Альтернативная концовка
— Эй, дорогой, всё хорошо, я рядом, — Азирафаэль, полусонный, разбуженный криком на, кажется, весь Лондон, успокаивал его своим голосом, касаниями, живым присутствием. Это был просто сон. — Обещай, что не бросишь. Фелл поцеловал его в висок и дал слово. — Никогда. Никогда сон не казался настолько достижимым. Осязаемым. Неприятным. Кроули посмотрел на часы и перевернулся на другой бок, уткнувшись в спину «не-друга». Никогда находиться рядом с кем-то было мало. Казалось, что песок в часах начал отсчитывать секунды до конца. А дальше ему снились садомазо-пони, огромные коты и прочая зоофилия. Наверное, что намного осуществимее.vol.3: чайки (студенческая!ау).
23 ноября 2020 г. в 14:44
Они никогда, ни в жизни, вот же глупость, — не были друзьями.
И язык ничей не поворачивался назвать их таковыми всерьёз.
Кроули, как истинному «гуляке» и вот уже почти выпускнику, дела быть не могло до второкурсника и по совместительству кураторского подручного. Истинного, самого настоящего, «хорошего мальчика».
Они просто — так уж совпало, такое выпало число, так легла карта, — жили вместе потому что у Кроули не было соседа по документам, а Азирафаэль решил сэкономить и переехал в общежитие.
— Ангел! — Кроули ящиком ворованного с чьей-то вечеринки пива таранил окно. В два часа ночи.
Ему повезло, что Азирафаэль допоздна засиживается. Работяга же чёртов.
Им обоим повезло (или не очень) с расположением корпуса — первый этаж, окнами выходит в поляну, а поляна напротив города.
Они спивались.
Спивались куда убойнее тех вечеринок, на которые Кроули заглядывал в тот этап пьянства, когда все уже умеренно выпившие и не замечающие в запале, кто пришёл, а кто ушёл.
До того сильно, что выворачивали желудки и души чёрти-где, беседовали на не столь цензурные, нежели обычно, темы, а ещё дрались. Дрались, зализывали раны (друг другу), возвращались к выпивке, а под утро просыпались бок о бок на скамейке в Сейнт-Джеймс.
— Иисусе, — как истинный католик, Азирафаэль утро своё начинал с Господнего имени. — Ты помнишь, что вчера было?
» — Оставь меня в покое. Я не хочу тебя видеть, ты мне не нужен.»
Кроули помнил каждое своё слово, каждую эмоцию на его лице, каждый шаг.
» — На тебе моя куртка», — и второкурсник опустил свою кружку, а ещё на ком лежит аренда.
— Не дай Дьявол вспомнить.
Азирафаэль отмазывал их с каждым разом всё менее правдивее. Отравление китайской едой в соседней забегаловке (объясняло вялый тон, неспособность выйти из комнаты и парный эффект) перешло в беременность кошки протестантки-бабушки тёти троюродной сестры кузена дяди Бена, который по отцовской линии маминого прадеда, что, собственно, было настолько запутано, что легче просто поверить.
Габриэль делал умное и понятливое выражение лица, кивал и отпускал «подопечного».
Кроули наплевал на учёбу, ходил на минимальное количество пар, а вслед за собой тянул соседа.
— Ты куришь?
Азирафаэль под локоть держал руку с сигаретой, козырёк главного входа нависал над ним единственной защитой, в коей можно было не сомневаться.
— Третий год. Не замечал?
Не замечал.
Он ведь цветочек Божий, паинька, чёртов ангел.
Он всё скрывал, о чём хотел, чтобы никто не знал. Что счёл порочным, личности его не соответствующим.
— Друзья раньше просили поделиться, — и что такого стало с ним, что больше ни друзей, ни драйва от покупки, кражи.
Энтони и попросил.
— Мы не друзья.
И что тогда такое «дружба»?
Если не тот момент, когда готов отдать за друга всё; сжечь свои планы; растоптать и гордость, и гадкость личности, и каждого, кто против вас.
» — Мы не друзья», — он повторяет так много раз, что Кроули и сам привык так говорить.
И однажды четвёртый курс кончается.
Он уходит.
Так долго собирает свои вещи, в шутку сидит на дорожку и вспоминает, чем было приметно это время.
— Я подружился с паинькой, которого испортил; прогулял рекордное количество дней, но получил нормальный аттестат; две недели лежал в психушке… Так что, да, вспомнить будет что, — и он бы сказал куда больше, но говорить было не о чем, а время поджимало.
— Мы не друзья, — Азирафаэль говорил это настолько часто, что в это было сложно не верить; это стало его фирменной фразой, почти роботической фишкой.
И если бы он промолчал или сказал «Мы братья», Кроули бы просто встал и ушёл потому что делать ему было очевидно нечего рядом с ним.
Но Азирафаэль выкатил свой чемодан, колёсиками приставив к запертой двери рядом с его походной сумкой, и сказал:
— Я забрал документы.
— Ты что?..
Они обсуждали это очень много раз.
Бросить всё и остаться вместе. Не как друзья.
— Поеду с тобой, — Кроули, как истинному королю френдзоны, было бы лучше спросить, как кто — друг, враг, любовник или брат, но…
Азирафаэль выглядел как тот, кто сделал всё, чтобы быть рядом и разрушил всё, что мог, ради него. Уж вряд ли он надеялся на просто дружбу.
— Ангел, я… — он не знал, правда не знал, как люди это делают и как избежать фальшивой однотипности.
Блондин взял его за руку и сказал, что тоже, однако вряд ли действительно понимал, о чём речь.
— Ты не понял, — и тем же торжественным голосом продолжил: — Я задолжал тебе девять сотен фунтов, — полез в карман. — Денег на руках нет, я всё потратил на билеты, так что…
В бархатистом голубом футляре, вряд ли дорогом, скорее уж в подарок к покупке, лежало серебряное что-то, что Кроули быстро показал и закрыл.
Всучил в руки, взялся за чемоданы, не желая тянуть розовые сопли.
— Дорогой мой, и это девять сотен?
Кольцо — серебряное, красивое — с странной росписью и ангельскими крыльями.
«Ага», это оказалось куда менее приятно и благодарно, чем представлял себе Кроули.
Но он носил его каждый день.
Оно лежало на его тумбочке, иногда оставалось в ванной комнате, а днём блестело на ухоженной руке.
Они никогда не были, не будут, не должны были быть, друзьями.
Из Лондона в морскую пену галечных итальянских пляжей.
Чайки кричат. Свистит ветер в ушах.
Энтони делает шаг вперёд с обрыва.
» — У тебя будут десятки других, я тебе не нужен. Ты забудешь. Я забуду. Так будет лучше, правда…»
Он не забыл.
До самого конца.