***
Стояла ласковая весенняя теплынь. Ароматная и пестрая от зелени и первых распустившихся цветов, она согревала, прорастая на сердце бутонами какой-то шальной радости. Еще утром, наскоро умывшись и стоя в лучах ослепительно яркого солнца в одних нижних одеждах, Сюаньюй ощутил ее легкое дыхание. Оно залетало в цзинши вместе с ветерком, колыхало прозрачные балдахины над их с соседом кроватями, наполняло комнату удивительно чистым, словно сотканным из росы, светом. Су Цзинхай еще спал. Зря! В это утро все казалось таким необыкновенным, таким невозможным, что А-Юй совершенно не чувствовал усталости, хотя не спал вторую ночь подряд. Он все еще не верил, что чаяния матушки оправдались и что Башня Кои — этот величайший дворец, словно волшебный остров парящий над не менее прекрасным городом, — превзошел все его самые смелые фантазии. Первые дни он, потрясенный, только и делал, что метался по огромному саду и бесконечным галереям в сопровождении Су Цзинхая, слуг или второго молодого господина Цзинь. Теперь же, когда хмель восторга постепенно отступала, сменяясь долгими и тяжелыми днями в учебном классе, а весна медленно уступала права лету, Мо Сюаньюй наконец отчетливо осознал, где оказался. К сожалению, расплата за эдакую удачливость настигла его очень скоро. Не сказать, что его невзлюбили — кто-то сторонился, кто-то пытался подружиться, а кто-то высокомерно ухмылялся да важно приглаживал и без того идеальную прическу, глядя, как мастер Цзинь гоняет Сюаньюя по тренировочному полю, придираясь к каждому движению. В Башне Кои жилось в общем-то неплохо: никто не бранился сверх меры, не колотил его почем зря, не заставлял таскать ведра с водой для господ и мыть посуду, как случалось в деревне. Здесь требовали послушания, благопристойности и внимания. А Мо Сюаньюю до смерти хотелось повидаться с матушкой, услышать от нее доброе слово, а не раскисать от скуки в учебном классе или, того хуже, ловить презрительные взгляды от детей из богатых кланов, что осваивали основы заклинательства сызмальства. Ему-то все давалось не так просто. Вот и теперь, стоя у ворот школы, Мо Сюаньюй тер горевшее ухо и отчаянно силился не расплакаться от переполнявшей его обиды. Мэньшэнь, красноликий и синиликий хранители дверей, грозно и с недоверием взирали с больших сандаловых врат, так что Сюаньюю стало всерьез не по себе. Он поспешил отвести взгляд, однако бдительные небожители продолжали сверлить его своими черно-золотыми глазами. Потерев все еще мокрые щеки, Сюаньюй принялся поддевать носком сапога ворох душистых яблоневых лепестков. Те резко взметнулись вверх и тут же опали, трепеща. Мо Сюаньюй повторил — отчаянее, быстрее. Лепестки сверкнули перламутром, еще выше взвились в воздух и стремительно закружили обратно вниз. За спиной деликатно кашлянули, но Мо Сюаньюй даже не обернулся: кого бы ни послал вредный учитель, он не вернется в класс, он останется здесь, у ворот школы, пусть даже его и накажут. Потерев потрепанное мастером ухо — оно все еще прямо огнем горело –, Сюаньюй вдруг отчетливо расслышал торопливые тихие шаги позади. Сердце дико заколотилось, словно бы его спросонья облили ледяной водой. Но не успел он обернуться, попутно вытирая рукавом соленые дорожки со щек, как белая холеная ладонь легла ему на плечо. — Сюаньюй, что случилось? От этого вкрадчиво-бархатного голоса мурашки так и побежали по спине. Не дожидаясь ответа, Цзинь Гуанъяо сделал полукруг и теперь обеспокоенно смотрел на Мо Сюаньюя. Чувствуя, как злые слезы вновь подступают к горлу вместе со стыдом, Сюаньюй опустил глаза, притворившись, что не смеет поднять голову в присутствии старшего брата. — Ну-ну, не стоит. Голос, и без того мягкий, еще сильнее потеплел, а А-Юй ощутил, как теплые нежные пальцы коснулись его подбородка, чуть приподнимая лицо. Теперь их взгляды встретились, и разом в горле пересохло: второй молодой господин Цзинь смотрел так открыто, так участливо и без тени строгости или высокомерия. Так смотрела на А-Юя только матушка. При воспоминании о ней в глазах защипало еще сильнее. — Почему тебя выгнали? Опять рассердил мастера? — Да, — сдавленно пробормотал Сюаньюй дрожащими губами, стараясь думать о чем угодно приятном, лишь бы не расплакаться. Он ожидал, что сейчас начнутся расспросы, но брат промолчал. Словно прочитал его мысли. Не прошло и мгновения, как Цзинь Гуанъяо отпустил его, со вздохом заключив: — Уверен, ты не хотел его оскорбить. — Правда?! — выпалил Мо Сюаньюй, не сдержавшись. Неужели, неужели, кто-то вместо нотаций — будто он не знает, как себя вести — поддержал его?! Подступившие было слезы разом высохли, и Сюаньюй так и застыл, ошеломленно глядя на брата. — Вы правда так думаете? — осекшись, уточнил он. Цзинь Гуанъяо тепло улыбнулся вместо ответа. — Идем, тебе надо умыться, негоже ходить с красными глазами. И Мо Сюаньюй пошел. Потом, стоя у пруда, где плескались жирные золотые кои, и отирая лицо платком брата, Мо Сюаньюй украдкой разглядывал Цзинь Гуанъяо: красивые черты, изящный изгиб темных губ и пронзительный взгляд тинисто-медовых глаз на фарфоровом, как у девушки, лице. Истинный молодой господин! Приведя себя в порядок, он аккуратно сложил платок и пообещал, отстирав, вернуть, но Цзинь Гуанъяо легким взмахом руки пояснил, что этого не нужно. И тогда Сюаньюй решился: — Господин Цзинь, позвольте спросить… как вы узнали, что учитель меня выгнал? Цзинь Гуанъяо только пожал плечами и просто сказал: — Мой слуга мне сообщил. Прежде чем найти тебя, я навестил мастера Цзинь Лицюаня. Он мне и рассказал, что вместо того, чтобы слушать его, мой младший брат рисовал. Я пообещал, что поговорю с тобой. Так что завтра ты можешь вернуться на занятия. Только не забудь принести извинения и поднести учителю подарок в знак послушания, — закончил он с обворожительно-обезоруживающей улыбкой. Мо Сюаньюй вдруг почувствовал, как вспыхнули уши, будто их вновь оттрепали. Однако на этот раз это были стыд, смущение и благодарность, отчего краска залила щеки. — Но у меня ничего нет подходящего, чтобы подарить. — Тогда давай сходим в город и купим. Мне все равно туда надо на встречу с одним господином. «В город? С превеликим удовольствием!» — едва не выкрикнул Сюаньюй, но вовремя вспомнил о приличиях и вежливо поклонился: — Мо Сюаньюй от всей души благодарит господина! Цзинь Гуанъяо усмехнулся и вдруг ласково потрепал его по волосам: — Я приму твою благодарность, если Цзинь Сюаньюй прекратит звать меня господином. Мы ведь все-таки братья, хоть и наполовину. Тихо рассмеявшись, он улыбнулся, и на его щеках заиграли очаровательные глубокие ямочки. А на душе у Мо Сюаньюя стало отчего-то очень радостно и волнительно.Мальчишка из деревни Мо
4 ноября 2020 г. в 16:38
Холодное мутное солнце почти не грело, лишь отражалось болезненно яркими бликами в черной глади полузаросшего лотосами водяного сада. Темно-зеленые, похожие на плесневелую лепешку, листья тихо колыхались на воде, и среди тинистой пелены не мелькало ни одного цветка. «Еще не сезон» — Цзинь Гуанъяо мысленно себя успокоил, но взгляд перевел: печально было смотреть, как сад, устроенный некогда Цзинь Цзысюанем для своей госпожи Цзян из Юньмэна, медленно угасал.
Поежившись от весенней прохладцы и спрятав побелевшие кисти в рукава, он приказал служанке принести чай и замер в напряженном ожидании. Сегодня Гуанъяо обещал провести время с А-Су, но, видимо, этому не суждено будет случиться. Тонкая, подернутая желчью, улыбка скривила рот, и Яо отчаянно захотелось схватиться руками за виски и сдавить-сдавить, чтобы и тени этих — все еще, увы, таких свежих и ужасающих — воспоминаний не осталось.
Торопливые мягкие шаги вырвали его из оцепенения, и когда человек в темном и с повязкой на лбу с вышитым золотым драконом наконец достиг ступеней бамбуковой беседки, Гуанъяо почти оправился.
— Он приехал, господин, — слуга Ван И почтительно поклонился и тут же замер в ожидании приказа.
Аккуратно поправив рукава своего ханьфу, Цзинь Гуанъяо коротко вздохнул, покрутил на серебряном подносе фарфоровую чашу с пионовым узором и, придав своему лицу расслабленно-благодушное выражение, произнес:
— Что же, посмотрим на моего младшего брата.
С тех пор, как отец сообщил ему о своем очередном бастарде и о том, что желает приблизить его к себе, его не покидало скверное чувство. Поначалу Гуанъяо счел это прихотью, лишь обернутой в угрозу. Но старый лис Цзинь Гуаншань в сам деле послал за мальчишкой из деревни Мо — более того, признал его без каких-либо проволочек и распорядился поселить с прочими учениками клана. Гуанъяо же в свое время довольствовался общим домом для прислуги, тесным, шумным и с неистребимым запахом пота — запахом бедности.
Фарфоровая чаша так и задрожала в побелевших пальцах. Ван И не шелохнулся. Это приободрило. Мысленно оставив прошлое прошлому, Цзинь Гуанъяо поднялся из-за стола, невольно окинув окна лимонно-зеленого дома, чтобы удостовериться: за одной из занавесок мелькнул знакомый тонкий силуэт, склонившийся за вышивкой. Знаком подозвав служанку жены, поливавшую ее любимые фиалки, он произнес:
— Передай госпоже мои извинения. Сегодня я не смогу пообедать с ней: я должен поприветствовать и обустроить молодого господина Мо. Он только что приехал.
Хотя мягкая полуулыбка все это время не сходила с его лица, слова дались непросто. Желая скрыть свои эмоции и поскорее увидеть того, кто, по замыслу Цзинь Гуаншаня, должен занять его место, Яо стремительно направился к Северным воротам. Перед поворотом, ведущим к Благоуханному дворцу, Цзинь Гуанъяо на миг остановился. Неизменно, словно тень, следовавший за своим господином, Ван И замер и молча бросил вопросительный взгляд на повернувшегося вполоборота Цзинь Гуанъяо.
— Ты его видел? Какой он?
— На первый взгляд обыкновенный деревенский мальчишка, — ответил слуга.
Обыкновенный? Обыкновенные деревенские мальчишки не становятся адептами клана Ланьлин Цзинь так просто. Уж он-то знал.
Пригладив наспех ханьфу на груди, где внутри все клокотало, он усилием воли заставил себя успокоиться и зашагал прямо к площади перед Воротами. На и без того оживленную площадь высыпали юные ученики, наиболее любопытные гости клана и кое-кто из слуг, а с десяток стражников в желтом невозмутимо оцепили небольшую конную процессию. В ее центре виднелся господин Чэнь — генерал личной гвардии Цзинь Гуаншаня. За его внушительной и блистательной фигурой не сразу можно было заметить фигуру значительно меньше и тоньше в странных, цвета жухлой травы, одеяниях, очевидно, должных напоминать золото. Быстро миновав толпу, Гуанъяо остановился рядом со стражей.
— Господин Цзинь! А вы тут как тут! — раздался раскатистый голос генерала, отчего мальчишка позади него аж подпрыгнул.
— Как видите, — учтиво поклонился Яо, твердо намеренный забрать ребенка с собой.
Во что бы то ни стало он должен стать ему другом, тем, кому мальчик будет доверять все сокровенное, тогда Цзинь Гуаншаню не удастся стравить их в будущем, а старейшины не смогут прогнать Гуанъяо и останутся в дураках.
Спешившись и потянувшись, чтобы размяться, господин Чэнь небрежно бросил поводья слугам и жестом приказал снять мальчика из седла; на обильно замазанном белой пудрой лице последнего царила яркая смесь изумления и испуга.
— Разве не мастеру Цзинь поручено представить ребенка главе? — генерал обвел толпу взглядом и, не найдя учителя младших адептов клана, озадаченно уставился на Гуанъяо.
— К сожалению, он срочно отправился на ночную охоту вместе с несколькими учениками, — терпеливо пояснил Цзинь Гуанъяо и добавил: — И прежде чем представить моего младшего брата главе, его стоит привести в порядок, дабы он достойно выглядел перед отцом.
За эти несколько коротких мгновений Яо отметил, что горчичное ханьфу чуть велико и явно перешито с чужого плеча, а фасон и большой немного выцветший пион на груди безошибочно указывали, что прежний хозяин был членом семьи Цзинь. На миг Цзинь Гуанъяо оцепенел, будто ему отвесили хлесткую пощечину: нетрудно догадаться, кто подарил все еще роскошно отделанное, хоть и потерявшее прежние лоск и золото ханьфу. Заметив его взгляд, мальчишка, до этого оживленно вертевший головой по сторонам, устыдился, робко улыбнулся и потупился. От долгой дороги пудра кое-где осыпалась на густые длинные ресницы, отчего тот часто-часто заморгал, словно взволнованная девица. Это и блеск полных нежно-карминовых губ вкупе с тонким еще детским личиком отчего-то насмешили, погасив первое раздражение.
Генерал Чэнь бросил пару слов своему слуге, затем нахмурился, сведя густые соболиные брови на переносице, отчего выражение его лица стало еще решительнее.
— Пусть так, учителя Цзинь нет. Разве это не забота слуг — переодеть молодого господина? — удивленно прогремел он.
— Мне бы хотелось лично показать дворец и позаботиться о младшем брате. — В сущности Яо сказал правду, лишь умолчав о причинах своей любезности. Произнеся это, Цзинь Гуанъяо поклонился и, не дожидаясь ответа Чэня, подал знак Ван И, который немедленно представил его мальчишке.
— Брат, добро пожаловать в Башню Кои. Надеюсь, учеба в Ланьлин Цзинь вам понравится, — с ласковой улыбкой заключил Гуанъяо, протягивая ему руку.
Мальчик — лет тринадцати-четырнадцати, как он теперь разглядел — робко переступил с ноги на ногу и, словив строгий взгляд генерала, испуганно бросился на колени и три раза поклонился до земли. Тощий и угловатый в плечах, он походил на сломанную тростинку.
— Что ж ты… — крякнул Чэнь, легко сгреб его одной рукой за шиворот и поставил на ноги, — …молодой господин, кланяешься как селянин.
— Вот об этом я и говорю, — ввернул Цзинь Гуанъяо и аккуратно положил ладонь на плечо дернувшемуся было Мо Сюаньюю.