Особый пациент

      Когда врачебная практика насчитывает не один год, пациенты в памяти начинают перемешиваться, а затем стираться. Их лица, голос — все забывается, остаются только их раны и симптомы, диагнозы и лечение. Даже самые блистательные, то есть Его Величество и его прекрасные дамы, сливались в своем великолепии в единую сияющую форму.       Однако же был в жизни Клодин пациент, забыть которого было бы сложно даже на склоне лет. И дело было не только в личном отношении, но и в том, как часто начальник королевской стражи Фабьен Маршаль оказывался на столе или даже полу её дома с ранением или отравлением. Были случаи перелома, ожогов, следов пыток и даже контузии. Единственное, что обходило могучий организм Фабьена стороной — это болезни. Он мог провести несколько часов на улице в насквозь мокрой обуви и одежде в холодное время года и не подхватить даже насморка. Эпидемия оспы во дворце, вспышки чумы, кори и чахотки среди узников — все обошли месье Маршаля стороной. Впрочем, раны на нем заживали тоже на удивление быстро, что было только кстати при его привычке покидать постель и возвращаться к работе, едва услышав, что его жизни ничто не угрожает. Клодин, как лекаря, такое пренебрежение к здоровью и плодам ее трудов возмущало. Как женщина же, она примирилась с трудоголизмом Фабьена, называемом верностью королю, сразу, принимая как часть его натуры. Тем более, что в этом они были схожи.       Однако же после того, как начальник королевской стражи оказался ее пациентом во второй раз, Клодин, заметив помимо свежей раны в груди еще и заживающую на животе, завела специальную книгу, в которую заносила в подробностях все случаи, когда тело главного стража порядка страны страдало от преданности короне. Хоть даже спустя годы Клодин могла вспомнить их все и без помощи записей, руководствуясь полосками шрамов как картой, но память не вечна. Однако некоторые из ран она не могла забыть при всем желании.       Например, когда одним из вечеров мушкетеры внесли Фабьена без сознания, окровавленного и бледного, как полотно. Рана на его шее была совсем узкой и неглубокой, как от перочинного ножа, но темная кровь из нее текла нескончаемым потоком и уже залила всю рубашку. Как бы споро Клодин ни оказывала помощь, как бы ловко её пальцы ни накладывали стежки, кожа Фабьена становилась всё белее, круги под глазами — всё отчётливее, а руки — холоднее. В какой-то момент, уже ночью, ей показалось что он не дышит. Клодин с трудом удалось отбросить чисто женское глупое желание растормошить любимого, зовя его по имени, и чуть дрогнувшей рукой нащупала пульс. Сердцебиение было неровным и едва ощутимым, дыхание — почти неслышным, а ночь и утро — полными мучительного ожидания. Терять пациентов Клодин было не впервой, как и тех, кто дорог, но перспектива такой утраты заставляла всё сжиматься и цепенеть внутри. Когда солнце уже заливало ярким светом всю комнату, на пороге возник месье Бонтан, и сердце кольнуло чувство дежавю, словно на её руках снова умирал отец. Клодин удалось выровнять дыхание и выдавить из себя ответ на вопрос о самочувствии раненого. Только за гостем закрылась дверь, как все её мысли поглотил вопрос, что бы было, если бы и в этот раз Его Величество потребовал её немедленно к себе. Как бы она поступила тогда? Вопрос впивался в разум иглой, не отпускал ни на час, и Клодин успокаивала себя, по кругу проверяя дыхание и пульс Фабьена, вытирала заботливыми и нежными движениями испарину с его лба. К вечеру раненый открыл глаза, и ей наконец удалось разом изгнать все тревожные вопросы, понадеявшись, что ей никогда не представится случай узнать на них ответ.       В жаркую летнюю пору Фабьен вернулся домой на своих двоих после продолжительного отсутствия, в перепачканной, пахнущей болотом одежде и с рваным рукавом. Рана на плече, которую он пренебрежительно назвал царапиной и отказался показывать, оказалась небольшой, но с багровыми, воспалёнными краями. Такая травма едва ли была достойна упоминания в записях, если бы через день у начальника королевской стражи не началась лихорадка. То ли порез оказался глубже, чем казалось, то ли зараза добралась до крови, но глаза Фабьена маслянисто поблёскивали, а грудь тяжело вздымалась. Поначалу он порывался отправиться на службу, но уже спустя час не смог подняться с постели, а потом и вовсе впал в забытьё. Что, впрочем, было к лучшему, поскольку рану пришлось тщательно очищать, разрезая и удаляя куски плоти. Едва перевязка была закончена, Фабьен начал бредить. Он говорил все те приятные сердцу слова, что всегда замалчивал, предпочитая выражать свои чувства действиями. При всей серьезности ситуации, губы Клодин сами растягивались в улыбке от услышанных сравнений и эпитетов. Особенно её умилил «белокурый ангел».       То, что на следующий день Фабьен уже был на ногах, Клодин не удивило. Громкие стоны, скрип колес тележки и стук солдатских сапог за окном на закате — тоже. Взгляд лекаря сразу сосредоточился на пострадавшем, лежащим на руках мушкетёров, на груди которого расплывалось неровное тёмное пятно. Привычное «Жить буду?» чуть не прошло мимо ушей Клодин — она, шикнув, стала спешно развязывать рубашку с множеством круглых дыр. От открывшейся картины огнестрельной раны вырвался судорожный вздох. Мушкетная. Пальцы принялись осторожно ощупывать края ранения. Большую часть дроби остановили грудина и ребра — можно было выдохнуть и успокоиться. Процедура по извлечению осколков предстояла неприятная и крайне болезненная, поэтому Клодин, чуть подумав, добавила к дурманящему содержимому синего флакона пару глотков опия. Крики Фабьена стихли уже спустя несколько минут. Его тело расслабилось, глаза заблестели, а рука неожиданно оказалась на талии Клодин, а затем медленно поползла вниз. Мушкетёры переглянулись и, спросив разрешения, быстро удалились за дверь. Клодин повернулась за инструментом и сбросила с себя прохладную ладонь. В глаза бросилось бурое пятно на рукаве рубашки Фабьена, в том месте, где ещё два дня назад она очищала гноящийся порез.       — Придёт день, когда мне надоест тебя лечить, и я сама тебя добью.       — Голову откусишь? — хмыкнул раненный и расплылся в улыбке.       — Может быть. Но тогда мне стоило поступить так давно, при более подходящих обстоятельствах. Впрочем, никогда не поздно, — демонстративно клацнула Клодин зубами.       — Да, более подходящие обстоятельства ещё представятся. Возможно, даже раньше, чем ты ожидаешь, — его рука вернулась вновь на затянутую в корсет талию и продолжила своё путешествие.