The Other you

Смерть Габриэля Агреста была внезапной и неожиданной. Всего за несколько месяцев до премьеры его самой первой коллекции женской одежды знаменитый модный магнат скончался от инсульта в своем домашнем офисе ранним утром, — очевидно, когда был занят изучением последних дизайнов, предоставленных ему на рассмотрение. Немногие могли сказать честно, что будут скучать по своему боссу: Габриэль не раз доказывал, что руководствовался исключительно результатами и успехом, не заботясь о своих сотрудниках. Еще меньше могли честно сказать, что им будет не хватать этого человека. За последние годы жизни он только укрепил холодный и бессердечный фасад, который воздвигал на протяжении многих лет, превратив в камень образ неумолимого лидера вопреки самому себе. За это время для него стал чужим собственный сын, — с ним он перестал общаться, как только Адриан достаточно подрос, чтобы постоять за себя и научиться принимать самостоятельные решения. В течение многих лет ходили слухи, что Габриэль отрекся от сына в результате ухода того из компании, но, когда оказалось, что Адриан стал владельцем Gabriel после внезапной кончины своего отца, все поняли: либо те слухи были ошибочными, либо Габриэль все же простил своего единственного наследника когда-то. Это было бы хорошо, если бы компания осталась в надежных руках, что, к сожалению, не являлось правдой. Габриэль Агрест никогда никому не доверял благополучие фирмы или какое-либо важное решение относительно своего бренда. Даже его почти пожизненный личный помощник Натали Санкер просто слепо подчинялась приказам, не подвергая их сомнению на протяжении большей части своей работы с Габриэлем, — и тем не менее она, вероятно, была бы наиболее квалифицированным человеком для обеспечения более-менее плавного перехода. По совпадению, Натали ушла на заслуженную пенсию всего за несколько недель до кончины Габриэля; примерно в то же время Горилла повесил ключи от своего роскошного седана и уехал на берег моря, — по общему признанию, чтобы догнать своих слишком быстро растущих внуков. Это означало, что неделя после трагического события была настоящим хаосом для оставшихся сотрудников и акционеров Габриэля. Творческая команда осталась без лидера, который бы руководил ими, идеи и проекты перемешались между собой, и никто не мог их организовать и отделить зерна от плевел. Бухгалтерия сходила с ума, имея дело с резким и массовым увеличением числа увольнений, с непрекращающимися звонками поставщиков, что спрашивали, получат ли они когда-нибудь деньги, а также с акционерами, требующими ответов о неопределенном будущем бренда. Юристы компании были заняты попытками выяснения того, в чем именно заключались последствия внезапной смерти их генерального директора. Кто возьмет на себя управление фирмой, если Адриан Агрест решит отказаться от своей заведомо нежелательной должности? Решит ли он продать компанию третьему лицу? И если он это сделает, что это повлечет за собой? Что будет с уже вышедшими коллекциями? А с незавершенными работами? Прежде всего, как главный дизайнер предстоящей новой женской линии Маринетт Дюпен-Чен была, вероятно, самым недосыпающим, измученным и в целом самым истощенным сотрудником среди всего персонала Gabriel. Девушка провела большую часть прошедшей недели пытаясь с переменным успехом вытянуть из дизайнеров, работающих под ее началом, хотя бы какие-нибудь идеи. Но к вечеру пятницы обнаружилось, что все, кроме нее и ее помощницы либо уволились, либо перешли в мужской отдел, оставив Маринетт работать над своей коллекцией в одиночку. Рациональная часть ее мозга тоже хотела уйти, похоронить себя под грудой роскошной ткани и вернуться только после того, как все будет очищено и разобрано, потому что при нынешних обстоятельствах всё в ее жизни рушится. В свои двадцать пять лет восходящая звезда, но выбывшая из ESMOD из-за неожиданной эксклюзивной учебы у самого Габриэля Агреста, она делила жалкую двухкомнатную квартиру с Алей и Нино, отчаянно пытаясь собрать достаточно сбережений, чтобы купить собственную. Ее зарплата в качестве главного дизайнера будущего женского отдела Габриэля была более чем приличной, но этого все равно было недостаточно, чтобы жить одной в центре Парижа рядом с работой. В основном потому, что линия, которую она возглавляла, была экспериментальной и любое повышение зарплаты зависело от ее успеха на Неделе моды в конце лета того же года. Возвращение к родителям не было вариантом для Маринетт, и поэтому у нее не было другого выбора, кроме как мириться с взлетами и падениями жизни с очень влюбленной молодой парой, в то время как ей еще предстояло пойти на второе свидание, не говоря уже о парне. Аля все время придиралась к ней по этому поводу, безжалостно указывая на то, что она вышла замуж за свою работу, и гадала, как мир моды подарит ей детей. Обычно Маринетт пожимала плечами и без особых усилий переводила разговор на другую тему, но в последнее время опасный коктейль из истощения и беспокойства за свое будущее в индустрии, созревающий внутри нее, вкупе с растущим раздражением Али по поводу многочисленных исчезновений и секретов ее подруги вызвал вспышку не одного неприятного спора между парой лучших друзей. Как результат, Маринетт старалась избегать возвращения домой всеми силами. Она провела неделю, бегая взад и вперед по каждому коридору, следя за тем, чтобы коллекция вышла без сучка и задоринки, несмотря на то что «лодка» осталась без капитана. Она работала до мозга костей, компенсируя огромные потери, которые только что понесла команда. Маринетт тратила дни на тушение пожаров, избегая катастрофу за катастрофой, а вечера посвящала работе над дизайном, доведению его до завершения, возвращению домой после любого приличного часа каждый божий день, следя за тем, чтобы каждый дизайн и стежок были на высоте. Для нее эта неделя действительно стала кругом ада. Даже без ее далеко не идеального жилищного положения она все равно задерживалась бы каждый день допоздна. Ее наставник, ее босс был под землей, но Маринетт не могла подвести его. Даже если Габриэлю определенно не хватало теплоты в его социальных взаимодействиях, он так многому ее научил за последние несколько лет, что она чувствовала: самое меньшее, что она могла сделать, — это выдержать эти испытания для него. Он дал ей неожиданную возможность, поставив ее на место главного дизайнера, верил в нее вопреки всему, и сама идея предать его доверие, — даже если его больше не было, чтобы быть свидетелем этого, — вызывала у нее тошноту. Пусть это и означало рано или поздно встретиться с Адрианом Агрестом в каком-то коридоре, если она останется на борту. Отодвинув эту идею так далеко, как только могла, Маринетт опустилась на колени перед своим платьем, тщательно подшивая один из последних рисунков, что они с Габриэлем делали. Они говорили об этом платье всего за несколько часов до его неожиданной смерти, и она хотела, чтобы конечный результат оправдал его ожидания; своего рода дань уважения. Отказавшись смотреть на часы, — зная, что это было уже намного позже, чем можно было бы считать разумным, — Маринетт отступила на шаг, восхищаясь своей работой. Платье вышло великолепным, оно было красивой формы, но ему не хватало того маленького игривого чутья, которое Габриэль предполагал для него. Охваченная внезапной идеей, она быстро встала со своего рабочего места и направилась в кабинет Габриэля, как она делала это бесчисленное количество раз прежде. Она точно знала, что он хранит там хороший ассортимент атласных лент, в частности, красивую розовую бархатную, которая добавила бы идеальный штрих к одежде. Но чего она не ожидала, так это найти в кабинете Габриэля еще одного человека. Знакомая копна светлых волос валялась на столе ее покойного босса, широкие мускулистые плечи были опущены, сопровождаемые громким и отчаянным стоном. Маринетт на секунду остановилась у порога, — ее сердце застряло в горле, — гадая, сможет ли она уйти, подняв нужную ей ленту, чтобы ее не заметили. Это короткое колебание было ее кончиной. Словно почувствовав ее присутствие в комнате, мужчина поднял голову, и зеленые глаза впились в ее глаза, расширившись от удивления. Маринетт не могла сдержать вздох при виде человека, который так много лет преследовал ее мечты. Конечно, он немного повзрослел с тех пор, как в последний раз их пути пересеклись, но годы были к нему добры. Его лицо потеряло округлость юности, челюсть сделалась острее. Волосы были немного темнее, чем раньше, с легкой стрижкой, которая подчеркивала его взрослость и зрелость. Но при виде прекрасного зрелища Маринетт постоянно вспоминала одно слово: опасность. Понимая, что уставилась на него, Маринетт мысленно ударила себя по лицу и тут же снова взяла себя в руки. — О, мне очень жаль, мсье Агрест, — сказала она, надеясь, что ее голос не так дрожал, как она слышала. — Я не знала, что не одна в здании, иначе я бы никогда не вломилась так. Мне просто нужны запасы тканей, а после я уйду. Изогнув бровь, Адриан молча, с легкостью человека, более чем привыкшего к ее окружению, смотрел, как Маринетт на цыпочках шла по комнате. Она без колебаний открыла ближайший шкаф и порылась в нем, все ее тело растворилось в кажущемся беспорядке тканей и различной швейной мебели. Менее чем через тридцать секунд она вышла победительницей, держа рулон нужной ленты, и снова посмотрела на Адриана. Его лицо было застеклено смесью сонного замешательства и дезориентации. — Я… извините за беспокойство, месье, — прошептала Маринетт. — Спокойной ночи. Повернувшись к нему спиной, она пошла к двери, не сумев сбежать прежде, чем он позвал: — Маринетт? Маринетт Дюпен-Чен? Резко вздохнув, она развернулась на каблуках и снова посмотрела на него широко раскрытыми глазами: — Простите? Адриан поднялся со своего места и быстро обогнул тяжелый стол, чтобы сократить расстояние между ними: — Вы Маринетт, не так ли? Мы вместе ходили в школу, еще в классе мадемуазель Бюстье, с Нино и Аль… — Я прекрасно помню вас, мсье Агрест. Он молча смотрел на нее, подстраиваясь под ее осторожное выражение лица. — Так ты все-таки оказалась здесь? Она выдержала его взгляд и ответила холодным и профессиональным голосом: — Да. Несмотря на то, что вы, мсье Агрест, ведете себя, как большая задница. Могу я, пожалуйста, вернуться к работе сейчас? Лицо его напряглось, когда он внимательно посмотрел на нее. На мгновение показалось, что он пытался придумать, что сказать, но затем сдулся, жалобно вздохнув: — Очень хорошо. В любом случае, у меня есть ткани, которые нужно выбрать, и ни единого понятия о том, что я делаю. Хорошего вечера, Маринетт. Маринетт застыла, ее сердце остановилось в груди. В глубине души она знала, что ей все равно. Проблемы Адриана никоим образом не были ее собственными, и, если кто-то счел нужным поставить учителя физики во главе всего модного дома, — что ж, пусть будет так. Она не имела права голоса в этом вопросе. Кто-то, вероятно, решил дать ему эту черную работу, чтобы уберечь его явную некомпетентность от того, что действительно имело значение, — инициатива, которую она могла только приветствовать. Но с другой стороны, Габриэль всегда был человеком, которым она восхищалась, несмотря на его холодный вид; и годы, которые она провела, работая рядом с ним, не изменили этого. Он был блестящим дизайнером и буквально до последнего дня посвятил жизнь своему искусству. Она не могла вынести мысли о том, чтобы позволить Адриану испортить тяжелую работу своего отца, — даже если бы это был всего лишь заказ паршивой ткани. Она слишком много работала, чтобы позволить ему встать на пути, и если бы ей пришлось помочь ему заработать себе свободу вести свою линию, как она хотела, то она бы это сделала. Она взглянула на бумаги, разложенные на столе позади него, и нахмурилась: — Не покупайте ничего у Козетти; он самым странным образом обижается на вашего отца за то, что тот отказался включить шифон в зимнюю линию 2015 года. Есть хороший шанс, что он попытается Вас обмануть. Беркли может быть дороже, но я видела образцы шелка, и он не очень качественный. Зинья дешевле, лучше, а их продавец — настоящая любимица. Адриан ошеломленно уставился на нее, и ему потребовалась почти целая минута, чтобы снова обрести голос: — Но… но почему ты мне помогаешь? После… Маринетт прошла мимо него с напряженными плечами и решительной искрой в глазах: — Хотите верьте, хотите нет, но некоторые из нас на самом деле зарабатывают на жизнь этой компанией, и я не позволю ей утонуть, не устроив драки. Что еще вам нужно, чтобы принять решение? Молодой человек моргнул — сработал его профессиональный образ. Он присоединился к ней с другой стороны стола, чтобы показать ей документы поставщика, предварительно отметив, какой небольшой прогресс он сделал. Ее тон по отношению к нему был холодным, но вежливым, и она без усилий продолжила с того места, где он остановился, давая ему подсказки об их текущих отношениях с различными поставщиками и показывая ему веревки управления империей моды. Достаточно скоро Маринетт протянула Адриану последнюю заявку на подпись, встала и схватила катушку с лентой. — Маринетт? — он посмотрел на нее немного неловко, так, будто она только что спасла его из тонущей лодки посреди океана. — Спасибо, я бы не справился без тебя, и… — Не надо, — прервала его Маринетт. — Я помогла Вам только потому, что на кону моя работа. Доброго вечера, месье. Она покинула офис Gabriel в напряжённом, упорном молчании; ни один из них не готов был признать своей вины. Позже той же ночью Ледибаг со вздохом приземлилась на одну из верхних балок Эйфелевой башни рядом со своим напарником. Он удивленно посмотрел на нее: — Я думал, ты сказала, что собираешься ненадолго отказаться от патрулирования? С минуту она смотрела на горизонт; между ними воцарилась уютная тишина. Его вопрос все еще оставался без ответа, но Кот знал ее достаточно хорошо, чтобы понять, что она пыталась упорядочить свои мысли. Почти десятилетнее знакомство друг с другом означало, что большинство вещей между парой могло остаться недосказанным. В конце концов, она придвинулась ближе к нему на балке, и он обнял ее за плечи, — успокаивающий жест, который стал для них обычным. Она положила голову ему на плечо и снова вздохнула. — Что случилось, Баг? Разве твоя соседка по комнате не рассердится на тебя за то, что ты снова исчезла? Она усмехнулась, взяв его свободную руку и переплетая его пальцы со своими. — Я обязательно получу, когда вернусь домой, но сейчас мне нужно это. Мне нужна передышка с моим лучшим другом, моим безопасным убежищем. Он немного напрягся, услышав эти слова: — Так плохо? — Эта последняя неделя была поистине адом, и я скучала по тебе, как сумасшедшая, — мягко вздохнула Ледибаг. Кот Нуар мысленно застонал, устремив взгляд на горизонт. — Этот ваш босс — какой-то особенный придурок, раз он оставил вам, ребята, столько проблем после ухода. Ледибаг не была уверена, оскорбляла ли она память о Габриэле Агресте, позволяя своему партнеру таким образом запятнать свою репутацию. Но с известиями о его внезапной гибели по всему Парижу и о том, что Кот Нуар довольно хорошо знал, что его напарница работает в сфере моды, она не могла возразить, не выдав несколько компрометирующих улик. Вместо этого она решила ответить тихо, ободряюще поцеловав его в щеку: — Не то чтобы у него был выбор. У него были срочные личные дела, и мы будем в порядке… в конце концов. — Она замолчала, ее глаза следили за его взглядом на их собственный, частный вид на Париж. — Как твоя семья? Кот Нуар неловко заерзал рядом с ней, и она сразу же пожалела о том, что задала вопрос, мучивший ее всю последнюю неделю. Но с тех пор, как он опоздал на патруль из-за обязательной поездки в больницу, она беспокоилась о его родственнике, который был достаточно близок супергерою, чтобы заслужить немедленное посещение больницы, но тем временем достаточно далеким, чтобы его почти не смутило это испытание. — Он… — медленно начал Кот Нуар, старательно избегая ее взгляда, и во внезапной вспышке ясности она все поняла. Больной родственник больше не был частью их мира, и ее дорогой котенок горевал по-своему. — Мне очень жаль, Котик. Могу я что-нибудь для тебя сделать? — воскликнула она, извиваясь в его объятиях, чтобы сесть к нему на колени, а не рядом с ним. Он одарил ее несчастной улыбкой, которая на его красивом лице выглядела фальшивкой. — Не беспокойтесь обо мне, миледи. Я справлюсь. Иди к своей соседке по комнате, между вами и так достаточно напряженные отношения. Я бы хотел, чтобы ты пережила эту неделю, понимаешь. Не хотелось признавать это — но Ледибаг знала, что он прав. Если на прошлой неделе было какое-то указание, они, вероятно, вступили бы в ужасную драку, как только она ступит в их квартиру. Но это? Непоколебимая поддержка Кота Нуара, его добрые слова и обнадёживающее присутствие за последнее десятилетие? Знакомая теплота его объятий? Это того стоило, и стоило в тысячу раз дороже. Мягко улыбнувшись, она игриво посмотрела на него: — Когда это из нас двоих ты стал голосом разума? — С тех пор, как ты начала верить, что работать восемьдесят часов в неделю — это здорово. Иди домой и поспи. Ты едва можешь держать глаза открытыми. Она на секунду оперлась на него, впитывая его тепло. — Хорошо, глупый кот. Увидимся? — Конечно, миледи. А теперь иди, пока она еще на тебя не огрызнулась. Ледибаг быстро прижалась губами к щеке Кота и с последней легкой улыбкой и слишком коротким объятием улетела в ночь, оставив напарника наедине с его безмолвными размышлениями на башне.