the light in the darkness (и в свете будет тьма)

      Никто не знает, как именно это произошло.       Было ли это случайное столкновение в некогда просторном коридоре в «час пик», когда студентов немереная куча, а ощущение такое, будто попал в настоящую, спрессованную консервную банку с сельдью; был ли это совместный электив по художественному искусству, нацеленный на глобальное развитие потенциала у творческих личностей — или полной нагрузки на учеников, чтобы забрать ещё больше свободного времени; а, возможно, это было обычное стечение обстоятельств вне университета, когда у тебя есть шанс заняться тем, чем любишь не только сердцем, но и всей душой.       «Обычно, люди называют это судьбой.»       Но, так или иначе, какой бы ни была причина, Чимин и Чонгук нашли общий язык вопреки своей противоположной принадлежности. И нет, это не должно казаться чем-то сверхъестественным, но увидеть совершенно «разных» людей — крайняя редкость из ряда вон выходящих, когда мозг настолько свыкся с определенными правилам, а одно неожиданное действие способно разрушить всю работу — все, что было выстроено годами с рождения.       «Обычно, судьба — убогое представление — клише, как мне кажется, больше подходит, — появившееся для того, чтобы обезопасить свои действия.»       Ведь для любого человека теперь «правильно» общаться с тем, кто находится на «твоей» стороне, зная «верные» принципы жизни и моральные устои; зная, что твое действие будет верно понято без осуждения, косых взглядов и скривившихся губ в недовольстве — в призрении и отвержении, потому что есть «плохие» и «хорошие», «отбросы» и «достойные», темные и светлые, чьи жизни были решены, несмотря на заложенные качества. Не ты теперь выбираешь — за тебя было, есть и будет предопределено, а изменить что-либо — останется в мечтах навечно, ведь прошлое никогда не оставит в покое, а будущее не сможет так просто перекрыть ошибки, даже если они не были твоими.       Блядское клеймо, отпечатанное в самых разных местах, — настоящая метка во всей документации, чтобы каждый знал твое происхождение.       Никто (больше) не думает, что распределение на положительных и отрицательных людей — полнейший идиотизм (хоть он таким и остается). «Если оно способно предотвратить гражданские войны и полнейший хаос между людьми, тогда эта система — наилучший способ», — каждый день из уст в уста для тех, кто сомневается, но сомневаться не в чем, потому что невозможно запятнать свою судьбу ещё больше, чем она может быть.       «Судьба — убогое клише…»       Никто (никогда) не смеет ослушаться общих правил, данных для того, чтобы избежать повторного разрушения мира. Тех правил, что придумало человечество во благо спокойной жизни, скрывая все свои грешки и почести в своих сторонах; где нужно в обязательном порядке носить хоть одну вещь, явно выделяющую свою судьбу, категорично относясь к тем, кто пренебрегает этим; в которых запрещено любить противоположную сторону, ведь именно это может привести к дисбалансу и очередному сбою устоявшейся системы; что могут породить отвращение к жизни и мечтать — крайне желать, чтобы судьба была не так жестока.       «Судьба — ебанное клеймо…»       Самой удивительной, по общему — настоящему — соглашению, вещью остается разрешение на межстороннюю дружбу и стандартное общение, ранее не включающее деловые отношения. Ведь никто не ожидал, что такое возможно без особых наказаний, доходящих вплоть до смерти, ведь это неправильно — иметь контакты с людьми, которые находятся на другом социальном статусе на противоположной стороне; ведь запрещено пятнать судьбу светлых, чистых и достойных, — тех, кто готов честно идти до конца своей жизни, а темных — переубеждать в их принципах жизни, которые были выработаны той самой системой и людьми, решившими, как будет лучше.       «Тогда, Чонгук, ты считаешь, что наше общение — убогое клише?»       Никто не ожидал, что система дала свой сбой.       «Нет, ни за что.»       — Меня зовут Чон Чонгук, и я не понимаю, почему должен находиться здесь, мистер Кан, — стараясь как можно мягче напомнить пожилому профессору свое имя, которое он не удосуживается запомнить сугубо из предвзятого отношения к личности, Чон поправил капюшон своей черной толстовки, — у меня, между прочим, уйма дел и без ваших факультативов.       — Мистер Чон, вы прекрасное знаете, что никто вас здесь не держит, но вряд ли вы получите зачет по моей дисциплине в этом семестре, — настолько искренне улыбнулся светловолосый мужчина, что Чонгука начало тошнить от этой смазливости светлого и по-настоящему дикого презрения к его личности.

Чонгук: «Забудь о нашей встречи на ближайший час уж точно, хен».

Юнги: «Вау, да ты блять продвинутый мозг у нас, Гуки».

Юнги: «Смотри, не сдохни на лекции мистера Кана, мелкий, иначе мне будет скучно на твоих похоронах».

Чонгук: «Удивительно, как ты не спрашиваешь, почему не являешься “лучшим” хеном в мире?»

Юнги: «Потому что я знаю, что лучший. Встретимся в студии, если выживешь».

Юнги: «За мной кофе и твои любимые банановые пирожные с заварным кремом».

      Брюнет лишь усмехается краешком губ последнему сообщению в KakaoTalk*, зная, что на самом деле Юнги — одно из лучших событий, которое могло произойти с ним в этой нелегкой — из-за ебучей судьбы — жизни. Пускай со временем он становится чаще недовольным или слишком серьезным, но кареглазый прекрасно знает, что большая часть из всего этого лишь прикрытие — маска, за которой прячутся остатки ранимого человека с такой же прогнившей из-за общества оболочкой и глубоким внутренним содержанием.       То, как они познакомились, Чонгук запомнил на всю оставшуюся жизнь так, будто сделал снимок, поместив в альбом памяти, на той странице, где подписано «Лучшие моменты жизни» идеальным почерком без кривых и резких линий. Ведь только такие события способны напоминать тебе: для чего ты живешь, зачем ты здесь нужен.       Ведь забыть тот пасмурный, один из последних летних дней, заволокший Тэгу, — невозможно, как и мысль о том, что переезд в этот город — полная ошибка, случившаяся исключительно по вине родителей, не сумевших сохранить состояние в Пусане.       Темные облака, полностью обволокшие некогда вечернее небо с приятным золотистым отливом и малиновым оттенком, не предвещали никакой опоры и надежды на то, что все может закончиться благополучно — по крайней мере, промокнуть точно в планы людей, решивших насладиться летним чувством, приятно проходящим сквозь все тело, или же тех, кто возвращался домой после трудного рабочего дня.       Мальчик лет тринадцати уж точно этого не ожидал, надев свою излюбленную футболку черного цвета с милым принтом луны на грудном кармашке с левой стороны, отчетливо выделяющимся на всем однотонном, чересчур застиранном цвете. Уж тем более он не думал, что ему будет крайне плевать, сидя на скрипящей от времени качели и промокая под этим жутко холодным — ничуть не холоднее любого слова, сказанного в спину как заостренный нож, — летним дождем, напоминающим ноябрьский день в Пусане.       Не ожидал, что — как настоящее клише типичных фильмов в жанре драмы — найдет себе компаньона, чье место давным-давно было привилегированно именно на этой старой детской площадке с ржавыми качелями и облезшей краской на каркасе; того человека, у которого нелепый мятный цвет волос из-за отросших корней и дешевой краски из соседнего универмага, чересчур бледная кожа с разбитыми коленями и черная толстовка с капюшоном.       — Слушай, мелкий, я не любезничаю, но, чтобы ты оставил в покое мое единственное спокойное место, согласен тебя выслушать, — немного грубее, чем ранее ожидалось, произнес парень, продолжая мокнуть под постепенно усиливающимся дождем и не натягивая на голову капюшон, — выкладывай, пока я не пожалел о своих словах.       И не зная почему — по какой конкретно причине, — но Чонгук рассказывает ему, забывая о словах матери и отца, которые твердили с раннего детства, что говорить с мало знакомым человеком о своих личных проблемах — неправильно, как и в целом говорить с кем-либо, «подумай о том, что можешь быть воспринятым не так, Чонгук-и»; «подумай, как это отразится на твоей жизни в дальнейшем, ведь судьбу нельзя так просто перечеркнуть, Чонгук-и»; «подумай, что от этого может измениться буквально ничего, а навредить себе ты сможешь всегда, Чонгук-и»; «ты не в том положении, чтобы тебя воспринимали так, как хочешь ты, Чонгук-и».       «Главное правило номер один: не разрушай представление о семье больше, чем оно может быть уже».       К черту это дерьмо.       — Знаешь, парень, ты не должен брать вину родителей на свои плечи, — говорит вновь мятноволосый, продолжая смотреть вперед и пробовать закурить такую же дешевую сигарету под этим блядским дождем, — как и винить свою принадлежность. Ты пишешь свою историю, и срать тебе должно на мнение тех, кто оценивает лишь по прошлому, которое тебя нихера не касается.       Кажется, это первые слова, которые действительно трогают душу брюнета, заставляя взглянуть на парня, который с сотого, вероятно, раза все же смог закурить ментоловую сигарету, прикрывая её и продолжая не смотреть на самого Чона.       — Ты веришь в судьбу? — невзначай спрашивает Чонгук через некоторое время, замечая легкий оттенок ухмылки и смахивая полностью промокшую и прилипшую челку со лба, чтобы более четче видеть слегка искаженные (из-за чертового ливня) черты лица.       — В судьбу? — продолжая усмехаться словам младшего, кареглазый выбросил недокуренную сигарету, выдыхая остатки дыма, — в это дерьмо, которое втирают каждому ребенку, потому что так проще объяснить многие вещи? Нет. Судьба не что иное, как отговорка — долбанное клеймо или дерьмовое клише, назови, как хочешь, — чтобы избежать последствий за свои слова или действия. Это не судьба — родиться на темной стороне или на светлой, как и получить свой социальный статус. Это лишь жизнь, которая чаще всего несправедливым образом распределяет людей туда, где им следовало бы быть, по мнению природы какой-нибудь, даже если твоя душонка чище какого-нибудь ангелочка или черт знает эту паранормальную херню. Поэтому судьба — то, чем пользуются все и пользы как таковой не извлекают для себя, так что верить в эту собачью чушь — идиотизм.       Кажется, Чонгук верит, что это — чистой воды правда, единственная правда, достойная существовать в этом мире. И плевать хотелось, что он слышит это от парня, который явно старше его на пару-тройку лет и даже имени его, черт подери, не знает.       — Меня Чон Чонгук зовут, — решает представиться мальчишка, не улавливая особо никаких изменений в профиле своего собеседника, который явно о чем-то задумался и даже вряд ли услышал его.       Он успевает только подумать на мгновение — вспомнить, — что мешает своему внезапному слушателю (по его ранее высказанному условию), собираясь уходить, как понимает, что над головой больше не капает и виден лишь большой черный зонт, прикрывающий его — и так промокшего, но плевать же — от дождя и протянутый этим самым парнем.       — Мин Юнги, — кратко и с легкой хрипотцой произносит он, взглянув на Чонгука холодным, но прожигающим взглядом.       Чон Чонгук впервые ощущает тепло, находясь под долбанным летним ливнем с долбанным недознакомым парнем, который не обязан был слушать, но сделал это — и явно от души, а не желания поскорее убрать присутствие младшего. И он понимает, что так не должно быть (слишком просто и наивно), но теперь плевать на все это кроме присутствия Мин Юнги.       — Спасибо, Юнги.       — Я для тебя хен, мелкий.       — Спасибо, Юнги-хен, — ты определенно лучший темный — не добавляет, но взглядом передает брюнет, уголками губ улыбаясь и наблюдая, как Мин натягивает на свою промокшую голову такой же промокший капюшон.       — Не за что, Гуки, — ты достоин места среди светлых, а не нас — не позволяет произнести себе мятноволосый и, хмыкая на благодарность, замечает легкую дрожь у младшего, решая отвести его через несколько минут в свое излюбленное кафе, чтобы угостить имбирным чаем и банановыми пирожными с заварным кремом.       И плевать максимально на все остальное.       Чонгук до сих пор уверен, что судьба — голимый бред, а встреча с Юнги, как и с Чимином, — счастливое стечение обстоятельств, белая линия, проходящая чертовски редко в его очерненной прошлым жизни с запятнаным неопределенным будущем, которым распоряжаться может только он, как и продолжать писать свою историю.       «В нашей жизни все происходит не просто так, и, я надеюсь, что ты будешь об этом помнить.»       «Судьбы нет, а происходящее в данный момент — навсегда.»       «Выбери то, чего ты будешь придерживаться сам.»       Судьба остается клише, а Чонгука ожидает нудная лекция по теории и философии современного искусства с достойным призом в виде кофе и излюбленных временем пирожных.