The world inside out

      Прошло около недели с тех пор, как Гермиона очнулась в Малфой Мэноре. Всё это время она провела в «своей» комнате, Блинки ей много чего поведал в первый день. Даже показалось, что домовик мог стать хорошим подсобником в побеге, но, несмотря на всю свою сговорчивость, он наотрез отказывался нарушать волю своего хозяина даже косвенно.              Сообщив всю нужную информацию, эльф сказал, что Малфой дал чёткие указания на её счёт. Тогда Грейнджер поинтересовалась, что же это за указания, еле сдерживая свою своенравную натуру, чтобы не сорваться на невиновном. Блинки сказал, что хозяин Драко строго приказал следить за её здоровьем, питанием и особенностью находить неприятности даже в бессознательном состоянии. Также это подобие на аристократа запретило ей покидать выделенные комнаты. Эльф сочувствующе поджал уши, но пойти на уступки отказался.              В первые три дня Гермиона даже как-то передумала возражать против этого рабства с привилегиями, потому что ей нужен был отдых. К чёрту ментальное состояние, она должна восстановить физические силы. С обломками, что раньше звались её психикой ей некогда разбираться. Было решено не трогать эти Помпеи, чтобы хоть как-то продержаться на развалинах. Гермиона много ела, ещё больше спала и позволяла Блинки применять к себе очищающие заклинания, так как встать с кровати ей было ещё не по силам. С большим рвением она задавала вопросы эльфу, начиная с того, где её палочка и как призвать Малфоя обратно в замок.              Блинки выпутывался как мог, кормя её расплывчатыми объяснениями и настойками, что благодушно оставил Забини. Гермиона, в отличие от версии себя из этого сна, не была сильна в гербологии и колдомедицине. Но даже ей не составило труда различить некоторые пузырьки с лекарственной бодягой. Укрепляющее, крововосполняющее и успокаивающее зелье. Почти транквилизаторы. Но это то, что нужно было. Сначала Грейнджер послушно всё выпивала, чем получила доверие Блинки, а спустя пару дней начала прятать склянки под матрас.              Для неё оставалось загадкой, почему эльф так беспечен в этом вопросе. Но пару раз у неё кольнуло в груди оттого, что Гермиона так безоговорочно пользовалась его добродушием и некой инфантильностью. Тем временем у неё медленно, но уверенно пополнялся запас необходимых зелий в случае скорого побега. Точного плана пока не было, что выводило её из себя. Она терпеть не могла импровизацию в сложных и тяжёлых ситуациях, в которых, как ей казалось, всё должно идти строго по плану.              Никогда не шло.              Первые дни в заточении шли как-то слишком быстро и сумбурно. Гермионе казалось, будто она в бреду. Словила белую горячку, и всё это ей просто мерещилось. Как в детстве. В семь лет малышка Гермиона попала под холодный октябрьский ливень. Его последствия она в полную мощь ощутила уже ночью: её тело ломало, голова кружилась и болела, а ей было очень жарко.              В какой-то момент она повелась на поводу у собственного наваждения, представляя, что её родители рядом. Она хотела сходить к маме, но дверца шкафа приоткрылась, и оттуда показалась голова монстра. Гермиона хотела было уже закричать, но её внимание привлёк шум за окном. Когда девочка перевела взгляд, то заметила костлявую руку, которая скребла по стеклу когтями. А потом что-то склизкое схватило её за ногу, ей ничего не оставалось, как закрыть глаза и со всей силы закричать. Этот крик родители помнят до сих пор и каждый раз вздрагивают. Они нашли её под одеялом свёрнутую клубком, тихо плачущую и зовущую на помощь. И сама Гермиона, и постель были насквозь мокрые от слёз и пота. Её пытались привести в чувства, но она лишь закрывалась и просила её не трогать, продолжая звать маму.              Может и сейчас это всего лишь кошмар в состоянии горячки? Грейнджер покосилась по очереди то на шкаф, то на окно, то на пол, упираясь взглядом в ножку кровати. Она определенно ждала появление монстра, но Малфой не появлялся... А что если Гермиона сама монстр? Самое ужасное, что могло с ней произойти — она сама. Скверна в хрустальном сосуде. Осколок стекла в обёртке от конфеты. Волк в шкуре паршивой овцы. Самый страшный и опасный враг, потому что не опознан.              В районе третьего дня Гермионе заметно стало лучше. Боль больше не сковывала, силы восстанавливались, бледность сошла и облик скелета озлобленно отступил от постели. Тёмные синяки под глазами пропали, рёбра не болели, череп тоже был реконструирован магией Блейза. Что значило приемлемое самочувствие для Грейнджер? Информация. Бес снова голоден, и те ошмётки, что ранее были ему брошены, уже стали обглоданными костями.              Блинки явился, как обычно, в полдень с обедом. Сегодня это был суп из моллюсков, тёплый салат с креветками, а также тосты с авокадо и лососем. Она удивилась, зачем столько морепродуктов? Ни то чтобы она их не любила, но такое обилие настораживало, как в принципе и изысканное меню для неё. Гермиона всерьёз подумала, что её откармливали для убоя.              Домовик был в хорошем расположении духа, он смахивал пыль с поверхностей, пока Грейнджер, не спеша, медленными глотками пробовала суп. Уже сама и с большей осторожностью. Её рецепторы не выявляли никакой подвох, как бы она не старалась распробовать. Еда была вкусной, сытной и горячей. Несмотря на тёплую погоду, в Мэноре было прохладно и зябко. Уилтшир обильно поливало дождём в сопровождении жуткой грозы.              Гермиона пила чай, когда Блинки что-то тихо напевал, протирая туалетный столик и все его принадлежности. Странно. Раньше она его не замечала, последствия схватки с Гойлом обернулись по ощущениям получением контузии. Потеря ориентации и концентрации.              — Блинки, — голос Гермионы тихий и спокойный, располагающий к себе. — Как долго я здесь пробуду? Я не могу ждать возвращения Малфоя. Мне нужно домой, мои друзья волнуются за меня.              — Мисс, мне было велено за вами смотреть и не выпускать из комнаты до возвращения хозяина Драко, — он протёр какой-то стеклянный флакон и поставил обратно так, что пошла тихая рябь по дереву. — Сожалею о ваших друзьях, но не могу в этом помочь. Возможно, что лорд Малфой их предупредил.              Гермиона громко фыркнула, крепче сжимая чашку в руках. Пальцы жгло, а дорогой фарфор грозился треснуть в трепетной, но сильной хватке.              — Я разве в рабстве, Блинки? Где ж это было видано, чтобы девушек похищали и насильно удерживали взаперти? — Грейнджер горестно выдохнула и поставила маленькую фарфоровую чашку на поднос.              — Вы не в рабстве, вас спасли, — эльф сказал это резко и отвернулся от Гермионы к своему занятию. Видимо, его задело то, как она отозвалась о благородном поступке его хозяина.              Ветка яблони от сильного ветра врезалась в окно. Грейнджер машинально дёрнулась в сторону, кусая щеку. Она протёрла закрытые глаза, чтобы уменьшить давление, но вместо этого лишь сильнее надавила на глазные яблоки, наблюдая за разводами бензина на обратной стороне подрагивающих век.              — То есть, мне совершенно нельзя покидать эту комнату? А если у меня клаустрофобия? Хотя бы в сад, мне нужен свежий воздух, — Блинки отрицательно покачал головой, не повернувшись к ней, но всё же щёлкнул пальцами, и форточка открылась. Влажный и прохладный воздух ворвался в комнату, кружа свой быстрый томный вальс. — А моя палочка где, не знаешь? Волшебники без палочки как без рук.              — Вашу палочку я не видел, мисс, вам лучше задать этот вопрос хозяину, когда он вернётся, как и все остальные, — домовой эльф взял поднос в руки и исчез.              Казалось, что Гермиона всё же его обидела. Грейнджер осталась наедине с бушующей погодой и закрытой форточкой. Она закрылась сразу же после ухода Блинки, но от этого легче не становилось. Ветер и дождь по-прежнему бесновались и её это пугало. Не хотелось признавать, но уединение — это последнее, чего она желала. Ужин появился вечером сам по себе на прикроватной тумбе вместе с лекарствами. Когда с ними было покончено, и последний столовый предмет опустился на поднос, то он исчез. Гермиона осталась совсем одна. Так закончился третий день её сознательного заточения спасения.              Четвёртый и пятый день она начала с попыток вернуть расположение Блинки, но он так и не появлялся. Гермиона сначала вежливо просила его, потом приводила доводы и аргументы, а закончила угрозами. Грейнджер схватилась за вилку и приставила её к горлу, угрожая воткнуть её в сонную артерию. Эльф не появился, а вилка в её руках обмякла и повисла, словно лапша. Будто на ушах мало.              Она откинула её обратно на поднос, где она снова затвердела, принимая изначальную форму. Возмущение захватило Гермиону. Были мысли назло отказаться от еды, но таким образом вред был бы причинён только ей самой. Тяжело будет обустраивать свой побег, когда валишься с ног прямо в голодный обморок. Ничего не оставалось делать, как продолжать питаться и строить планы.              Шестой день начался уже с полной ревизии её золотой клетки, ища в ней брешь. Кровать, наконец, потеряла форму её тела, когда девушка встала. Гермиона воровато огляделась, будто совершала преступление. Неосознанно она почувствовала, как на неё начали давить стены, захотелось вернуться в постель, к которой Грейнджер уже привыкла. Та хотя бы была ей известна и ничем не угрожала. В отличие от этих стен, которые активно сужались. Точно она своим первым прикосновением к полу активировала ловушку. Как в древних египетских гробницах.              Шаги были медленными, а ледяной мраморный пол остужал босые ноги. Первым делом она, конечно же, подошла к двери и опустила кисть на красивую дверную ручку. Волна магии нежно, но чуждо пронеслась по её пальцам, предупреждая, что не узнаёт в ней хозяина. Гермиона не решалась опустить ручку и потянуть на себя дверь. Глаза закрылись в предвкушении, а дыхание сбилось.              Вдох.              Выдох.              Ручка плавно опустилась и...              Ничего.              Грейнджер разочарованно хмыкнула и всё же повторно толкнула во все стороны несчастную дверь. Не больно и хотелось. Гермиона ударила по резным узорам, ощущая, как ладонь обдало жаром. Она обернулась в поисках нового объекта своих репрессий. Взглядом Грейнджер выискивала ещё одну дверь в дальнем углу, где заканчивалась оконная рама. Блинки говорил, что за этой дверью ванная комната, которую она сможет использовать после того, как ей станет лучше.              Лучше не стало, но настал её час.              Она до неё определённо доберётся.              Вещей при ней не было. Когда Гермиона только пришла в себя, то заметила на себе простую хлопковую ночную рубашку. Сейчас она также была на ней, Блинки дважды в день освежал её заклинанием. Даже после того, как перестал попадаться ей на глаза. Казалось, что он приходил, когда она засыпала, и проверял её. Она была уверена в этом. Но когда она притворялась спящей, чтобы подловить — его не было.              Грейнджер почувствовала прилив сил после своей славной агрессии на дверь, себя, Блинки и Малфоя. Особенно на Малфоя. Ей бы его. Как на третьем курсе. Испуганного, озлобленного, потирающего краснеющую щёку с отпечатком её ладони. В ней тогда злость и обида за гиппогрифа кипела так, что страх перестал быть признаком инстинкта самосохранения. Гермиона гордо бы стерпела его ответную реакцию, держа себя на грани начала рукопашного боя. Но он не ответил. Не было ни оскорблений, ни знаменитого на весь Хогвартс «Мой отец узнает об этом».              Малфой просто ошеломлённо на неё смотрел. Серьёзный и сосредоточенный вид Гермионы его привлёк больше, чем сама пощёчина. Грейнджер была уверена, что он вот-вот замахнётся, а мальчики закроют её, хотя она не просит. Но он лишь гордо стоял, будто его честь и спесь не была задета ни на каплю. Огни в серых глазах потухли так же быстро, как и вспыхнули. Гермиона точно видела, как на огромный полыхающий костёр обрушился поток ледяной воды. Пугающее спокойствие расплескалось в его взгляде. Драко лишь усмехнулся и оторвал руку от лица, чтобы она посмотрела на своё творение.              А после молча созвал своё сопровождение, которое струхнуло, прячась за его ещё не развившейся спиной. Гермиона почувствовала холодный воздух и запах зубной пасты где-то в районе левого уха, когда он проходил мимо. И почему-то показалось, что это ещё не конец. Гарри и Рон наперебой говорили о том, какая она храбрая и как слизняк испугался, чуть ли не плача. Но она ведь видела обратное... То, что до этого ни разу за ним не наблюдала.              И вот этот «не конец» пришёл, теперь Гермиона справедливо могла назвать его концом.              Грейнджер двинулась к большому окну, чтобы найти ручку, слабое место, да хоть что-нибудь. Окно действительно было очень большим и без лишних деталей. Даже форточка открывалась лишь с помощью магии. Гермиона закатила глаза. Окно и то без магии открыть не в состоянии. Какое тут могло быть преимущество, если лень и белоручие достигло такого уровня? Пустая напыщенность.              Но вид из окна был красивым, тут она поспорить не могла. Совсем рядом цвела яблоня, ей наверняка несколько сотен лет. Крепкая и ветвистая. Это был вроде бы третий этаж, насколько Гермиона могла разглядеть. В её голове уже появилась экстренная стратегия, где она разбивает стекло, прыгает на дерево, спускается с него и бежит... И поминай как звали. Пальцы коснулись прозрачной поверхности, будто проверяли на муляж, но, к сожалению, стекло было настоящим и прочным.              Прямо перед окном была только одинокая яблоня и большая территория газона, вдали виднелся тёмный решетчатый забор. Грейнджер припала к стеклу лицом, чтобы рассмотреть прилегающие боковые стороны. Сощурив глаза, она наткнулась на то, что её заинтересовало. Это было похоже на сад, виднелось невысокое ограждение по его периметру, но интересно было вовсе не это. Сад был усеян снегом. Если ещё сильнее напрячь зрение, то можно разглядеть то, как прямо сейчас там кружат хлопья снега. Магия не переставала её удивлять.              Далее она переместила взгляд на тот самый туалетный столик. Резное дерево цвета «Венге», он аккуратно стоял в правом углу от кровати. Может, она просто не смотрела в ту сторону раньше? Ну или его поставили сюда недавно, но это казалось ей совершенно глупой мыслью. Никто не будет настолько комфортабельно организовывать её заточение спасение. Мягкий персиковый пуф, в цвет одеяла, был задвинут. Гермиона резко потянула его на себя, но он легко поддался, как будто приглашая её.              Наконец, она увидела своё отражение, Грейнджер казалось, что она не обидела Блинки, а до потери пульса его напугала. Волосы взбились до размеров вороньего гнезда из-за того, что постоянно электролизовались посредством механического трения об подушку. Лицо было перекошено усталостью и, казалось, уже виднелись проблески паники и безысходности.              Рядом лежала деревянная расчёска, Гермиона попыталась расчесать волосы, но они только ещё больше запутались. Со вздохом она положила предмет на место, случайно цепляя рукой какой-то пузырёк. Это были духи, она повертела их, рассматривая. Рядом стояли ещё несколько таких же флаконов, но других цветов, Грейнджер подумала о том, что это значило разнообразие ароматов. Она наткнулась на ещё некоторые предметы декоративной косметики. Они все были абсолютно новыми и нетронутыми.              Гермиона с психу бросила пудру, из-за чего она разлетелась на куски, поднимая небольшое облако пудровой пыли. Решили купить, задобрить, усмирить? Не выйдет. Гермиону Грейнджер этим не возьмёшь.              Платяной шкаф в левом углу от ванной комнаты тоже был в цветовой гамме туалетного столика и кровати. Он казался не по размеру огромным, ей бы и четверти с головой хватило. Не церемонившись, Гермиона рывком его распахнула, ведь понимала, что чуда больше ждать неоткуда. Несколько тремпелей одиноко жались друг к другу в углу. Всё остальное место занимала одежда. Она не знала, как на это реагировать. Культурный шок давно сменился паранойей. Гермиона совершенно не понимала, что происходило. Почему такая роскошь? Почему не темницы в подвале Мэнора?              Дрожащей рукой она провела вдоль тремпелей, касаясь ткани одеяний. Несколько простых платьев висели, занимая её внимание. Совершенно неброские, но аккуратные и со вкусом подобранные. Свободный покров и длина до щиколотки. Рядом были несколько пижам, ещё одна ночная сорочка и два комплекта пижамных штанов и рубашек. Гермиона присела на пол и зажмурилась, когда пальцами потянула на себя нижний ящик. Три комплекта бесшовного нижнего белья лежали друг за другом. Второй ящик содержал в себе колготы, чулки и носки. В третьем она нашла туфли без каблуков.              Грейнджер отшатнулась от шкафа, падая назад. Развалившись морской звездой на ворсистом персиковом ковре, она закрыла руками глаза и пыталась не заплакать. Ещё никогда осознание не было таким ощутимым. Будто за шиворот бросали маленькие кусочки слепленного снега, Гермиона ощущала каждую холодную каплю, которая стекала по её позвонкам. Но ничего не могла с этим сделать, снег продолжал сыпаться, таять и стекать. Слишком реально выглядел отрицательный исход её плана. Малфой словно готовился к этому, выжидая нужный момент. Ей нужно избавиться от этого страха, он не давал дышать. Нужно отвлечься, нужно рассчитать все возможные вариации, нужно продумать всё до малейших деталей. Гермиона, не посмотрев больше на всё ещё раскрытый шкаф, поднялась на ноги и двинулась в ванную комнату, громко хлопая дверью. Она обязательно сбежит, оставляя Малфоя есть землю после её шагов.              Гермиона томилась в башне, но дракон не спешил нападать.              Седьмой и восьмой день стали пограничными для мозга Гермионы. Та плотина, которую она строила ветка за веткой медленно уходила вместе с напирающим течением воды. Когда мы от чего-то бежим, ставя стены между участками памяти и мозга, нужно помнить, что в замкнутом пространстве далеко не убежать.              Именно по этой причине из неё выходил отвратительный окклюмент — её стенки крошились подобно песчаным замкам на ветру. Грейнджер когда-то пыталась на пятом-шестом курсе изучать её самостоятельно, чтобы хотя бы попытаться. Вместо знаний и умений прибавилось то немногое, в чём она плоха.              На самом деле, таких вещей было множество. Когда её учили играть на гитаре, то ладони были покрыты порезами от струн, и даже постоянная практика ей не могла продвинуться дальше базовых теоретических знаний. Гербология и астрономия — проплешины в учебном плане, потому что аналитической склад ума совершенно не хотел признавать космические тела, хотя это была его ипостась. Про ботанику и говорить не стоило, мама даже комнатные цветы не доверяла ей поливать.              Ещё Гермиона не могла запомнить марки машин, хотя дядя-механик, у которого не было своих детей, долго и упорно пытался ей объяснить. Также она посредственна в полётах на метле, а за квиддичем наблюдала исключительно из-за того, что была хорошим другом.              Не умела плавать и кататься на велосипеде, потому что не могла сохранять равновесие. В начальных классах маггловской школы её ругали за быстрое чтение, потому что она «глотала» окончания и бормотала одним сплошным потоком из нечленораздельных слов.              Многие считали её образцом. Идеалом. Ей множество раз говорили, что она раздражала этим, своим комплексом главного героя. Своей картинностью, неестественностью и кичливостью. Гермиону Грейнджер мало кто принимал за живого человека, способного на эмоции, чувства и проступки. Она была картинкой. И никто не хотел понимать, что она лучшая во всём лишь потому, что долгое время была наихудшей.              А те, кто понимал сейчас, были в смертельной опасности. Именно это являлось причиной того, что даже рассудительная прохладная Гермиона начала сходить с ума. Заставляя себя запереть воспоминания того дня, когда она с Луной переместилась в тот злосчастный дом, Грейнджер лишь чаще к ним возвращалась. А вместе с ними возвращалась мерзкая липкая паника. Она присаживалась рядом, словно давняя подруга, клала ей руку на плечо, а после безостановочно нашептывала омерзительные вещи.              Что стало с её друзьями? Выбрались ли те, кто пришел тогда за ними живыми и целыми? Как Луна, она последний раз видела её, когда Лавгуд взрывной волной откинуло вперёд. Они не были лучшими подругами, но девушка была ей дорога, как и любой из Ордена Феникса. Гермиона понимала, что если позволит себе об этом думать, то не выдержит. Но предел её подошёл к концу после страшной догадки о том, что она может не выбраться. Это стало спусковым крючком во всех смыслах.              Как она не пыталась вернуть себе хвалёный контроль — у неё не получалось. Она была напуганной восемнадцатилетней девушкой, которая уже семь лет не знала ничего кроме страха, боли и смерти, дышащей в спину. Гермиона пыталась себя корить за эту несвоевременную слабость, но лишь сильнее начинала плакать, утыкаясь лицом в подушку. Она всего лишь ребёнок с прошедшим мимо неё детством.              Секунды стали ощутимы, как самые долгие временные рамки, им, казалось, не было конца. День сурка нещадно поглощал её последние капли адекватности. В ней росла тихая ярость, о которой даже самой Гермионе ещё не было известно. Малфой приютил в своём доме атомную бомбу и поджёг своим уходом фитиль.              Тик-так.              Грейнджер сорвала голос, когда звала Блинки, но он не пришёл. Никто не пришёл. Её замуровали. Демоны. Рассудок, в отличие от физического тела, уже давно покинул пределы комнаты. Они не хотели по-хорошему, когда она протягивала руку, теперь она сравняет это место с землёй. Женские слёзы страшны, когда высыхают, обращаясь в порох. И этого пороха ей хватит, чтобы сжечь дотла весь Уилтшир к чертям.              Несколько дней назад Гермиона нашла в своих волосах сломанную заколку, которой собирала особо непослушные пряди волос. Сейчас она стала пробным орудием побега. Грейнджер присела на корточки около двери, чтобы попробовать открыть замок частью заколки. Вероятность была ничтожно мала, но если бы она ещё бы минуту просидела ничего не делая, то это была бы её последняя минута.              Гермиона потратила несколько минут в попытках разворотить замок, но лишь сломала остатки заколки и несколько ногтей. Слёзы снова собирались пеленой, но в этот раз она упорно не разрешала себе плакать, хотя очень хотелось. Если не открыть тихо — открыть громко. Пусть придут на шум, пусть изобьют её, привяжут к кровати, но бездействие приносило ей физическую боль.              Девушка повисла на ручке, толкнув дверь из стороны в сторону, но она не поддавалась. Гермиона до боли закусила губу, чувствуя, что слёзы всё же покатились по щекам. Она не хозяйка даже собственному телу, что говорить о теперешнем положении. Отойдя на несколько шагов назад, Грейнджер собралась с накопленными силами и с разбега навалилась на дверь всем корпусом тела. Не помогло.              Истерика давила, слёзы душили, а безвыходность участливо рассыпала ей под ноги канцелярские кнопки. Хаотично размазав дорожки слёз, Гермиона убрала с лица волосы и развернулась на сто восемьдесят градусов, направляясь к туалетному столику. Персиковый пуф оказался весьма увесистым, когда она оторвала его от пола, удерживая двумя руками. Грейнджер стала напротив окна, занеся его над головой и прикрыв глаза, собиралась со всей силы бросить его в окно. Не от страха, а для того, чтобы сберечь их от осколков. Её слегка шатало от веса пуфа, но даже это она использовала для раскачки броска.              Тик-так.              — У тебя ничего не получится, а щепки будешь убирать сама, — её руки дрогнули, и предмет мебели с грохотом рухнул на пол за её спину, когда звуковая волна дошла к ней, распознаваемая слуховым восприятием как свист ветра при падении в бездну. — Эксплуатация эльфов же не в твоём стиле, Грейнджер.              — Ты... — тихо пролепетала она, глядя на свои дрожащие руки. Гермиона всё ещё стояла к нему спиной, не в силах обернуться. Инстинкт самосохранения вопил об открытой незащищённой позе. — Ты!              Гермиона резко обернулась. Он стоял, облокотившись боком на дверь, держа расслабленно ладонь на рукояти двери. Почему ему постоянно нужно на что-то вальяжно опираться, неужели ноги не держали? В её глазах он являлся красной тряпкой для быка, поэтому, пиная ногой мешающий пуф, она стремительно приближалась к нему.              Пощёчина.              Да такая, что его лицо непроизвольно развернулось в сторону от силы удара. Малфой повернулся обратно с самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен. А способен он на многое. И ей обязательно стало бы страшно от такой перемены, но его холодные глаза приводили обратно в чувства.              — Ещё раз, — едва прошептал он, выдыхая воздух с запахом мяты ей в лицо. Его руки быстро схватили её запястья, толкая в сторону кровати, но не отпуская. Гермиона приземлилась на постель, ей было больно от его хватки, но он, по-прежнему, не отпускал. Малфой нависал над ней, а запах мяты ощущался ярче. — Ещё один чёртов раз, Грейнджер, и я за себя не ручаюсь.              Он выпустил её руки и выпрямился. Она гордо отвернулась и украдкой вытерла слёзы, истерика всё ещё водила хоровод вокруг неё. Руки дрожали.              Тик-так.              Драко поднял тот самый пуфик, беззвучно присаживаясь на него. Гермиона не прятала взгляд, но нарочно плотно сомкнула губы и молчала. Он криво усмехнулся. По ней было видно, как много ей хотелось высказать, но она хранила молчание, как что-то самое ценное, что у неё было.              — Если тебе нечего сказать, то скажу я. Мне некогда в молчаливые гляделки играть с тобой, — Малфой заметил, как она почти раскрыла рот, но вместо этого лишь сильнее раздулись её ноздри от подходящего гнева. Ему бы держаться подальше от эпицентра взрыва, но Драко сел рядом с бомбой, обнимая её. — Начну с того, что поздравляю тебя с новым местом жительства. Давай договоримся сразу, Грейнджер, тебе отсюда не сбежать, поэтому даже не трать свои силы и моё время.              Взрыв.              Комната в руинах. Они сидят на своих местах, а вокруг стоял столб пыли и грязи. Обломки кровати впивались ей в кожу, но она не двигалась, только смотрела ему в глаза. Восемнадцатилетняя девушка снова стала привычным для всех воином.              — Ты действительно думаешь, что твои слова имеют для меня хотя бы наноскопический вес? Я сбегу, Малфой, слышишь? Сбегу, — она улыбнулась, и его брови слегка приподнялись, замечая на её лице его улыбку. Улыбку, которая никогда не касалась взгляда, оставляя его колючим. — Ты можешь только молиться о том, чтобы, сбегая отсюда, я не перерезала тебе глотку.              — Я так и думал, до чего ты предсказуемая, — он поднялся и сделал шаг к ней. Как бы гордость не переполняла Гермиону, она быстро попыталась отсесть в сторону, но он успел удержать её на месте, присаживаясь рядом на корточки.              — Какого... — его лицо напротив её, так близко, что мята снова заполнила собой пространство вокруг неё.              Драко быстро нашёл её руку, сжимающую покрывало, и вдавил её в постель. Грейнджер тихо застонала от боли, пытавшись вырвать кисть, но он держал слишком крепко. А после, не отрывая взгляда от её лица, он коснулся её костяшек, поднимая руку в воздух. Практически нежно Малфой тронул её пальцы и ловким движением что-то надел ей на безымянный палец правой руки.              Гермиона охнула, когда почувствовала неожиданную прохладу металла. Кольцо? Она не успела спросить или понять, как металл резко нагрелся. Жар разнёсся по всему телу, принося за собой слабую боль.              — Ну вот и всё, — он вернулся на место, где сидел, и с его лица не сходила едкая ухмылка. Гермиона чувствовала себя идиоткой, понимая, что её провели. Она пыталась стянуть кольцо с пальца, но из него вылезли шипы, крепко впиваясь в кожу. — Не пытайся, ты же не думала, что это простое кольцо? Мерлина ради, Грейнджер, не расстраивай меня ещё больше своей недальновидностью.              Гермиона не слушала его, она будто в бреду, пыталась снять это чёртово кольцо, шипы вгрызались под кожу с каждой попыткой всё глубже. Она плакала и еле сдерживалась, чтобы не кричать, невнятно мыча вместо крика. Шипы чуть ли не достигли кости, когда Грейнджер отпустила палец и перевела взгляд на Малфоя, который незаинтересованно всё это время за ней наблюдал. Забавно, в комнате только неодушевленные вещи, включая их.              — Сними это, — голос дрожал от слёз, но не переставал быть властным. Грейнджер снова вела себя, как раньше, словно у неё на всё есть права. Дозволение от профессора. — Сними с меня это чёртово кольцо, чокнутый ты сукин сын!              Ноги Гермионы снова несли её на всех парах ярости в сторону мирно сидящего Драко. Она была уже в предвкушении того, как сожмёт дрожащими руками его бледное горло, но Грейнджер споткнулась об ковёр и больно упала на колени около Малфоя.              — Рано ты, Грейнджер, спускаешься вниз, — она подняла голову вверх и увидела его угловатую ухмылку, как же ей хотелось пустить ему пулю в лоб. — Я только с дороги, давай как-нибудь потом?              И будто этот курок спустился. Только в лоб самой Гермионы. Она снова замахнулась для удара, но на этот раз Драко легко перехватил руку. Угловатая ухмылка исчезла, а его лицо было похоже на восковую копию. Непроницаемую, плоскую, неживую. Малфой держал её пальцы в кольце своей ладони, крепче сжимая. Гермиона скривилась, шипы до сих пор в коже, а кровь новой волной тихо выплёскивалась из ран, медленно стекая по ладони до локтя.              — Я что тебе говорил? — тембр спокойный, точно колыбельная, а хватка всё крепче, пальцы окрасились в кровь. — Почему ты никогда никого не слушаешь, тупая ты мазохистка? Нравится боль? — он ещё сильнее сжал её пальцы, её кровь полностью покрыла их руки. Гермиона всхлипнула, пытаясь ударить его второй рукой, которую он также перехватил.              — Пусти!              — Ты не ответила, Грейнджер, — Драко внимательно смотрел ей в глаза, держа руки. Его, казалось, совершенно не волновало, что он запачкался её грязной алой кровью. — Если тебе так нравится, то я с удовольствием буду твоим личным садистом, ручным монстром и палачом. Только скажи, и ты постигнешь такие грани боли, о которых даже догадываться не могла.              Куда ещё больше? Ей казалось, что она давно за этой гранью. Боль стала единственной точной и неоспоримой перспективой, в которой Гермиона перестала сомневаться.              Драко поднялся и потянул Гермиону за собой, заставляя подниматься с колен. Он тянул её за собой в сторону кровати, шепча какое-то заклинание на неизвестном ей языке. Он чем-то похож на болгарский, но Грейнджер сомневалась в этом. Зато у неё не было сомнения в том, что её веки тяжелели, а беспокойство и гнев покидали её вместе с силами. Она медленно засыпала.              Малфой поднял её к кровати, отпуская руки, тело неожиданно стало таким громоздким и тяжёлым, что Гермиона быстро осела на постель. Драко двумя пальцами толкнул её в плечо, заставляя откинуться на мягкую поверхность всем телом. Грейнджер услышала очередное заклинание, и её руки очистились от крови.              — Раны затянутся самостоятельно, как только шипы вернутся в кольцо. Всё узнаешь потом, но чем чаще ты будешь пытаться его снять, тем глубже шипы будут впиваться в кожу и тем дольше будут в ней находиться. Подумай своей лохматой головой хоть раз, Грейнджер.              Драко повернулся к ней спиной и направился к двери.              — Зачем тебе это? — язык Гермионы заплетался, и она еле себя понимала. — Я же просто грязнокровная девчонка.              — Ты не представляешь как ценна, золотая девочка.              — Малфой? — он обернулся через плечо. — Я сбегу, слышишь?              — Обязательно, Грейнджер.              За ним тихо закралась дверь, и она тут же погрузилась в глубокий сон.