Место в жизни / A place to belong

      Каким же он был идиотом, когда купил это пианино! Идиотом просто международного уровня, решив, что новенький Стэйнвей, ни много ни мало, может удивить Рей.       А ты точно мой сын? Поверь, девушкам и близко не уперлось новое пианино.       Ох, а Хан вместо усилий для решения проблем предпочитал просто уйти! Но Рей… Судя по разговорам, она росла без семьи, тут не поймешь, как себя вести. Да, он на полную использовал все преимущества своей идеальной памяти, мог четко воспроизвести каждую ее фразу из немногочисленных бесед, каждый свой ответ, которым он неизбежно просирал их прогресс. Он купил бы ей двадцать штук этих гребаных пианино и набил бы их едой, если бы только это смогло исправить все дерьмо.       Она даже не прикоснулась ни разу к чертовому Стэйнвей. Он терпел фальшивое пение, приглушенную неумелую игру в обеденный перерыв, но Рей? — Рей ни разу не подошла к этой штуке. Отмотать бы время назад и купить бы ей оборудование, указанное в заявке.       Потому что все так хорошо прошло, когда она приходила поблагодарить его.       Да, он идиот — вернулся в офис, звеня ключами, неловко придерживая коробки с едой на вынос. С тайской на этот раз, ей вроде бы нравилась эта точка.       Он уже проверил, стоит ли ее машина на парковке (Соло, ты жалок), так что она точно была в офисе.       Извиняться с помощью еды. Отец цветы для этого использовал. А Бен надеялся, что коробки не полетят ему в лицо.       Едва он включил сигнализацию, музыкальный мотив коснулся его слуха.       Не Шопен. Вообще не классика. Бен прошел ближе, чтобы различить ноты.       Мелодия была знакомой, но казалось, что две темы накладывались друг на друга, не борясь за превосходство. Красивая тема злодея из оригинальных «Звездных битв» гармонично сочеталась с дополнительным мотивом из «Carol of the Bells».       Боясь разрушить гармонию (часть его все еще не верила, что это была реальность), Бен свернул за угол и увидел пустую комнату отдыха. В темноте он различал ее профиль, изгибы тела, движения рук на клавишах, как она склонялась к инструменту на каждой паузе, проживая каждую ноту.       Разумеется, если бы он не стучал коробками об столы и стены, матерясь при этом, резко направленный в его сторону фонарик не ослепил бы его.       — Дьявол. Соло?       Ну блядь.       — Ты не могла бы выключить дальний свет?       Темнота вернулась, в глазах плясали зайчики. Он пытался проморгаться, силясь осознать, что чувство, разраставшееся в его груди, было тем, чего он не испытывал уже долгое время: это была… радость. Наконец-то она играла. Не днем, не перед этими клоунами офисными, не перед ним. Но здесь. В темноте. Для себя. Возможно, у него будет шанс заставить ее захотеть играть больше.       — Ты что-нибудь слышал?       Акцент. Холодный, грубый, британский. Она смутилась? А вдруг она давно хотела поиграть, ей вечно все мешали, и вот теперь он был таким придурком, что прервал ее, испортил момент?       Да, она смутилась. И если он ничего не сделает сейчас, Рей, вероятно, больше никогда не коснется фортепиано. А что он мог сделать? — То, в чем был хорош с малолетства. Быть мудаком.       — Ты с Дэмероном трахалась на пианино?       И, собственно, весь план решения проблем с помощью тайской еды можно было смывать в унитаз!       Я принес тебе поесть. Я идиот, мне так жаль. Ты не могла бы поиграть еще немного?       Но нет, он был Беном Соло. Его слова были жестоким орудием.       Рей двинулась на него, как в замедленной съемке. Удар ладони по его щеке был подарком.       Рука поднялась еще раз, и, хотя он должен был позволить ей ударить снова, он это заслужил, пусть изобьет его до полусмерти, но Бен схватил ее запястье, такое тоненькое, упиваясь позой королевы воинов.       — Ты, — яростно сказала она, не убирая руку, — придурок. — Акцент дрожью прострелил его тело прямо в штаны. — Если я решу трахнуть По или кого-то еще, тебя это не касается! — Она дернулась в его хватке, сражаясь за превосходство. — Если я выебу Снапа, Митаку, да хоть Хакса! — Ну вот, теперь ему жить с этим образом. — Это не твое дело! — Не помня себя, он надвигался на Рей, не отпуская запястья. — Если я решу трахнуть тебя здесь, на этом самом пианино — ты достанешь свой член и скажешь «пожалуйста»!       Он пропал. Потерялся в ней, обуреваемый гневом и возбуждением. Рациональная его часть что-то кричала об этике, политике, субординации. Зачем позволять разъяренной женщине, которую он только что унизил, усадить себя к пианино?       А другая часть мозга, что могла еще работать, приказала ему говорить.       — Пожалуйста. — Будто со стороны он услышал свой голос, и требовательные губы обрушились на него с поцелуем.       Время остановилось. Все остановилось, может быть, даже его сердце, осталась только Рей. Ее вкус, ее сладость и ярость наполнили его кровоток электричеством, отражая не чувства, — меньше всего это было похоже на поцелуй, скорее на битву, завоевание, захват, ограбление.       Она оседлала его, не давая двигаться, Бену потребовалась вся его воля, чтобы держать руки на сидушке, а не лапать ее талию. Растворившись в ощущениях, растворившись в ней, открываясь для нее, когда она того требовала, он вздрогнул, когда Рей углубила поцелуй.       Ее руки вцепились в его волосы, сладкая боль дала понять, что он именно там, где Рей хотела, чтобы он был. Ее тело горело, а его член уже болел в тисках брюк, боги, одно ее движение — и он в огне. Бен отдавал ей инициативу, безмолвно разрешал ей взять все, чего она хочет.       — Так, — выдохнула она ему в губы, — как ты относишься к сексу из ненависти?       Он потерял контроль.