(Не) просто Манекен

      Что такое безумие? Безумие - это помутнение ума в результате, чаще всего, каких то поражающих факторов, сильно воздействующих на человека. Но так ли безумие ужасно, как мы считаем?       Безумие может быть прекрасным. Оно может дарить хоть что-то позитивное там, где хорошего не может быть по определению. Оно может подарить настоящую любовь в мире постапокалипсиса. Да, для многих эта любовь непонятна, но что бы вы на это сказали, если бы прожили 45 лет в мире после конца света?       Для Пятого Долорес стала всем: другом, любовницей и единственным живым среди горящих развалин. Да, для Пятого Долорес была действительно живой. Он говорил с ней обо всем и получал ответ, иногда диалог начинала она сама, и тогда Пятый с удовольствием его поддерживал. Но как бы не был рад Пятый возможности иметь что-то "живое" рядом с собой, осознание того, что он уже который год разговаривает с куском пластика выворачивало наизнанку и дробило сознание гигантской кувалдой.       Конечно Пятый понимал, что Долорес - это всего лишь манекен, который его больное сознание неведомым образом начало слышать, и от этого становилось еще хуже. Уж легче было бы сойти с ума по полной и не мучаться от осознания собственной ничтожности.       Долорес - его спасение и проклятие. Он влюбился в нее без памяти, отдавая ей свои сердце и душу без остатка. Но способна ли она оценить это?       Конечно нет. Манекен не способен чувствовать. Но для Пятого Долорес была способна на многое. В его больных фантазиях он предавался забвению с ней с самыми извращенными подробностями и даже получал ответные ласки: касания теплой кожей такой же теплой кожи.       Как жаль, что пластик не может чувствовать. В жилах Долорес никогда не закипит кровь, кожа никогда не покроется ни легким румянцем, не волной мурашек, голова никогда не запрокинется назад от накатившего наслаждения, дыхание не участиться от касаний Пятого.       А он касался. Касался ее много раз, мысленно доводя ее до оргазменных судорог, представляя, как она стонала бы его имя, пока мышцы всего тела мелко сокращаются, а по лбу стекают маленькие капельки пота, такие соленые, что хочется слизать их все, чтобы почувствовать вкус, её вкус.       Почувствовать, что она жива. Что она слышит его и хочет слышать. Что она любит его так же безумно и готова ради него на все. По этому после каждой безумной ночи, проведенной с Долорес, Пятый просто лежал на полу и смотрел на звезды, не переставая плакать не на секунду.       В немой истерике он умирал изнутри так мучительно медленно, что хотелось ускорить процесс неминуемой гибели хоть как-то. Пробить камнем череп или просто задержать дыхание до посинения кончиков пальцев. Но он не мог.       Он пытался уже много раз, но каждую чертову попытку голос Долорес врывался в его голову, умоляя не делать этого, не бросать ее здесь, и Пятый верил. Разве мог он ослушаться зова своей любви?       Когда голос Долорес проникал в его мысли, он улыбался. Сквозь слезы и пронзающую на вылет боль, но улыбался. Бархат речи "девушки" заставлял его понимать, что он все еще здесь, что душа еще не покинула его изнуренное тело и он может бороться. Ради своей семьи. Ради себя самого.       Конечно Пятый понимал, что его семья никогда не скажет ему спасибо в случае предотвращения апокалипсиса. Что ни один из пяти этих особенных засранцев не распахнет руки и не заключит в объятия. Он никогда не признает, что где-то в омуте своих мыслей наивно верил в обратное. Реальность слишком жестока для глупых сказок и мечт.       Он смотрел на Долорес опухшими от слез и чтения глазами и искал в ней поддержку, которую всегда находил. Она знала, как успокоить его и активно поддерживала, за что Пятый был ей несоизмеримо благодарен.       Чаще всего их серьезные разговоры о душевных терзаниях переходили в жаркие ночи, каждую из которых он запомнит навсегда. Запомнит, как ласкал тоненькие пальчики на кремовых руках, как очерчивал поцелуями каждый сантиметр холодного корпуса, согревая его своим жаром, которым так контрастно отдавало тело.       Член неумолимо болел от накатившего возбуждения, от чего Пятый тихо постанывал во влажный от прикосновений и ласк пластик. Хотелось взять ее полностью, чтобы не только разум, но и тело оказалось в её пожизненных заложниках и никогда не выпускало наружу. Он резко толкался бедрами в воздух, скорее неосознанно и поскуливал, сильно сводя брови до образования глубоких складок.       Он привык не чувствовать тепла и узости женского тела, по этому довольствовался тем, чем мог. Не отрываясь от Долорес не на секунду и мысленно чувствуя её частое дыхание на своей макушке, Пятый накрыл изнывающий орган ладонью, медленно проводя от сочащейся головки до основания, сопровождая каждое новое движение резким толчком бедер.       Он привык быстро доводить себя до разрядки, но каждый оргазм сносил ему крышу как в первый раз, унося с собой в какую-то другую реальность. Реальность, где Долорес прерывисто дышала, тихонько постанывая и сжимая его член внутри себя частыми сокращениями мышц. Именно ради таких моментов он был еще жив. Ради того пятисекундного счастья, которое он мог испытать с Долорес и испытывал его каждый раз, мысленно благодаря вселенную за эту возможность.       Но вот на смену прекрасной картине приходит реальность, где Пятый сидит на окровавленных от мелких камешков коленях напротив манекена, на котором красуются белесые капли. И самое ужасное, что она больше не говорит после этого. Как только наваждение спадает, ее голос может не появляться от нескольких дней до недель и Пятый знал это.       Знал это и все равно шел на секундное удовольствие в замен на недельное одиночество. Слезы непроизвольно потекли по его все еще молодому лицу, дополняя пустоту в душе Пятого и усиливая его муки немой истерикой в мыслях и сердце. Он снова один посреди разваленного города, он снова плачет, стоя на коленях, а в небесно голубых глазах отражается невероятная пустота и одиночество перед огромным, но таким бессмысленным и бесконечно необитаемым миром.