Желток

Юнги просыпается от того, что с кухни слышится какой-то шум. Кажется, что-то упало мимо чиминовых рук. За этим следует задушенный обречённый вздох и тихие шажочки в сторону спальни. Старший поднимает одно веко и наблюдает, как дверь медленно-медленно открывается и в щель просовывается серая макушка. — Я разбудил тебя, да? — Юнги на это лишь чешет нос о подушку и переворачивается на другой бок в знак того, что вставать он не собирается. — Ну хё-о-о-он, — Чимин надувает губы и распахивает дверь так сильно, что та ударяется о стену. — Уже одиннадцать, я приготовил рождественский завтрак. И мы ещё не открывали подарки. Я так хочу, чтобы ты поскорее открыл свой! Он в нетерпении набрасывается на своего хена, который лежит в коконе из одеяла. Юнги недовольно стонет и пытается спрятаться с головой, ворча, а потом жмурится, когда Пак все-таки срывает ткань, навалившись сверху. — Ну Чимин... — сжимает губы и недовольно сопит. — Ну Юнги-хён, — воркует в ответ. — Пожалуйста. Ты проспал уже девять часов, я знаю, что этого более чем достаточно, чтобы выспаться. Чимин наклоняется, чтобы начать покрывать чужое лицо поцелуйчиками, но ему не дают этого сделать, поворачиваясь в разные стороны. — Хватит, — он ловит щеки старшего в ладошки и осуществляет задуманное: мягко и осторожно прикасается губами к коже, будто это лепестки нежного цветка. Черные ушки старшего начинают довольно дёргаться, на что пухлые губы растягиваются в улыбке. Что бы там не говорил хён — ему нравятся все эти нежности, и кошачья сущность это всегда выдаёт. Чимин чувствует, как его талию окольцовывают руки и прижимают к себе сильнее. Он продолжает водить кончиком носа по линии челюсти, опираясь на свои локти по сторонам от головы старшего. — И что у нас на рождественский завтрак? — он переворачивает обоих на бок, позволяя уткнуться младшему в ярёмную впадину, а серым кошачьим ушкам шекотать щеки. — Кофе и, — Чимин игриво проводит языком по бледной шее, потому что не может сдержать приподнятое настроение, — мандариновые кексы. — Когда ты успел сходить в пекарню? — старший начинает вырисовывать незатейливые узоры на пояснице своего парня. Их ноги уже переплелись, чтобы прижаться друг к другу как можно крепче. — Я хотел сделать тебе сюрприз, — Чимин начинает урчать. Совсем тихо сначала, но, когда чёрный и серый хвосты переплетаются тоже, он уже не сдерживается и тарахтит как маленький грузовичок. Юнги целует его в макушку, улыбаясь. Он почти готов замурлыкать, вот только... — Я сегодня снова вспоминал то Рождество. — О, нет. — О, да. — Ты каждый раз его вспоминаешь, — ворчит старший. — Потому что это было лучшее Рождество в моей жизни, — протестует и отстраняется, чтобы взглянуть в глаза напротив. — Нет, пожалуйста, только не снова, — Юнги отводит взгляд, а его щеки моментально становятся розовыми, и совсем не от того, что ему жарко. Пухлые губы изгибаются в ухмылке. — Ты был таким милым, хён, хоть и старался казаться крутым и сильным. На самом деле Юнги плохо помнит тот день, когда в их отряд попал маленький щупленький серый котенок. Чимин был несуразный: пухлые щеки и губы, маленькие пальчики, желтая водолазка и зелёный рюкзачок, который он прижимал к груди. Чимину было тринадцать, он оказался одним из самых младших на их этаже, так ещё и новенький, не знающий, что такое распорядок и иерархия в детском доме. Гибриды в целом были не частым явлением, а два гибрида кошачьих в одном отряде на шестьдесят человек — это уже неплохое такое совпадение. Поэтому, конечно же, серого котёнка поселили в комнате с Юнги и ещё четырьмя соседями. Грузная воспитательница сказала что-то про "присматривай за ним" и удалилась из комнаты, подтолкнув новенького к двухъярусной кровати, на нижнем этаже которой сидел Юнги. Он окинул младшего своим фирменным недружелюбным взглядом и поспешил выйти, недовольно фыркнув. Конечно, Юнги не собирался за кем-то присматривать и уж тем более брать на себя ответственность за чью-то жизнь. В этом месте нужно было держаться подальше от таких вот щупленьких и слабых Пак Чиминов, у которых на глазах наворачиваются крупные слёзы и которые выглядели как минимум жалко. Не хватало старшему, чтобы его записали в гильдию слабаков. Поэтому лучшим решение для него было безучастие. И, да, Юнги знал, что прямо за ним в комнату к новенькому зашли те, кого считают здесь хозяевами жизни (и этажа соответственно); те, кто привыкли подчинять себе людей с помощью жестокости. Было ли ему все равно, что будет с этим мышонком? (по иронии судьбы выглядел он именно как зашуганная серая мышка). Определённо да. Но Юнги очень удивился, когда на ужине самый главный парень из компашки шакалов (так их называл он сам) пришёл с расцарапанной щекой. В этот день серому замухрышке явно не поздоровилось, потому что, когда Мин за полчаса до отбоя приходит в комнату, на полу валяется тот самый зеленый рюкзак, рядом разорванная в клочки книга и какой-то ещё мусор. Новенький лежит на втором ярусе, свернувшись под одеялом. Видимо провел так весь вечер. — Эй, — зовет Мин, — убирать кто за тобой будет? Так как ответа не последовало, он толкает младшего в бок. Раздаётся шипение и это, мягко говоря, забавно. — Ещё раз услышу такое в мою сторону, поверь, я расцарапаю твою сладкую физиономию гораздо сильнее, чем ты это сделал с Минджуном. Комочек одеяла шевелится и из него высовывается ожидаемое заплаканное лицо Пак Чимина. На коже ни синячка, но наверняка где-нибудь ему больно зажали как минимум запястье. Он щурит глаза от света и звонко шмыгает носом. — Прости... те, — и сжимает пальчиками край одеяла. Юнги смотрит на младшего, который находится выше, потому что лежит на кровати. За что ему это дерьмо? — В шестой комнате живёт Минхёк, у него всегда есть что-то из медикаментов. И, повторюсь, уборщиц у нас здесь нет, каждый убирает сам за собой. Когда Юнги ложится спать, новенький начинает подавать признаки жизни и все-таки собирает свои вещи с пола. После появления Пак Чимина в детском доме, минова жизнь идёт совершенно наперекосяк. Как бы сильно он не хотел связываться с новеньким, у него просто не остается выбора: тот часто находится где-то поблизости. И Юнги пытался проверить — это не Чимин постоянно держится его, это просто элементарные совпадения. Например, младший первый садится за маленький столик в зале для приёма пищи, за которым обычно сидит один Мин, а потом лепечет, спрятав ладони в рукавах толстовки: "я не знал, что ты тут сидишь". А Юнги готов взорваться, потому что, ну действительно, как этот мышонок мог знать? Он оглядывается. Некоторые все ещё смотрят на него, некоторые тут же прячут взгляд. Со столика с шакалами за ними наблюдает парочка человек. Вообще-то, Юнги всегда было все равно, что о нем думают другие, но сейчас он ощущает что-то двоякое. Он снова смотрит на жалобно поджатые серые ушки. С мыслями о том, что он не записывался в ряды помощников Матери Терезы, он холодно просит младшего покинуть его столик и не следит за тем, куда тот пересаживается и как выкручивается из этой ситуации в общем. Ещё через пару дней в той же столовой происходит перепалка: Пак Чимин отказывается отдавать своё банановое молоко в так называемый "общак", которым владеет Минджун. Конечно, скидываются не все: обычно это только шестёрки. Поэтому сама попытка забрать что-то у новенького — это попытка опустить его как можно ниже. Но то, что делает Пак Чимин — просто за гранью фантастики. Он подходит к столику, за которым сидят пятеро парней, и что-то говорит Минджуну. Не ясно, что именно, но судя по тому, что мелкий разворачивается и уходит, спокойно попивая свое молоко через трубочку, мышонка ждут огромные проблемы. И действительно так происходит: хоть Юнги учится на два класса старше, даже до него доходят слухи, что новенькому котёнку то устроили западню, то спустили тетрадки в унитаз. Конечно в открытую бить его никто не будет — пока что просто проверяют, ломают. Но то, как Пак Чимин оставляет ещё пару царапин на физиономиях шакалов и то, как он, видимо успешно, каждый раз удирает от своих обидчиков — просто поразительно. Любой бы на его месте давно сдался. В их комнате, помимо Юнги и Чимина, живёт ещё четверо парней, которые представляют собой серую массу (как и Мин). Пару раз Тэмин говорит о чем-то с новеньким и, вроде как, между ними завязывается что-то типа приятельства. Время летит неумолимо. На самом деле Юнги даже не приходится сторониться младшего: он сам где-то вечно пропадает. Да и им разрешено выходить за территорию детского дома, так сам Юнги предпочитает много гулять вдали от этого прогнившего места. Апогей происходит, когда Пак Чимин не появляется к комендантскому часу. И хоть старший пытается не думать об этом, — ведь он не ответственен — это все равно не выходит из головы. Целый час он ждёт. По-настоящему ждёт, что этот серый мышонок сейчас зайдёт, пускай побитый (лучше побитый, чем изнасилованный), с зареванным лицом, соплями и все в этом духе. Но ничего не происходит. Приходится советоваться с Тэмином, который тоже не спит. Так они вдвоём добираются до комнаты их самопровозглашенных "королей". Юнги на взводе рявкает на Минджуна, а в ответ непонимающий взгляд. И, черт... Он одновременно проебался и понял, что этот мальчишка ему небезразличен. На следующий день выясняется, что Пак Чимин сбежал. Находят его достаточно скоро где-то на ферме у друга. Глупо, потому что теперь мышонку запрещено выходить из этих душных стен. Юнги злится на себя и на этого дурочка, который решил поступить так опрометчиво. Как он собирался жить в тринадцать лет без какой-либо помощи? Мин тоже думал о побеге, но пришёл к выводу, что если и убегать, то хотя бы годам к семнадцати. Всё возвращается на прежнее место: Пак Чимин иногда тихо плачет по ночам, сбегает при виде шакалов и не отдаёт никому своё молоко (и вообще сеет смуту среди других воспитанников). Спустя ещё неделю мимо Мина проносится мышонок с огромными испуганными глазами, а за ним сразу же два парня из шайки Минджуна. Паника — вот что отражается на лице новенького. С минуту Юнги думает. А потом спешно шагает к классам: в это время суток там уже никого нет. Когда он заходит в самый дальний кабинет для занятий, то видит такую картину: Чимину заклеили рот скотчем, а раскинутые руки держат два парня, Минджун же придерживает запрокинутую голову за волосы на затылке, чтобы поднять лицо младшего вверх. — Что тебе надо? — рявкает Ли Минджун. — Трое на одного — не много ли? — Мин складывает руки на груди и опирается о дверной косяк. — Не твоё дело, вали отсюда. — А что, если моё? Чимин смотрит на старшего как на ту самую спасительную соломинку; в его глазах теплится надежда. — Этот мелкий не знает своё место, — Минджун закатывает рукава и сплёвывает прямо на пол, — а когда животное не знает своё место, ему надо его указать. Юнги стискивает зубы, и ядовитая усмешка появляется на его лице. — Пусти его, Минджун, иначе место придётся показывать тебе и твоим шавкам. Полгода назад Мин показал, что не будет прогибаться ни под кого. Соперник отчётливо помнит острые когти у горла, узкие зрачки и шепелявое "в следующий раз я разорву твою глотку и ты захлебнешься собственной кровью, мудила". Минджун наверняка постыдился того, что какой-то гибрид победил его в честной схватке один на один, и поэтому никому ничего не рассказал. Но сейчас, когда Юнги выступает против троих, он вряд ли справится. Остаётся только давить своей уверенностью и попытаться свести ситуацию на нет. — Не нарывайся, — у парня играют желваки от напряжения. — Никто не нарывается, — Юнги проходит мимо оппонента, не без усердия скидывая чужие ладони с рук мышонка, резким движением отрывая скотч. — Уходим. — Ты пожалеешь, Юнги, — но больше ничего не происходит. Они молча доходят до комнаты и только когда дверь закрывается, Юнги выдыхает. Это было достаточно опасно. На следующий день он действительно жалеет. И не потому что Минджун что-то делает, а потому что Пак Чимин не перестаёт извиняться и вообще не отходит от него. Он постоянно что-то говорит, и это нервирует. Мин даже рявкает, чтобы тот помолчал, и только после этого младший ведет себя тише и становится тенью: часто сидит рядом, читая книгу — откуда у него вообще книга? — или просто смотрит на то, что делает старший. Конечно, они сближаются. Это изначально было неизбежно. К середине декабря Юнги узнает, почему Пак Чимин такой странный: — Нуна всегда говорила, что нужно поступать справедливо. А какая справедливость в том, чтобы отдавать моё молоко кому-то, кому я отдавать его не хочу? — он смотрит мимо строк очередной книжки. Юнги хмыкает. — Была бы моя воля, я бы из этого Минжуна... Чимин хмурится и сжимает кулачки. Старшему даже становится интересно. — Что? — Да я бы из него отбивную сделал! Таким людям надо в тюрьме сидеть, а не здесь устанавливать свои порядки. Юнги прыскает смехом. Ну да, сложновато представить, как Пак Чимин своими крошечными кулачками избивает Минджуна на целую голову выше его самого. — Ну эй! Не смешно! Это правда, хён! В комнату заходит Тэмин с румяными от холода щеками. — Привет, ребят. Чимин-а, пойдешь на каток? Я знаю одну лазейку, где можно бесплатно покататься. — Конечно, хён! А можно, — мышонок закусывает губу, — а можно Юнги хён пойдет с нами? Тэмин ехидно улыбается. — Не "можно", а "нужно". Под радостные крики "ура" Мин закатывает глаза и тянется за теплым свитером. За неделю до Рождества им приходится каждый день проводить на катке, потому что Пак Чимин находит там друга — Хосока, который, вообще-то, не намного младше самого Юнги, но ведет себя еще громче и хуже, чем Пак. Особенно Мина раздражает, когда тот лезет потискать кошачьи уши, невзирая на злой взгляд. В день праздника к ним приходит какой-то важный ачжосси и дарит подарки: конфеты и игрушки. В этот вечер у них проходит представление от самих воспитанников, а Чимин выступает с новогодней детской песней. И, о, Боже, Юнги сидит в зале и на пару с Тэмином хихикает над тонким голоском младшего. Вот только когда парочка ловит на себе паковский взгляд со сцены, то замолкает и показывает большой палец вверх. А потом младший не появляется в комнате перед сном. Будто исчез. И если в прошлый раз Юнги просто немного волновался, и то не сразу, то сейчас его шестое чувство подсказывает, что в задержке Пак Чимина перед отбоем виноват Минджун. Следует сделать ремарку, что так сильно о ком-то Мин никогда не волновался. А сейчас, когда он бежит сначала в пустые классы, а потом в актовый зал, его сердце так быстро перекачивает кровь, что голова будто вот-вот взорвется. За два месяца совершенно незнакомый человек смог стать ему чем-то большие, чем просто сосед по комнате, за которым надо присматривать. К своему ужасу он находит Пак Чимина плачущим на полу актового зала. — Чимин-а? — садится рядом и осторожно касается плеча, будто может навредить. — Прекрати плакать и скажи, что он сделал? — когда младший поднимает голову и отворачивается, Юнги понимает, в чем дело. Он грубо хватает за подбородок, на что следует болезненное шипение. — Повернись. Мин может разглядеть отекший глаз и даже разбитую губу. Для человека, которого избил Ли Минджун — это цветочки, но для мальчика-одуванчика Пак Чимина... — Я убью его, — цедит старший. — Конфеты... — Чего? — Он пришел за, — шмыгает носом, — конфетами. — А ты не отдал, потому что несправедливо? — он поправляет серую челку, чтобы та не закрывала глаза. — А я кинул ему в ноги леденец и сказал "пососи", — младший слегка улыбается, но, чувствуя боль из-за разбитой губы, тут же хмурится. У Мина перед глазами бегущая строка "error". Как там говорится? В тихом омуте черти водятся? Пак Чимин явно очень хорошо умеет скрывать этих самых чертей. А еще Пак Чимин когда-нибудь сведет одного Мин Юнги с ума. Ну или доведет до могилы. Тут одно из двух. — Я преподам урок этому засранцу, и он тебя больше и пальцем не тронет, — шепчет Юнги, приобнимая за плечи. — И вообще больше никто и никогда не обидит, обещаю. — Спасибо, хён. —....а потом на утро ты привел меня в тот самый актовый зал, чтобы сказать "с Рождеством" и показать полуживого Минджуна с бантиком на лбу, — Чимин улыбается. — Я так испугался, на самом деле. Думал, в обморок упаду: так много крови я еще никогда не видел. — Ну всё, хватит, — Юнги кладет широкую ладонь на рот своего парня, чтобы тот больше не говорил. Но кое-кто считает иначе, протестуя. — ...тогда я и влюбился в тебя, — продолжает Пак, вывернувшись из захвата. — Как можно было не влюбиться? Ты ведь всегда такой весь из себя холодный и крутой, и только со мной был нежным и внимательным. Юнги корчит гримасу, будто ему сейчас всадили нож в печень, а не сказали, что в него влюбились целых десять лет назад. — Давай ты откроешь свой подарок. Ты ведь так сильно хотел подарок, Чимин-а. — О, точно, — младший подскакивает на кровати, направляясь к ёлке. — Но тут только одна коробка с подарком, хён, и это для тебя. — На самой ёлке, — Мин складывает руки в замок и кладет их под затылок. Лежа на спине он три минуты наблюдает за парнем, который изучает каждую веточку искусственного дерева, и потом все-таки как-то заторможено (а не радостно, как предполагал старший) проговаривает "кажется, нашел". — Ты выйдешь за меня, Пак Чимин? У Юнги самодовольная улыбка. Он видит ошарашенного младшего, который выходит на середину комнаты, открывая и закрывая черную бархатную коробочку с кольцом, будто ждет, что то исчезнет. — Это... это... хён, это мне? — Ты видишь здесь другого Пак Чимина? — Нет... — Тогда повторю еще раз. Ты выйдешь за меня замуж, Пак Чимин? — Нет. Юнги аж подскакивает на кровати и очень сильно бледнеет. Сердце не то чтобы сжимается — оно просто прекращает свою работу. — В смысле, п-подожди, мы, официально встречаемся пять лет, пора было бы... К-как это... "нет"? — язык отказывается подчиняться, да и вообще тошнота подкрадывается к горлу. Тут и до обморока не далеко. А Чимин склоняет голову на бок и лукаво улыбается. — Да шучу, расслабься. Я еще вчера кольцо нашел, решил разыграть тебя, круто же получилось? У тебя такое лицо смешное было, — он кривляется, пытаясь повторить заикания, а потом смеется. — Пак Чимин! — Юнги в два шага оказывается рядом, но не знает что бы такого сделать, чтобы младший огрёб. — И я тебя люблю, — он ловко завлекает старшего в поцелуй, не давая опомниться. Один Пак Чимин точно доведет одного Мин Юнги до могилы.