siblings

Билли.       Мое счастье. Мне пять. Сплю в своей уютной комнате, укрытый с головой под одеялом под звуки дождя и вижу сон, как в знойный солнечный день под каплями «дождя» от оросителя для газона я, резвясь, бегаю со своим счастьем – младшей сестрой. Она еще неуверенно держится на ногах, но уже может преодолевать небольшие расстояния детским бегом. Как только ножки устают, она падает на попу и ждет следующего наплыва сил, чтобы продолжить веселье. Рвет газонную траву, отбивая ритмы и руками, и ногами, звонко смеется. Встает, опираясь на руки, и снова бежит в мои объятья, а я отбегаю назад, чтобы дать ей больше места, но она внезапно скользит по мокрой траве и падает вперед. Смех сменяется молчанием, которое испугом давит мне на грудную клетку пару секунд, что не могу сделать следующий вдох: хочу сорваться с места, подбежать, посадить на коленки и обнять, но не могу пошевелиться. Пара секунд паузы перерастают в невыносимые минуты и я нахожусь в прострации, где слышен только гул в ушах. Я сильно испугался. Вопреки всем моим ожиданиям она не плачет, а собрав волю в свой маленький детский кулачок, потерев им влажные глазки, встает на ножки, шмыгает носиком и уже шагом подходит ко мне, обнимает. Пока я пытаюсь посмотреть всё ли в порядке с ее к коленками, она ладошкой хлопает меня по плечу и громким писком верещит: «ПОЙМААААЛА» и улыбается. Всё хорошо. Я выдыхаю с облегчением и улыбаюсь в ответ, пока что-то с диким грохотом не падает неподалеку от нас и слышен приближающийся крик «ААААА». Всё вокруг начинает исчезать. Проснувшись, я резко подрываюсь из лежачего состояния в положение сидя и слышу остатки уходящего звука от очередного раската грома. Но приглушенный крик всё же остался и он доносится из какой-то комнаты за дверью. Я спрыгиваю с кровати и бегу на звук. Распахиваю дверь и вижу силуэт мамы, которая сидит спиной ко мне на диване в зале в приглушенном свете торшера, который мягко рассеивает лучи по комнате через тонкую ткань абажура, а перед ней , как привидение, бегает папа. Подхожу и подсаживаюсь к маме, пытаюсь узнать, что случилось и почему она кричит, ведь для ребенка слышать крик или плач его мамы, как удар по сердцу. Меня успокоили и сказали, что всё хорошо. Оказалось, что у нее уже длительное время идут схватки и с каждым разом они становятся всё чаще и сильнее, а папа судорожно бегает по дому, попутно пихая всё подряд в первую попавшуюся сумку. Это означало только одно – скоро я увижу свою сестренку. Основные необходимые вещи для роддома были давно упакованы и поставлены в машину, но всё по мелочи оставалось в доме. Посреди ночи папа позвонил нашей соседке Джейн, чтобы та посидела со мной пока они поедут в роддом. Я попытался возразить своим сонным детским лепетом, чтобы поехать с ними навстречу к своей сестренке, но мне строго приказали оставаться дома и ждать новостей. Как только тетушка Джейн оказалась на пороге, папа тут же подхватил вещи, поцеловал меня в лоб, приказал слушаться тетушку, взял маму под руку и они скрылись за дверью. Видя, что я всё еще в недоумении, тетушка Джейн взяла меня на руки и понесла меня обратно в комнату, посадила на кровать, хотя я и сопротивлялся. - Финнеас, милый,- говорит тетушка бархатным успокаивающим голосом, - мама и папа поехали за твоей сестренкой и чтобы поскорее с ней увидеться тебе нужно сейчас лечь спать до утра. - Но почему мама и папа не взяли меня с собой, ведь я хочу увидеть ее сейчас? – меня всё еще мучал этот вопрос. - Так нужно, - обнимает своими теплыми и уже родными для меня руками и начинает качаться из стороны в сторону так, что незаметно для самого себя я быстро провалился в сон. Утром, когда на мое лицо только попали солнечные лучи, проходившие сквозь не до конца задернутые шторы, а из щелки открытого окна был слышен приятный запах утренней просыпающейся природы после хорошего ночного ливня, я тут же , наполненный невероятными эмоциями , спрыгнул с кровати и побежал на поиски тетушки в доме. Она обычно покоилась в зале на нашем большом диване, но сегодня уснула в кресле под звуки тихо работающего телевизора с телефоном в руках. Чтобы ее не пугать я осторожно подошел к ней, присел рядом с ней на коленки, подергал за край длинной ночнушки, от чего та начала просыпаться. Как только она открыла глаза, я тут же спросил : - Мама и папа уже звонили? – с большой надеждой заглядываю в ее сонные карие глаза. Она поднимает меня с пола, садит меня на свои колени, зевая, говорит: - Нет, дорогой, еще не звонили. Они, наверное, еще заняты. Они позвонят сразу же, как только сестренка появится на свет. - Скорее бы… - вздыхаю я, как вдруг телефон в ее руках начинает звонить. Она тут же поднимает трубку и я слышу: « Да. Что? Родилась? Поздравляю! Как она? Как Мэгги? Даю телефон Финнеасу!». Пока она разговаривала я подпрыгивал на ее коленях в ожидании. И тут она дает мне телефон, я замираю, беру в свои детские ручки аппарат и слышу голос папы: - Финнеас, сынок, твоя сестренка наконец появилась на свет! Звоню тебе сообщить одному из первых. Я скоро приеду домой, а маму мы сможем забрать уже через день. Можешь пока подбирать имя для своей сестренки! Ты рад? – говорит папа счастливым голосом. - Конечно, папочка! – начинаю топать ногами по подлокотнику кресла – Я уверен, что моя сестренка – сааамая красивая на свете! Правда, папа?, - с восхищением продолжаю я. - Правда, дорогой. – подтвердил папа. - До встречи! – быстро произнес он и положил трубку. Моему счастью не было предела : целый день я то и делал, что ходил припеваючи, а тетушка Джейн иногда поглаживала меня по голове, приговаривая каким хорошим я буду братом. Братом… Приехал папа, а дальше ничего необычного не происходило. Настал день встречи. Все приглашенные на выписку собирались у нас дома до отъезда в госпиталь. Кто-то упаковывал подарки, кто-то цветы, а кто-то активно обсуждал имя, которое дадут малышке и гадали, на кого же она будет похожа : на маму или на папу. Всё это время я сидел на диване в зале уже одетый в черные брюки, клетчатую сине-белую рубашку, вязанную голубую кофту с длинным рукавом, а на ногах кроссовки на липучках , а в руках я держал пион, который мне помог срезать папа в нашем саду. Я рассматривал всех присутствующих в этой комнате и думал об одном, как встречу мою малышку.. Не помню как мы доехали, но отчетливо помню момент, когда возле выхода все пытаются найти место , чтобы стать ближе и увидеть маму с дочкой, но я гордо стоял первым около двери с пионом в левой руке, а правой держался за папину. Хорошо помню момент, когда мама выходит, пропуская вперед медсестру с аккуратно завернутым конвертиком в руках , который она торжественно вручает счастливому папе. Я дарю пион маме, та обнимает меня. Папа сразу подходит ко мне, присаживается, открывает конверт, и вот, я вижу её – моё счастье. Понимаю, что уже люблю ее всем сердцем. Зачарованно улыбаюсь и хлопаю в ладоши - Финнеас, ты уже придумал имя для своей сестренки? – спросила мама, обнимая меня сзади. - Билли! Я очень хочу назвать ее Билли! Она такая красивая! Можно мне назвать ее Билли?! – восклицаю я. - Конечно, сынок, а мы с папой дадим малышке второе имя – Пират! – я радуюсь, но всё же не понимаю зачем моей сестренке два имени, но ничего, так даже интереснее… Проливаются слезы умиления. Звучат поздравления. Фото счастливой семьи на память. Занавес.       Моя погибель .

-I was in Berlin, and I was alone in my hotel, and I remember..there was like a window... right there..and I like..God..I remember crying because I was thinking about how..the way that I was gonna die..I was gonna do it -I genuinely didn't think I would like..get to 17 -You didn't think you'd make it to 17? -No -But did you think that you would do something to yourself? -Yeah...

      Когда из дальнего угла комнаты в кромешной темноте, пробирающей до дрожи, слышны тихие всхлипы раненого невинного существа, над которым, кажется, навис силуэт огромного монстра с длиннющими когтями, хочется разгромить весь мир, задушить его собственными руками, разорвать всех вокруг, кто причинил хоть квантовую частицу боли, хоть и шутливую, но надолго засевшую где-то там, в бесконечной библиотеке чувств и переживаний, которую никто никогда не прочтет, никогда не найдет подходящий к ней ключ - его просто нет, не существует. Ни один ювелир не выплавит подходящие зубцы, ни один хирург не зашьет эти глубочайшие раны, с которых она то и дело сдирает только засохшую корочку и пускает новую тонкую нить крови. Так ведь легче. Пуская кровь, пускаешь и часть боли, но, когда рана снова затягивается, снова все внутренние процессы уничтожения запускаются. Монстр возвращается за подпиткой. И так по кругу.       Она умеет скрыть себя, она умеет показать себя, но лишь дичайшую малость; она умеет показать слабости, но эти слабости ничто по сравнению с тем, что происходит в той самой библиотеке, где за улыбкой в этот момент проносится ураган, сметающий всё на своем пути. А смысл порядка? Она просто возьмет первый попавшийся листок, перечитает его и снова вызовет Ниагарский водопад слез из бездонных глаз, напоминающие бесконечный океан, в котором уверенно тонешь, но тонешь либо в ледяной воде, что сводит конечности, каждую мышцу, и просто не дышишь, просто не можешь, потому что промерз вплоть до сердца, что заметно замедляет биение, либо тонешь в оглушающем чувстве тепла и нежности, которые ограждают от внешних реалий, распаляют желание дышать полной грудью, но при этом задыхаться от чувств и хвататься за мир что есть силы лишь бы хоть немного побыть рядом, почувствовать, коснуться.       Годы идут, но она не верит, что следующий год будет непохож на предыдущие, что будет хоть каплю лучше, что вообще будет жива..       Она никого не подпускает к себе настоящей, кроме меня, но я не подхожу слишком близко к краю обрыва. Подлый трус. Я не боюсь смерти, не боюсь встречи лицом к лицу - хочу подставить себя под удары сотен метательных ножей - боюсь оставить её один на один с, казалось бы, безобидным монстриком-малышом, как из самого доброго мультфильма, который всегда заканчивается хеппи эндом, но не в этом случае… он милый маленький и безобидный только до первой секунды печали... Боюсь нырнуть глубоко, да так, что не поднимусь на поверхность, что не окажусь снова на суше, на равнине обычной жизни, а останусь на том самом неизведанном дне океана с легендарными пиратскими сокровищами, что от них снесет голову, что будет мало, что захочу большего, того, о чем думать не имею права, а представлять уж и подавно, но умом понимаю, что этот исход неизбежен. С каждым днем стараюсь подойти хоть на миллиметр ближе, посмотреть в ту манящую пропасть, что меня ожидает там, но отвожу взгляд, чтобы не затянуло. Хочу перенять всю боль себе, обнимаю еще крепче, казалось бы, куда еще, скоро сольемся в одно целое, но законы физики говорят об обратном. И это радует.       Моя радость. Она улыбается, она смеется, она радуется. В такие моменты мир становится легким. Таким воздушным, как облака на небе в ясный день, таким умеренно приторным, как сладкая вата в парке аттракционов, таким беззаботным, как детство, проведенное домике на дереве, который папа построил по её просьбе. Но чаще это счастье глубоко в ней, которое маленькая уверенная в себе девочка заперла под давлением кучки неуверенных в себе «личностей» на тысячи подвесных замков, окутанных тяжелыми массивными цепями. Их просто так не сорвать, но оковы металла изредка спадают лишь на мгновения. В эти мгновения пытаюсь сделать всё, чтобы хоть на один виток стального удава стало меньше, ослабить его хватку, чтобы высвободить то самое беззащитное искреннее счастье.       Вот она громко смеется во время записи очередной песни для нового альбома. Ей действительно хорошо в такие моменты. Она отпускает всё и полностью погружается в процесс. Новые вариации выходят на лету и чтобы ничего не забыть , записываю каждую мелочь в микрофон для дальнейшей переработки материала. Мама приносит наш любимый горячий чай со всякими вкусностями, чтобы дать нам заслуженный перерыв хоть на 10 минут иначе мы выйдем из комнаты только тогда, когда запишем всё от начала до конца и ни под каким предлогом нас не вытащить из когда-то моей личной, но уже теперь общей комнаты, своего рода творческого логова. Мягкий пряный аромат чая с имбирем и цитрусом разносится по комнате, заполняя каждый уголок. За окном ливень выстукивает единственные в своем роде ритмы, которые сменяют темп с нарастанием его силы. Откладываем всё, плюхаемся на кровать между множества подушек, которые раскидали во время очередной перепалки по поводу того, чей вариант записи подходит лучше , принимаемся за чай, но Билли неосторожно быстро делает сильный серб и, скорчив от боли гримасу, еле пропихивает в себя этот несчастный глоток чая, высовывает язык, как бы охлаждая его, будто это поможет унять неприятные ощущения после ожога. В таком положении она зависает, уставившись в одну точку с расширенными глазами, и сидит в таком положении около минуты. Не сдерживаю смешок, щелкаю пальцами возле ее носа дабы разбудить внезапно уснувшую красавицу. Она подрывается с места, чуть ли не проливая чай на себя, со стуком ставит чашку на стол, хватает первый попавшийся карандаш , клочок бумаги и что-то быстро царапает, а потом возмущенно выдает : -Финнеас, какого черта в этой комнате только такие тупые карандаши, как ты? Идея пропадет пока выцарапаешь. - А ты выводишь наскальные рисунки, глупая Билли? – передразниваю ее я. – Чего ты там такого придумала, что чуть не ошпарила кипятком себя и меня?       Она вздыхает с ухмылкой маленькой дразнилки, берет чашку и садится рядом со мной, кладя голову мне на плечо и говорит : - Очередной бред, который никогда никто не услышит, какие там наскальные рисунки. - Билли, сколько раз тебе повторять, что ты пишешь восхитительные песни, почему ты так самокритична? - Ты в этом деле лучший, и вообще во всем…       Увожу своё плечо из-под её головы, поворачиваюсь уж слишком близко, что та отстраняется, и смотря прямо в глаза говорю: - Запомни раз и навсегда – ты - невероятный музыкант, который пишет невероятные песни лучше меня в миллион раз, уразумела? – это звучало серьезно, но с шутливой манерой. Когда же она это уже поймёт…       Не знаю, что в этот момент происходит у нее в голове, но одно я вижу точно – она смущенно улыбается, это меня радует, но продолжает смотреть мне в глаза. --------------------       От такой близости к пропасти у меня начинает кружиться голова, а перед глазами летать мошки, как перед отключкой сознания. Зрительный контакт она не разрывает, а всё пытается что-то рассмотреть в моих глазах, сейчас всю душу рассмотрит и раскроет всю мою подноготную, которую мне все сложнее прятать глубоко внутри, когда она рядом. Сердце стучит громче, чем барабаны на концерте. Это чувство грызет мою совесть, которая уже готова покинуть меня, оставив мучения, и стать отдельным объектом, чтобы не тянуть за собой ношу осознания чувств к собственной сестре. Сестре. Это даже звучит немыслимо. Признаться(«НИКОГДА!») – оттолкнет от себя на всю оставшуюся жизнь и не подпустит ни на шаг, не захочет слушать и просто вырвет гигантский кусок из моей жизни – себя. А без него мое существование бессмысленно.