь.     — Не может быть, там точно кто-то есть, — отзывается Шепс. А затем зачем-то уточняет: — Кто-то живой.     Прежде, чем они успевают обсудить, что делать дальше, открывается дверь соседней квартиры и оттуда выглядывает бабушка — божий одуванчик, маленькая, худенькая, с добрыми глазами.     — Сыночки, а вам чего от Красновых надо?     Хотя фактически только Шастун и Шепс тут тянут на её «сыночку», отвечает ей Арсений, подключив всё своё недюжее вампирское обаяние.     — Бабушка, мы из милиции, — ласково и спокойно отвечает он. — Не подскажете, кто-нибудь из 39-ой дома?     Бабуля охает, открывает дверь пошире — видимо, волшебное слово «милиция» внушает ей доверие (а, может, дело в честных глазах Арсения), — и причитает:     — Ох, ну наконец-то, давно пора на них управу найти! А что ж, таки пожаловалась Татьяна Петровна, да? Ну и правильно сделала, совсем никакого житья от них нет. А девчушку их как жалко, о-о-ой…     Антон понимает, что медленно теряет нить повествования. Какая ещё Татьяна Петровна, какие жалобы, что не так с жильцами 39-ой квартиры и, тем более, с их «девчушкой»? Вызывали же на призрака.     Арсений бросает ему удивлённый взгляд, Антон пожимает плечами, давая понять, что тоже охреневает от происходящего. Но ответить бабушке они не успевают — дверь 39-ой квартиры, наконец, открывается, являя миру опухшее, покрасневшее лицо мужика неопределённого возраста. Такому пропойце может быть как тридцать, так и пятьдесят.     — Чё надо? — бубнит он, заплывшими глазами зыркая с одного непрошеного гостя на другого и, наконец, останавливая взгляд на замершей соседке. — А ты чё вылезла, старая? А ну пшла отсюда.     Бабушка гневно поджимает губы, но всё равно поспешно скрывается за дверью своей квартиры, тихонько шепнув напоследок: — Вы уж их приструните, товарищ милиционер!     «Товарищ милиционер» в лице Арсения кивает, поворачивается и брезгливо морщится при виде незнакомого мужика. Впрочем, уже несложно догадаться, что это и есть тот самый Краснов — Антон чувствует слабенький Дар, видимо, развивали когда-то в детстве и юношестве, а потом алкоголь стал развлечением получше.     — У вас призрак? — не размениваясь на приветствия и официоз, прямо спрашивает Шепс. Наверное, и правильно — нечего с такими церемониться.     Мужик несколько проясняется в лице, поспешно кивает и отступает в сторону.     — У нас, заходите.     Уже в прихожей Антон наклоняется, чтобы разуться, но Арсений его останавливает. На лице у того — непередаваемая гримаса отвращения.     — Не надо, тут полы грязнее, чем у тебя обувь, — советует он. — И не трогай лучше ничего. Тут, судя по запаху, последний раз убирались ещё в прошлом веке.     Шепс уже деловито зашёл в гостиную и общался с хозяином квартиры короткими, информативными фразами. Антон с Арсением замирают в проходе, потому что проходить дальше у обоих нет совершенно никакого желания. Арс вообще выглядит так, как будто предпочёл бы оказаться где угодно, но только не здесь.     Шепс, тем временем, вызнаёт нужную информацию — дескать, призрак появляется регулярно раз в пару дней, буянит, завывает загробным голосом, скидывает с полок предметы, произвольно открывает окна и двери, но до людей ещё, к счастью, добраться не успел.     — Это дело времени, — «утешает» Шепс ровным, монотонным голосом.     Хозяин квартиры бледнеет, бормочет что-то про то, как вовремя они обратились в Министерство, и начинает суетиться, когда Шепс приказным тоном требует принести ему нужные для ритуала предметы.     — Надя! — орёт мужик. — Иди сюда, чё расселась!     Пресловутая Надя выплывает из соседней комнаты. Выглядит она ничуть не лучше чем хозяин квартиры — тоже неопределённого возраста, зато определённо испытывает страсть к крепким напиткам. Подтягивая сползающие с ног тапочки и запахиваясь в старый грязный халат, она, не озаботившись приветствиями, молча смотрит на Краснова, мол, чего надо.     — Жена моя, — с неожиданной нежностью произносит Краснов. А потом снова сменяет тон на резкий и громкий, будто Надя глухая на оба уха: — Товарищи из Министерства пришли с полтыргестом разбираться. Принеси воды в миске и спички.     Надя всё той же грациозной походкой, шаркая тапочками, уплывает на кухню.     Антон готов расцеловать Шепса только за то, что времени тот не теряет, приступает к ритуалу сразу же, с лёгкой брезгливостью на лице вставая на колени посреди комнаты. Миску он ставит перед собой, зажигает принесённые им же чёрные свечи, а затем сверлит жуткими синими глазами поверхность воды. Спустя минуту-другую неожиданно вздрагивает, поднимает взгляд на Арсения. На лице его такая жуткая равнодушная маска, что даже Антону становится не по себе.     — Ксюша — это кто?     — Чегось? — непонимающе хмурится Краснов, но Шепс от него только отмахивается.     Антон по-прежнему не врубается, что происходит, но Арсений вдруг становится ещё бледнее, чем раньше.     — Говорит, «нам даже больно не было», — спокойным, отстранённым голосом продолжает Шепс. — «Маша только хотела тебя увидеть напоследок».     По всему телу бегут неприятные мурашки, и Антон неуютно поводит плечами. Арсений из растерянного становится хмурым и даже, кажется, злым, но упорно не отвечает, хотя явно понимает, о чём идёт речь. Вернее, о ком.     — Не могу, — вдруг кривится Шепс, — слишком много мёртвых за тобой. Выйди, мешает.     Арсений, так и не сказав ни слова, разворачивается и выходит в коридор. Антон, рассудив, что пока что толку с него ноль, следует за ним.     — Арс? — неуверенно зовёт он.     Тот с тяжёлым вздохом прислоняется к стене рядом с покосившейся вешалкой, не обратив даже внимания на то, что местные обои замарают его дорогущую одежду. Антон не собирается ничего спрашивать, тут и так понятно, что тот, кто прожил столько, сколько прожил Арсений, обречён идти со смертью рука об руку. А дело тут ещё явно в чём-то личном, и допытываться подробностей сейчас не время и не место. Но Арсений спустя долгую минуту тишины говорит сам:     — Ксюша — это моя жена. Маша — дочка. Ей было семь, когда…     Он осекается, да продолжение тут и ненужно, всё и так ясно. Антон, честно говоря, растерян — как утешать человека, который потерял семью сотню лет назад? И призраки их, по-видимому, до сих пор за ним ходят. Они — прямо здесь и сейчас рядом, пускай сам Арсений и даже Антон их не чувствуют.     Можно было бы спросить, почему Арсений всё ещё их не отпустил, почему винит себя столько времени и как ему с этим помочь, да только вряд ли Арс сам знает ответы на эти вопросы.     Тишину разрывает скрип двери в конце коридора, из комнаты выглядывает девочка — на вид не больше десяти лет, но Антон вообще не шибко разбирается в детях. К тому же, даже издалека видно, насколько девочка худая и бледная, может, фактически и старше.     Антон замирает, удивлённо уставившись на ребёнка, та смотрит на него в ответ со смесью настороженности и любопытства. Зато Арсений вдруг мгновенно меняется в лице — расплывается в улыбке, машет девочке рукой и ласково произносит:     — Привет! Тебя как зовут?     Девочка неуверенно переминается с ноги на ногу и тихонько отвечает:     — Виолетта.     — Какое имя красивое. — Арсений делает шаг в сторону ребёнка и продолжает: — А ты чего спряталась?     Антону очень хочется спросить, какого хрена Арс лезет к чужому дитятку, а ну никак сейчас Надя заметит и включит яжмамку. Справедливости ради, есть что-то стрёмное в том, что к ребёнку решил доебаться взрослый мужик, тем более — вампир. Это Антон знает, что Арсений девочку и пальцем не тронет, но разве докажешь?     А потом он вспоминает слова соседки-старушки, про то, что «девчушку жалко». И, глядя на неё — тощую, в каких-то старых обносках, — действительно становится жалко.     Виолетта не успевает ответить — с кухни и впрямь приходит Надя и, заметив дочь, вдруг истерически визжит:     — Чё вылезла, дрянь? Уже всё отмыла?     Только в этот момент Антон замечает в руках у девочки ведро с тряпкой — то кажется гротескно-большим для неё.     Надя на неожиданной для неё космической скорости подлетает к дочери, отвешивает ей такой подзатыльник, что Антон невольно вжимает голову в плечи, и заталкивает её обратно в комнату.     Следом происходит сразу несколько вещей. Во-первых, Антон и сам чувствует подступающую злость — есть что-то фундаментально неправильное в том, что обижают слабых, тем более — детей. Во-вторых, он замечает на лице Арсения не просто злость, там уже — желание убивать, причём убивать с максимальной жестокостью. В-третьих, по ногам вдруг проходится резкий холодный сквозняк, шумно захлопываются двери комнат, звенит на кухне разбитая посуда, а следом доносится голос — он звучит как будто отовсюду сразу или даже прямо в голове. Ничего внятного голос не произносит, но первобытная ярость в нём ощущается очень чётко.     Всполошённый Шепс выбегает из комнаты в коридор, осматривает всех присутствующих, затем быстро подходит к Наде и хватает её за руку.     — Что ты сейчас сделала?     Женщина хлопает круглыми глазами, удивлённо на него уставившись, и по-рыбьи разевает рот. Из комнаты, в которую она затолкнула Виолетту, вдруг раздаётся грохот, как будто падает на пол мебель, а следом — испуганный вскрик девочки.     Первым в движение приходит не Антон и даже не стоящий ближе Шепс, а Арсений. Он проскальзывает мимо с такой скоростью, что превращается в смазанное пятно. Антон, опомнившись, бежит следом.     Виолетта сидит посреди комнаты, сгорбившись под едва не накрывшим её старым сервантом — тот по счастливому стечению обстоятельств упал на кровать, образовав тем самым небольшое пространство над полом, куда и поместилась девочка. В комнате творится какой-то бедлам: мелкие предметы летают в жутком хороводе, как в урагане, развеваются на окне занавески, взмывают аж под потолок. Пол слегка дрожит, дребезжит старый поплывший паркет.     — Не лезь! — предупреждает Шепс, хватая сунувшегося было Антона за плечо.     Он и сам понимает, что затея вмешаться — бред, но Арсений уверенно проходит вперёд, небрежно отмахивается от крутящего вокруг мусора и присаживается на корточки у упавшего серванта. О чём он разговаривает с девочкой — не понять сквозь шум.     — Выведи хозяев, — кричит Шепс Антону, а затем раскидывает в стороны руки, и в воздухе начинает пахнуть чем-то гнилостным и затхлым — так обычно пахнет магия смерти.     Антон позволяет себе на пару секунд задержаться, сверля взглядом спину Арсения, но потом вспоминает, что, во-первых, он тут вообще-то на задании, а, во-вторых, Арс — не маленький, с головой на плечах и может за себя постоять.     С хозяевами квартиры он особенно не церемонится. Надя вообще, кажется, впала в транс от ужаса и покорно слушается подталкивающей её к выходу руки, а самого Краснова Антон грубо хватает за грудки, заставляя посмотреть себе в глаза, и накладывает простенький, очень топорный гипноз — мужик осоловело хлопает глазами и плетётся следом.     У подъезда они стоят минут десять. Антон поспешно накладывает отводящие глаза заклятия, чтобы простые смертные не мешались под ногами. Впрочем, шум из квартиры уже вполне можно принять за энергичную уборку, да и тот вскоре стихает.     Первым из подъезда выходит Арсений с девочкой на руках — та доверчиво льнёт к нему, обняв за шею и уткнувшись носом в плечо. От этого зрелища внутри у Антона что-то обрывается. Не потому что взрослые мужики с маленькими детьми — это мило (хотя, может быть, и поэтому тоже). А потому что когда-то очень давно точно также Арс держал на руках родную дочь.     — Социальную вызывай, — негромко произносит Арсений, приблизившись.     Антон недовольно поджимает губы, но спорить тут бессмысленно. Жизнь в детском доме, организованном МСД, не похожа на сказку — как, впрочем, и в любом другом детском доме. Но это уж точно будет лучше, чем сейчас. К тому же, чем чёрт не шутит, может, их бравая социальная служба найдёт у Виолетты каких-нибудь дальних родственников?     Шепса ждать приходится долго. Так долго, что Антон успевает переналожить отводящие заклинания, рявкнуть на лезущих под руку Красновых, успокоить пышущего яростью Арсения и даже дождаться сотрудницу социального отдела. Он её даже смутно узнаёт — Варнаву вообще тяжело забыть.     Несмотря на то, что выглядит Катя так, будто собралась не то в клуб, не то на подиум, за работу она принимается быстро и сноровисто. Забирает у Арсения девочку, тихо и спокойно разговаривая с ней и поглаживая по голове — Антон отдалённо чувствует отголоски её Дара, по-видимому, в дело пошли не только ласковые слова. Виолетту сажают в машину, а вот что делать с горе-родителями, все ещё под вопросом. И Варнава, и Арсений сверлят чету Красновых уничижительными взглядами, Антон нервно курит и думает о том, что к такому его жизнь не готовила.     Когда Шепс — бледный, с синяками под глазами, но живой и невредимый, — выходит на улицу, облегчённо вздыхают все. Красновы, впрочем, быстро меняются в лице.     Призрак, как рассказывает Шепс, принадлежал бывшей хозяйке квартиры, причём умерла она лет так двадцать назад, но активное влияние на мир живых начала оказывать лишь недавно. Пожалуй, было что-то ироничное в том, что это был призрак воспитательницы детского сада, который агрессивно реагировал на все притеснения ребёнка в квартире.     Красновых после короткого, но информативного рассказа решено везти в Управление — там уже социалка и следствие с дознанием будут решать, что с ними делать.     — Как-то это… неправильно, — мрачно произносит Антон, глядя, как приехавшие оперативники сноровисто препровождают Красновых в служебный автомобиль. — Что у мёртвых совести больше, чем у живых.     — Призрак её чуть не убил, — отзывается Арсений. Его голос звучит тускло и устало. — Из хороших побуждений, но если бы некому его было остановить, вряд ли бы девочка это пережила.     Кажется, ещё в Академии рассказывали, что полтергейсты — создания не слишком разумные, движимые инстинктами и базовыми эмоциями. Пускай триггером выступало насилие, направленное на ребёнка, в припадке ярости призрак и впрямь мог поубивать всех жителей квартиры. Даже если ребёнок не виноват.     Антон сглатывает, горло обдирает сухой болью.     Маша была не виновата. Да и Ксюша, скорее всего, тоже.     Глядя на хмурого, посеревшего Арсения, Антон негромко произносит:     — Я не о призраке.     Он слегка лукавит: в конце концов, присказка о том, что вампиры — больше мёртвые, чем живые, именно что присказка. Но Арсений поворачивается в его сторону, растягивает губы в блёклой, слабой улыбке.     С одной стороны, Антону жаль, что Арсу пришлось пройти через столько боли, страданий и горя. С другой — этот путь привёл его к нему. Остаётся только надеяться, что, действительно, всё, что ни делается — всё к лучшему.