Новэ

Не успел Эрейнион коснуться ногами палубы, как цепкие пальцы Кирдана Корабела больно схватили его за ухо. — Я тебе сколько раз говорил на реях не выкаблучиваться?! — Четырнадцать! — тонко вскрикнул Эрейнион. — Кирдан, отпусти, я больше не буду, честное-пречестное слово! — Какой раз я это слышу? — почти ласково спросил Корабел, потянув его за ухо вверх. Юный принц нолдор нелепо затанцевал на цыпочках, пытаясь освободиться, но куда там! — Пятнадцатый! — Ты хочешь, чтобы я в следующий приезд твоего отца вместо сына предъявил ему мясную лепёшку? — Ой-ой-ой, ухо оторвёшь! — совершенно не по-нолдорски взвизгнул Эрейнион. — Кирдан, я больше не буду, правда-правда! Корабел наконец отпустил его, и мальчик, потирая красное, горящее ухо, тут же белкой взлетел обратно по вантам на марс, к вперёдсмотрящему. Тот лишь весело усмехнулся — он прекрасно видел всё сверху. Реньо так же без слов недовольно наморщил нос, но уже меньше чем через полминуты беззаботно болтал с матросом обо всякой чепухе. На Кирдана он совсем не обижался — только время от времени потирал заслуженно пострадавшее ухо.

***

Эрейнион крепко любил Кирдана — так любят весёлых и добродушных дядюшек, которые позволяют всё, что не разрешают мама с папой, учат всяким интересным вещам и вытаскивают из переделок, отругав как следует, но потом сами же выгораживают перед родителями. У кого бы ещё Гил-Галад научился угадывать перемену погоды, вязать самые хитрые и надёжные узлы и крепко спать при любых условиях? Помнилась ещё детская привычка показывать чайкам язык — принцу всегда казалось, что они хохочут именно над ним. Кирдан, приметив это, только фыркал всякий раз: «Чайки смеются вовсе не над тобой. Веришь или нет, но ты им не интересен». Эрейнион поверил, но не сразу.

***

Уже не принц — юный нолдоран совершенно не по-королевски сидел на ступеньке лестницы и задумчиво крутил в пальцах венец. Металл поблёскивал, ловя свет в тонкое золотое плетение. На какое-то мгновение оно показалось Эрейниону похожим на сеть; нет, всего лишь показалось. Раздавшиеся на лестнице шаги он узнал сразу. — Кирдан, я совсем не знаю, что мне делать. Что я могу? Будут ли за мной идти? Я не знаю даже, как шагнуть самому — куда там вести... — Будут, — заверил его Корабел, опускаясь на ступеньку рядом с ним. — Ты теперь символ, боевое знамя, флаг на мачте — как тебе больше нравится. — Мне никак не нравится, — тихонько вздохнул Эрейнион, а потом вдруг поднял блеснувший смешинкой взгляд на Кирдана: — Это ты меня сейчас так завуалированно тряпкой обозвал? Новэ расхохотался и взъерошил воспитаннику волосы, не обратив на его возмущённый возглас никакого внимания.

***

— Почему именно я, Эрейнион? — Потому что я доверяю тебе больше, чем себе самому.

***

Размыкать объятия было тяжело. Желать семь футов под килем — ещё тяжелее. От Кирдана, несмотря на то, что тот давным-давно не был на побережье, всё ещё солоно пахло морем. Эрейниону всем сердцем захотелось обратно — сквозь века — в Эгларест, в те дни, когда Новэ учил его выстругивать из дерева кораблики. Гил-Галад видел по глазам Кирдана: он тоже чувствует, знает — потому и не хочет отпускать. Оттащил бы от беды за ухо, как когда-то, но ведь взрослый уже... Судьбе-чайке показать язык не получилось.