The world inside out

      Гермиона сидела на подоконнике в пролётах где-то между этажами старого дома по адресу: площадь Гриммо 12. Пальцы касались стекла и забавно подрагивали от холода поверхности. Девушка, не задумываясь, чертила какие-то линии и схемы, вырисовывая рядом рандомный набор букв. Её мозг пытался собрать кусочки воедино.              Онемевшие пальцы потянулись к скрюченным ногам в форме зигзага, чтобы немного их помассировать. Она пришла сюда, когда солнце стало заходить, а сейчас уже непроглядный мрак.              Летний воздух казался затхлым и спёртым, спрессованным к минимальному количеству, ей его не хватало, как бы глубоко не дышала. За стеклом ничего не было видно, все окна выходили на задний двор, в качестве безопасности.              Поэтому ничего, кроме стен, она не видела, но это лучше, чем скурпулёзные недоверчивые взгляды на себе. Никто не верил, что проклятие Долохова могло просто отступить. Гермиона и сама не верила, что наступит такой момент, когда ей больше не поверят на слово.              С полными глазами слегка красноватого гнева вперемешку с противоположным тёмно-синим цветом обиды, она согласилась на ещё одну диагностику. Джинни, чтобы немного задобрить подругу за инцидент с собственным уходом, который поспособствовал ещё одной неделе в Норе, быстро на это согласилась.              Голос Уизли имел вес, и это знатно порой действовало Гермионе на нервы, потому что раньше это был её голос, а она не терпела конкуренции. Вернее, ей нравилась конкуренция тем, что подогревала в ней азарт и спортивный интерес, её желание одержать победу всегда стремилось к бесконечности.              Девушка реалистично себя оценивала, как и конкурирующих особ, поэтому ей нравилось сражение ровно до тех пор, пока не начинала сдавать позиции, что активировало её мозговую деятельность на триста девяносто пять процентов, и тогда срабатывал двигатель внутреннего сгорания. И даже то, что перед ней Джинни, не убавляло в ней это, вероятно потому что это то, благодаря чему она держалась. Ей надо быть лучше всех. Ей надо быть лучшей версией себя.              Гермиона в то утро ходила из угла в угол той комнаты, которую ей выделили. Скорее всего, она была «её» из этой версии вселенной, по крайней мере, узнала себя в идеальном, практически больном, порядке, за исключением слоя пыли. Видимо Кричер делал вид, что работал, а на самом деле только подслушивал, развешивая свои большие розовые морщинистые уши.              Её кровать была застелена мягким пушистым покрывалом глубокого серого цвета, оно явно не вписывалось в данный кофейный интерьер. Грейнджер подумала, что его сюда принесла здешняя Гермиона, вероятно плед что-то для неё значил. На небольшом комоде, который сплошь и рядом покрывали вмятины и царапины, стояло несколько фотографий. Интерес обострился так же сильно, как и зрение, которое её подвело, и пришлось подойти к мебели, чтобы рассмотреть фото.              Первая фотография — это она с родителями у бабушки на дне рождении после пятого курса на летних каникулах. У неё дома была такая же.              Вторая фотография уже была колдографией и не знакома для неё, но всё равно отдавала теплотой прямо у сердца. Это была гостиная этого дома, она сидела на диване между Роном и Гарри, сладко уснув на плече Поттера. Друзья широко улыбались с её открытого рта, и Рон даже хотел поднести к её рту игрушечного паука, но Гарри махнул рукой в шуточно-пугающем движении, и Рон с испугом выронил паука ей на колени, от чего Гермиона проснулась и сама испугалась. Как им удалось словить такой момент не знала, но понимала почему место этого колдо именно тут. Девушка на нём практически не отличилась от неё самой, все попытки рассмотреть ближе и детальнее только заставляли её лишь хмуриться.              Всё, что она заметила — это то, что до этого старательно пыталась игнорировать. Пустота во взгляде и огромные тёмные мешки ответственности под глазами всех троих. Ответственность, которую никто из них не вывозил, тонны застывшего бетона на грудной клетке столетнего скелета. Меньше, чем за секунду, всё сотрётся под тяжестью груза в костный порошок. Тогда она впервые пожалела, что не отдернула себя от этой раздражающей привычки всё детализировать, изучать и анализировать. Теплота от колдографии сменилась привычной обречённостью. Она гордо заняла своё место, принадлежащее ей по праву, лишь осудительно и оскорблённо хмыкая, что её посмели сместить.              Третье фото снова было простой неанимированной фотографией, но даже так это было слишком громко сказано. Грейнджер вертела её в руках, рассматривая с разных сторон и под разными углами, но как ни крути — это был обычный снимок, где девяносто девять целых и девять сотых процента занимало белое пятно. Будто включили вспышку и закрыли камеру. Может это фото солнца? Чтобы не забыть, что такое свет. Эту мысль оборвал вошедший в комнату Фред.              — Забывалочка наша, там Джинни тебя ждёт, — его рыжая грива показалась в дверном проёме. Гермиона вздрогнула, посмотрев на него, её глаза заблестели от слёз. — Эй, ты чего? Я же не обидел тебя?              — Нет-нет, Фред, всё хорошо, — девушка выдавила улыбку и протёрла глаза. — Здесь столько пыли, что у меня разыгралась аллергия.              — С чего ты взяла, что я Фред? Как ты нас различаешь вообще, Грейнджер? — он протиснулся в комнату и бесцеремонно взлохматил ей волосы. Парни всегда к ней относились, как к ещё одной младшей сестре.              — Вас очень просто различать, — Гермиона подавила всхлип, вспоминая безжизненное тело этого весельчака. Она заставила себя держаться, чтобы не рухнуть в его объятья, долго рыдая. «Вас легко отличить, потому что есть кого отличать. Ты жив». — У тебя нетронутая пара ушей.              «Больничное крыло» находилось в одной из бывших гостиных дома благородного рода Блэк. В ней было две комнаты в противоположных друг другу сторонах, помимо основного входа. Там были койки для раненых, их даже поделили на две степени тяжести ранений, чтобы не пугать других пострадавших.              Гермиона медленно спустилась по старой лестнице, считая скрипы половиц, казалось, что в этом доме беззвучно передвигается лишь домовик. Остальных дом отвергал, как какой-нибудь вирус. Несколько лестничных пролётов, и она спустилась на цокольный этаж. Капельки крови мирно собрались в ушных раковинах от режущего слуха мерзкого скрипа лестниц, которые остались позади.              Гермиона легко толкнула посеревшую дверь, которая напоминала цвет слоновой кости, и прошла внутрь комнаты. Свечи горели, окна открыты, а света настолько не хватало, что невольно становилось душно, и девушка потянула кисть к горлу, мягко его потирая. Несколько шкафов стояли в ряд. Разноцветные склянки по привычке бросались ей в глаза, когда она шла к единственному столу, за которым восседала Уизли, что-то пишущая на пергаменте.              — Джинни, — мягко подала голос Гермиона и остановилась в несколько шагах от стола. Рыжая макушка слишком контрастна со всей этой серостью. И если бы раньше она за это хваталась, как за соломинку, чтобы не утонуть в этом однообразии, то сейчас это раздражало. В глазах рябило, как от искр фейерверка или маггловской сварки. Хотелось отвернуться или закрыть глаза, чтобы абстрагироваться от триггера. — Я пришла на диагностику.              Девушка даже не шелохнулась, видимо, работа на ней сказалась таким образом, что она реагировала лишь на критическую ситуацию и вопли. Через несколько секунд Джиневра поставила точку пером, которая скорее напоминала кляксу, и уже после этого оторвала свой взгляд от бумаги, переводя его на Грейнджер. Голубые глаза устало смотрели вперёд себя и, казалось, ничего не видели, просто не могли сфокусироваться. Уизли отложила перо и быстро протёрла глаза ладошками, поднимаясь из-за стола. Гермиона даже почувствовала укол совести за свои предыдущие мысли.              — Да, конечно, пойдём со мной, — Джинни была одета совершенно обыкновенно, по внешнему виду, исключая усталости и серости лица, не скажешь, что она колдомедик.              Грейнджер всё хотела спросить, где та обучалась этому, потому что понятия не имела, но боялась, что это снова навлекло бы на её память подозрения. Уизли взмахом палочки распахнула двери, которые находились слева от неё, и жестом показала следовать за ней. Они переступили порог одной из двух «палат».              — Ложись на одну из кушеток и попробуй расслабиться. Вообще ни о чём не думай, мне нужно, чтобы твой разум очистился до состояния нового пергамента.              Комната была чуть уже, чем та, из которой они пришли. Окон всего было два и оба на одной стороне, так что часть палаты практически погружалась в темноту. Снова в ряд стояли кушетки. Их было восемь, если Гермиона правильно посчитала наспех, а противоположную стену занимали очередные шкафы. И откуда у них столько зелий, сразу запаслись? Наверное Гарри не пожалел на это половины своего капитала. Девушка присела на край кушетки, снимая обувь. Когда она относительно удобно разместилась, закрыв глаза, то Джинни встала около неё, давая ей минуту на то, чтобы расслабиться.              — Серибрэм диагностик, — произнесла колдомедик, держа палочку перед собой.              Заклинание вылетело светло-золотым свечением и обрушилось на Гермиону, будто блёстками. А затем над ней появилось светло-голубое марево и копия мозга Гермионы. Голубые глаза сузились придирчиво рассматривая гиппокамп, который отвечал за передачу краткосрочной памяти в долгосрочную. Он был... в порядке? Уизли недоверчиво увеличила голограмму и даже развернула её, чтобы осмотреть с каждого угла и ракурса.              Но всё было нормально, височная доля мозга, которая также частично отвечала за память тоже выглядела приемлемо. Цвет вернулся в норму, соответственно, что состояние и функции тоже возобновились. Значит ли это, что Гермиона больше не будет забывать? Вероятно, что да. Значит ли это, что обратно восстановится вся важная информация? Скорее всего нет, иначе бы Долохов не наслал настолько лёгкое проклятие. Но почему оно исчезло, оно запрограммировано на какой-то срок или есть сбои пока оно в разработке? Столько вопросов мучило Джинни Уизли одновременно, что она не знала за что хвататься.              Пока Джиневра осматривала отдельные участки мозга Гермионы, то не сразу обратила внимание на то, что появились новые ярко-пламенные небольшие вспышки. Уизли опешила, замерев на месте с открытым ртом, даже палочка перестала дрожать в её усталых руках. Она ещё не видела подобного, поэтому не знала, что это, и что с ним делать.              Её очередь испытать волну раздражения.              Она прокатилась по стволу её профессионализма, едко цепляясь за него, выдирая волокна. Джинни была слаба в своём профессионализме, когда этого нельзя было допускать. Девушка рыкнула и резким движением палочки ещё больше увеличила голограмму, вцепляясь в неё будто коршуном. Всё её внимание было сосредоточено на исчезающих и появляющихся искрах света. Джин свела брови к переносице и протянула руку к пятнам, это могло дать дополнительную информацию, если она имелась. К примеру, причина этих вспышек или момент, когда они образовались. Но цвет и интенсивность ей до жути не нравились.              Потеря контроля — непозволительная роскошь. Не позволяй себе.              Грейнджер в это время впала в некое беспамятство. Можно было сказать, что она безмятежно спала. Её веки слегка подрагивали из-за активности глазных яблок. Колдомедик наконец прикоснулась к местам вспышек на голограмме. Гермиона неожиданно выгнулась, чуть не переломав себе позвоночник, её крик разнёсся по палате, пугая Уизли настолько, что даже не заметила, как её ударило током. На кончиках пальцев остались ожоги от электричества. Девушка смахнула голограмму,и Гермиона очнулась.              Из глаз брызнули слёзы, а тело и голова буквально раскалывались надвое. Гермиона попыталась подняться, но по спинному мозгу прошёлся настолько сильный импульс, что она рухнула обратно. Грейнджер, в попытках претерпеть болезненную дрожь, прокусила нижнюю губу, проглатывая редкие капли собственной крови. Гермиона лишь подняла непонимающий взгляд на подругу, в ожидании ответа, но та выглядела слишком озадаченно, чтобы это заметить. Её одолевали нешуточные мысли о том, что на самом деле её пытали с помощью Круциатус в бессознательном состоянии. Боль была адской. Джинни молча развернулась к ней спиной и ушла.              — Что за чертовщина произошла? — прохрипела Грейнджер, не узнавая свой собственный голос. Он был сломан. Подстать хозяйке.              Бессмысленные поглаживания тела становились таковыми только потому, что не приносили собой пользу. Успокоить его не удавалось. Оно с методичной периодичностью содрогалось и сжималось. Что-то похожее она ощущала изнутри. Всё её существо так же болезненно и испуганно заходилось в жутком сокращении. Только оно не осталось без звукового сопровождения: то ли поскуливая, то ли постанывая от всего пережитого и случившегося, жалея себя, потому что сама Гермиона этого не делала.              Что с тобой?              Скрипнув зубами, она опустила ноги в попытках встать на них. Грейнджер босиком волочилась к двери. Шаги отдавались искрами в глазах, будто шла по раскалённым углям или битому стеклу. Собрав волю в кулак, девушка поставила себе цель и упрямо двигалась к ней. Наконец, когда её горячие дрожащие пальцы коснулись прохладной двери и скользнули к ручке, она услышала разговор.              Джинни что-то тихо, но уверенно бормотала. Это было плохим вестником чего-то серьёзного. Гермиона вжалась в двери, являющиеся своеобразной перегородкой, пытаясь вслушаться в слова. Это было слишком сложно, шёпот был быстрым и тихим, она ловила лишь обрывки фраз, как рыба, которая оказалась на суше. Мысленно Грейнджер собирала словесный пазл, дополняя слова по смысловой нагрузке и содержанию. То, что ей удалось собрать, заставило её одной рукой вцепиться мёртвой хваткой в ручку двери, а другой — прикрыть рот, чтобы заглушить рвущийся из неё ужас.              Некоторые участки мозга закодированы.              Гермиона вынырнула из мыслей и воспоминаний, когда её онемевшая нога потеряла опору и съехала с подоконника, потянув её за собой. Вовремя удержав равновесие, она снова потянулась её размять, чтобы встать. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы возобновить нормальную циркуляцию крови и спрыгнуть с подоконника. Голова немного трещала, поэтому девушка направилась на кухню, чтобы сделать глоток воды. Кухня в темноте выглядела ещё более устрашающе, чем со светом. Гермиона достала палочку, произнося тихо «Люмос», нежный голубой шар вырвался из наконечника палочки, освещая ей путь.              — Не спится? — мелодичный голос застал Грейнджер врасплох, заставляя её вздрогнуть всем телом и угрожающее направить палочку в сторону возможного обидчика. Хотя это было глупо, ведь Гриммо находился под защитой чар «Фиделиус». — Осторожнее с палочкой.              — Луна? Ты меня напугала, прости, — Гермиона заклинанием заставила свечи вспыхнуть, а палочку спрятала. Девушка прошла к графину с охлаждённой водой и налила себе четверть стакана.              Грейнджер, делая медленные глотки, обернулась к Луне, которая отрешённо сидела за большим пустым столом. Смотрелось жутковато. Сильнее вдавив поясницу в перекладину кухонного гарнитура и крепче сжав хрупкое стекло в руках, Гермиона замерла. Лавгуд по-прежнему больше не проронила ни слова, загадочно глядя в единственное, но большое окно. Гермионе показалось, что та находилась в трансе, как при медитации. Может она ей помешала? Луна всегда была немного странной и отрешённой, поэтому её действия хоть по-прежнему вызывали вопросы, но уже не требовали на них ответы. Девушка быстро допила и, поставив стакан в раковину, прошла к выходу из кухни.              Когда она практически прошла гостиную, ступая на первую половицу лестницы, камин неожиданно вспыхнул. Гермиона остановилась с занесённой ногой над следующей ступенькой и вопросительно вскинула брови. Из зелёного пламени вылетел какой-то кусок пергамента, приземляясь аккурат на кофейный столик. Её любопытство взяло вверх настолько активно, что очнулась уже тогда, когда обходила тот самый старый диван с снимка в её комнате. Это оказалось письмо.              «Все, кто сейчас на Гриммо.              Нужна ваша помощь. В одном из наших штабов слишком много раненных. Запланированная вылазка на одно из мест скопления пожирателей для собрания информации обернулась рассекречиванием. Дин, Ли, Анжелина, Фред и Кэти, которые сразу поспешили на подмогу, пострадали сильнее остальных. Гермиона и Луна, вы особенно мне нужны для оказания помощи, не теряйте времени, Годрика ради! Адрес, который вам нужно назвать, чтобы прибыть сюда через каминную сеть: 45 Ховард-стрит, Шеффилд, Са́ут-Йо́ркшир.        Джинни Уизли»              Из кухни показалась белая макушка, когда Гермиона дочитывала письмо. Её руки дрожали от волнения, а глаза жадно вгрызались в текст, будто хищник в свою жертву. Луна что-то тихо спросила, подходя ближе, но Грейнджер было не до этого, поэтому Лавгуд была вынуждена наклониться через её плечо и самой пробежаться / глазами по чёрным смазанным строчкам. На её отрешённом лице возникла неопределенная решимость, которая была ей менее свойственна, чем самой Гермионе.              — Мы нужны им. Сейчас, — Луна схватила Грейнджер за руку, /толкая к камину и левитируя ей горшок с летучим порохом.              — Мы должны сказать остальным, Луна!              Гермиона пыталась возразить, Джинни явно дала понять, что им нужна помощь больше, чем двоих, даже если эти двое были приоритетом. Лавгуд, наплевав на правила безопасности, ступила рядом с подругой в камин, набирая вместо неё в руку порох и называя адрес. Последнее, что услышала Грейнджер, было: «Мы можем опоздать, мы потеряем только время, которого у нас нет!». А после языки пламени унесли её на другой конец Англии.              Девушки выпали из камина, Луна устояла, схватившись за его стенку, а Гермиона больно приземлилась на колени, они, видимо, никогда у неё не заживут. Её реакции мог позавидовать любой аврор, ибо она тут же уверенно подорвалась на ноги и выставила перед собой палочку в защитном жесте. Луна призрачным взглядом окинула пустую тёмную комнату и стала идти в другую сторону.              Гермиона закатила глаза и прикусила кончик языка, чтобы не сорваться, хватая Лавгуд за локоть, которая даже не потрудилась вынуть свою волшебную палочку из кармана. Мрак и тишина не сулили ровным счётом ничего хорошего. На секунду проскользнула мысль тут же прыгнуть обратно в камин. Тихо, аккуратно, вскользь, словно капля дождя по стеклу, прокралась в её мысли и заледенела. Девушка обернулась, но горшка с порохом по близости нигде не было.              — Годрик бы тебя побрал, Лавгуд! — тихо шикнула Грейнджер, по-прежнему, придерживая её за локоть. Паника и чувство того, что сейчас должно что-то произойти сидели на её рёбрах, небрежно раскачиваясь. С каждым движением в ней это росло, и она ощущала, как пальцы начали леденеть и подрагивать. — Достань палочку и не отходи от меня ни на шаг. Нам нужно отсюда выбраться.              Тяжело дыша, в попытках заставить свой организм включить какие-нибудь дополнительные сверхчеловеческие способности, Гермиона медленно ступала по деревянному полу. Она пыталась не терять концентрацию, при этом следить за скоростью своих шагов и их звуковому сопровождению. Казалось, что они на минном поле, и каждый шаг нужно планировать вплоть до дюйма, иначе всё взлетит на чёртов пыльный воздух.              Он был настолько низкого качества, что образовывался плотной пробкой в её костлявой и тонкой глотке. Чтобы испустить несчастный вздох, нужно было ударить себя в солнечное сплетение. Начать задыхаться ещё сильнее, чтобы после жадно глотнуть, как после «собачьего кайфа». Надеть на голову прозрачный полиэтиленовый пакет и затянуть покрепче. Гермиона отчаянно не хотела признавать, что ей это нравилось. Бурлящее чувство страха наравне с закипающей в жилах кровью. Нравилось чувство возможной потери, это ведь означало, что ей ещё есть что терять, не так ли?              Мрачная холодная гостиная вот-вот должна была остаться за их спинами. Они её покидали так же, как Моисей шёл к земле обетованной. И что-то их пыталось удержать, словно нашептать лёгким майским ветерком, запутанным в волосах. Просило остаться, просило зажечь свечи и камин, сесть на старый пыльный диван, обнять себя руками и уснуть. Остаться и никуда не уходить, не оставлять комнату одну. Но Грейнджер упрямо делала обратно пропорциональное. Её правая нога перешагнула порог, и когда они обе оказались в коридоре, то по спине прошёлся мороз, будто лавиной скатился, подпрыгивая на каждом выступающем позвонке.              Карие глаза просканировали новое помещение доступное их острому взору. Тесный душный коридор, освещённый лишь одним окном, за которым ярко белела луна. Коридор вёл в двух направлениях: если идти направо, то там, скорее всего, находилась кухня; прямо — виднелась боком лестница на второй этаж, а вот в конце левой стороны была входная дверь. Гермиона, чуть ли не пискнув от счастья, потянула за собой Лавгуд, но вдруг слишком резко остановилась. Луна больно врезалась ей в плечо и уставилась на неё отрешённом взглядом. Не могло быть всё так просто. Не могло. Где тогда смысл и логика письма, а затем и их появления. Верхние ступеньки лестницы заскрипели.              — Что ж не уходите? Разве не вы пару минут назад отчаянно шептались, что вам нужно выбраться отсюда?              Девушка настолько резко обернулась, что почти сделала всю работу за других и чуть не свернула себе шею. На последних верхних ступеньках сидел мужчина, в слабом освещении Грейнджер не удавалось его достаточно рассмотреть, но она была уверена, что это очередной пёс. Послышался жуткий низкий смех со стороны неизвестной комнаты, откуда вышел ещё один мужчина. В нём она уже точно узнала Роули. Гермиона сцепила зубы от злости и страха, как бы не старалась быть сильной — ей было страшно.              Никто не нападал. Это было похоже на дешёвый вестерн, который она никогда не любила. Спиной продолжала делать микроскопические шаги к двери, аккуратно подталкивая и Луну. Неизвестный мужчина громко хмыкнул и с высоты бросил какой-то предмет прямо за их спины. Грейнджер не успела обернуться, как взрывной волной её откинуло вперёд, она лишь успела заметить, как волосы её опередили, а после — снова пол и снова синие колени.              — Арресто Моментум, — проговорила Гермиона, тяжело, но быстро поднимаясь на четвереньки. Роули, шедший к Луне, которая улетела ещё дальше неё, замедлился. — Экспеллиармус!              Его палочка легко и плавно вылетела из его рук. Грейнджер практически возрадовалась, прощупывая свои покалеченные рёбра. Девушка только направила на него вновь палочку из виноградной лозы, как её резко схватили за волосы. Слёзы без стеснения затянули всё блеклой пеленой, а она ойкнула, неосознанно хватаясь за руку обидчика, чтобы отделаться от него.              Наконец солоноватые капли медленно покатились по щекам. Теперь, когда ей ничего не мешало, а его лицо было в несколько дюймах, Грейнджер увидела. Увидела необычайно глупое и квадратное лицо Гойла младшего. Это как его должна была помотать жизнь, что Гермиона приняла молодого парня за взрослого мужчину? Его лицо было перекошено больной радостью, как у совсем маленького и бестолкового щенка.              — Достаточно повеселилась, сука безродная? — его губы растянулись в улыбку, ещё более тупую и уродливую, чем он сам. Грейнджер только собиралась ответить, как почувствовала, что весь воздух моментально вышёл из лёгких, а лоб встретился с деревянным полом. Последний тусклый свет, да и тот померк.              Вечная темнота злорадно усмехнулась, забираясь ей под веки. Спи и не просыпайся.              Веки налились свинцом. Тяжёлым, качественным, неподъемным. Всё потеряло смысл, если его имело. Пустота ласково, подобно матери, обнимала её, поглаживая по спине и волосам. Холодные, зябкие, колючие прикосновения считались родными и такими правильными, даже мысли не возникало, что это не так. Тихий убаюкивающий шёпот срывался из пустого чёрного рта, убеждая её остаться тут. Остаться с ней навсегда в этих ледяных и устрашающих объятиях. Гермиона нахмурились, когда начала чувствовать, что ей перестало это нравиться, теперь ей было до жути страшно.              Она расцепила руки, но темнота её не отпускала, продолжая обнимать и гладить, но теперь девушка ощущала, как длинные острые шипы врезались ей под кожу с каждым движением. Они входили так глубоко под эпидермис, что практически протыкали органы, не обращая внимания на препятствия в виде подкожного жира и мяса. Гермиона чувствовала, как они щекотно касались её рёбер. А потом резкий рывок вниз и... Её распороло.              Словно со стороны Грейнджер наблюдала, как начала крошиться. Её вертикально располосовало. Внутренние органы первыми обрушились вниз, образовывая своеобразную перину. Кишки падали, образовав гнездо, в которое поспешно летели печень, селезёнка, поджелудочная, желудок. Почки вывалились за пределы и небрежно скатились вниз. Её рёбра, руки, ноги, голова сложились, как карточный домик. Всё это месиво неожиданно начало бурлить, пениться и закипать, пар и запах исходил такой, что, имев физическую оболочку, она бы уже раскинулась на полу, не сдерживая рвотные позывы и частые сокращения желудка. Но она лежала в той куче. Гермиона там вся. Мерзкая грязная жижа.              Что с тобой?              Грейнджер пришла в себя и пожалела об этом: голову будто прорубили топором на две части. Когда карие глаза медленно и тяжело распахнулись, то искры из них полетели прямиком в виновника. От исходящей боли она сжала руки в кулаки, чувствуя кожей острые ногти. Боль продолжала стучать молоточком по вискам, а периферическим зрением она заметила жирный засохший подтёк тёмной крови. Этот урод раскроил ей лобную долю. Девушка заранее закусила губу, как солдаты железную ложку, и попыталась подняться. Холодный пол остужал и притуплял, но нельзя было терять время.              Перед глазами всё пошло таким кругом, что Грейнджер завалилась на бок, чувствуя острую тошноту: она ехидно щекотала пером её горло и желудок. Мерлин, помоги. Она буквально чувствовала, как по пищеводу в обратном направлении шёл ком из непереваренной еды. Возможность умереть от того, чтобы захлебнуться рвотными массами вообще не красила будущую перспективу, но Гермионе физически не хватало сил что-либо сделать.              — Всё-таки очнулась, падаль, — Гойл оказался настолько близко, ворвавшись в возможные остатки личного пространства, что её замутило ещё сильнее. Снова схватив её за клок кудрявых волос, он оторвал её бледное лицо от пола, презрительно в него вглядываясь. — Стоило сучке Ордена оказаться на волоске от смерти, как они тут как тут. Что же в тебе особенного, грязь?              Внизу послышался какой-то грохот, что пол под ними задрожал, значит она находилась на втором этаже. Гермиона будто вынырнула из-под воды, когда услышала желчные слова Грегори. Неужели Орден здесь? Как они их нашли? Какая, к черту разница, они спасены, нужно лишь тянуть время, перенаправить его полностью Ордену.              Гермиона дёрнулась в сторону, оставляя в руке Гойла приличный клок своих волос. Зашипев от очередного прилива головокружения, тошноты и боли, она попыталась хотя бы немного привстать, опираясь спиной на холодную стену. Когда ощущения притупились, девушка огляделась и ничего примечательного не заметила. Старая заброшенная спальня: балдахин грозился от чиха рухнуть на кровать, окно было покрыто таким слоем пыли, что свет еле-еле проступал, давая ей возможность разглядеть не особо крупные детали.              — Что во мне особенного, Грегори? — Гермиона болезненно оскалилась. — То, чего у тебя и твоих дружков никогда не было. Мозг.              — Круцио!              Раскат боли пронёсся яркой вспышкой, и все звуки борьбы утонули в свистопляске очередной агонии. Её тело покрылось тёмной плетёной сетью, будто вены проступили сквозь кожу и лопнули. Грейнджер выгнулась от боли и сорвалась на крик. Круциатус в исполнении Гойла был не особо силён, но травмы головы и рёбер превратили его в изощрённую пытку. Словно ей заново ломали: брали, как куклу, и нещадно били об стену. Горло саднило от крика. Гермиона была бы рада сейчас отключиться, но организм продолжал сражаться и терпеть.              Кровь закипала и циркулировала по телу с бешеной скоростью, сосуды в мозгу лопались, и казалось, что он вот-вот весь до последней капли вытечет на этот грязный прогнивший пол. Пальцы в своей беспомощности хаотично врезались в деревянные брусья пола, загоняя в кожу и под ногти неопределённое количество микроскопических заноз. Она была на грани сумасшествия, ещё один шаг, всего один. Гермиона Грейнджер решилась. Несмотря на волны проклятия, Гермиона зашептала. Неразборчиво, слабо, глотая окончания вместе с кровью и слезами. Шептала стоп-слово. Сейчас всё закончится. Девушка блаженно и слабо улыбнулась, в предвкушении покоя. Гермиона закрыла глаза и... Ничего не произошло. Стоп-слово не сработало!              — Развлекаешься? — низкий елейный голос сотряс собой воздух, пространство резко сузилось до размера картонной коробки.              Малфой небрежно оттолкнулся от дверного проема, чопорно отряхнув рукав своего чёрного пиджака и, не спеша, двигался вглубь комнаты. Гойл заметно вздрогнул, быстро пытаясь это скрыть. С громким недовольным вздохом, он отвёл палочку от полуживой девушки и развернулся лицом к бывшему сокурснику. Гермиона использовала эту передышку, чтобы потратить свои последние силы. Она отползала в сторону, пока на неё не обращали внимания. Судорожные и нервные движения в поисках палочки не увенчались успехом. Грейнджер не переставала бормотать. Годрик, услышь.              — А, Малфой... Ты быстро прибыл. Разве ты сейчас не должен быть за границей? — Грегори выглядел раздражённым и до глубины души оскорблённым. — Эта мразь посмела сказать, что умнее меня. Я решил напомнить её место.              — Место — местом, но ты же не думал, что я тебе посочувствую и опровергну её заявление? — его холодный смех заполнил собой её грудную клетку. Он поселился рядом с раскачивающимися паникой и страхом. Но в отличие от них, не раскачивался на костях, а вылизывал. С чувством, с жаром. Каждое ребро, каждую косточку. Медленно, влажно, горячо. Этот ледяной смех обрушился на неё раскалённой лавой. — Я не мог пропустить такое шоу. Иди вниз, от тебя там с твоими животными замашками будет больше пользы. Роули мёртв, а психи Кэрроу от восторга и возбуждения сейчас друг друга запытают.              Грегори поджал губы и обернулся, устремляя взгляд поросячьих глаз на Грейнджер в углу. Ему не хотелось прекращать собственное развлечение, тот сладкий момент власти. То, что ему никогда не доставалось. Он был всего лишь рядовым на побегушках. Желваки на его квадратном лице заходили ходуном. Всё снова плыло в загребущие руки Малфоя.              — Это не обсуждается.              Еле волочив свои огромные несуразные ноги по полу, он покинул комнату. А вместе с ним и воздух. Малфой сделал несколько шагов и присел около Грейнджер, обнимающей себя за колени. Защитная поза. Плоское бледное лицо приняло относительно сосредоточенное выражение. Малфой пытался понять, жива ли она вообще или её можно было уже выбрасывать в кусты на заднем дворе этого захолустья.              Серые глаза прошлись по ней вдоль и поперек удручающим взглядом. Драко плавно откинул двумя пальцами спутанные локоны волос с её лица. Гермиона была похожа на себя. На ту, которой должна выглядеть. Затравленная, забитая, отрешенная, напуганная. Со смесью крови, грязи и слёз.              — Выглядишь так, как должна была в школьные годы, — она не реагировала, но по-прежнему смотрела прямо сквозь него, что-то уверенно шепча. Глаза её тёмные, большие, зрачки неприлично расширены и пусты. Почти так же, как его. — Что, не работает твоя «Абракадабра», Грейнджер?              И на неё снова будто вылили ушат воды. Гермиона подавилась глотком воздуха и сдавленно захрипела, хватаясь за грудную клетку. Её разрывало изнутри в прямом смысле этого слова. Центр тяжести сместился и Грейнджер завалилась на бок, чувствуя очередной спазм в груди. Малфой громко цокнул и слабо ухватил её за локоть кончиками пальцев, удерживая в подвешенном состоянии. Дверь громко распахнулась, слетев с петель, пыль столбом разнеслась и закрыла собой всё. Условный туман резал глаза.              В поле её расфокусированного зрения мелькнула мантия Кингсли Шеклболта. Хватка Малфоя стала увереннее и грубее. Она услышала шёпотом прямо над своим левым ухом: «Кажется, нам пора. Попрощайся». Гермиона в панике сделала слабый рывок, чтобы выдернуть руку из его хватки, но перед глазами уже всё поплыло, а после наступило полное ощущение, что её подвесили на крюк за пупок. И снова всё завертелось и закрутилось. И снова захотелось умереть. Аппарация.