«Недолго и легко написать историю, в которой детально, до фанатизма детально, указываются абсолютно все действия, количество вдохов и выдохов героев, кто куда сел, сколько раз встал и снова сел, закурив очередную сигарету. Сложно написать так, чтобы в одном словосочетании «смертельная скука» именно воображение читателя дорабатывало все остальные детали с помощью ассоциаций и, в случае истинного мастерства, сюжет эскапизма. Только вот не каждый знает, что эскапизм — самое сильное воображение, доведенное одиноким фанатиком до пика блаженства. Стать таким фанатиком — легко. Нужно только захотеть при некоторых обстоятельствах, например, одиночество. »
Это самая чёткая запись в книге, которую напечатали на форзаце. Бедняжке вырвали много страниц, исчеркали ручкой, рисовали страшные рожи на свободных и чистых страницах, которые явно были созданы для заметок. Лили нашла её совсем недавно, но совсем забыла, ведь сейчас спрашивать о значении непонятных слов у мамы и дяди невозможно. Клайд выпил таблетки, которые должны были помочь ему от похмелья и помочь Ганнибалу не слышать его голос несколько часов. Лектер положил снотворное, которое обычно срабатывает в таких малых дозах через полчаса. Мужчины собрали минимум вещей — только одежду для похорон и то, в чем они были, Клайд забрал документы, и трое молча выехали из дома на похороны четвёртой. Солнце спряталось за горизонт, когда Флинн и Лектер прибыли в Литву, старый особняк семьи Лектер. Похороны назначены на следующий день в обед, Ганнибал расселил гостей в разные комнаты. Клайда — в одну из самых дальних под предлогом, что в том крыле нет грызунов, которых так боится зять, а Лили — рядом со своей и кухней, на которой Ганнибал провел весь вечер. Его подруга Чийо присутствовала во время их приезда, потому что Лектер заранее предупредил её. Сам он пообещал, что просто так не оставит смерть Миши, они оба разделят этот сладкий плод, месть убийце. Дверь в комнату Лили тихо скрипнула, девочка не спала, даже не собиралась ложиться. Чрезмерное любопытство стало формироваться в обычную привычку — Лили хотела осмотреть весь дом, когда закроется дверь в соседнюю комнату, и дядя ляжет спать. Девочка с любопытством разглядывала старые книжные полки, которые были прикрыты, как будто от стыда, белой порванной простынью. Потрёпанные корешки, приятный терпковатый запах старой краски мягким туманом благоуханий наполнял комнатку. «Ромео и Джульетта. Гамлет. Макбет» — читала она про себя почти полностью стертые названия книг. Её дядя мог наблюдать за её действиями часами. Лектер каждый раз удивлялся и наслаждался своим поражением, когда не предугадывал действия, мысли или слова Лили. Он, Ганнибал, один из тех людей, от которых зависит её воспитания, он предоставляет ей знания, пищу для размышлений, но проконтролировать исход не может. Он запланировал тот вечер из-за своего любопытства. — Не спишь? — спросил он, медленно проходя внутрь. Немного блёклый свет за почерневшей от времени лампы осветил лицо дяди. — Не сплю. — Ты голодна? Девочка слабо улыбнулась и ответила, мельком посмотрев на мистера Стивенса. — Очень. Ганнибал был рад услышать этот ответ, его улыбка — доказательство этому. Лектер пригласил девочку на кухню, Лили ещё раз посмотрела на своего ёжика. Ей так хотелось взять его, но она не сделала этого. Ей так хотелось взять его, но внутренний страх оказался сильнее. Чего бы маленькой смелой Лили бояться плюшевого ёжика с мягкими иголками? Она сама не поняла этого и впоследствии не задумывалась. Но ответ был на самой поверхности. Ёжик казался ей некой преградой, привязанностью к маме, частью самой мамы, её ласки, любви, заботы. Мистер Стивенс — её подарок, который всегда будет напоминанием об её ледяном теле, которое совсем недавно лежало в подвале дома. Лили даже прикасаться к ежу было как-то неловко при других людях, особенно при дяде. Это было для неё личным, сокровенной тайной, секретом, познать ответ которого не смогла даже сама Лили. Немного помешкав на месте, когда её сердце колко разделялось на две частички, Лили пошла за дядей, посмотрев на него снизу мягкой и нежной улыбкой, которая была когда-то у Миши. У Лектера не по-доброму ёкнуло сердце, он сумел улыбнуться, но понял, что всю жизнь будет питать слабость к маленькой Лили. Он не сможет ей навредить, а если когда-нибудь это произойдёт по неизвестным причинам, то он будет ненавидеть себя до конца своей жизни. Лили не была удивлена, что на столе нет еды — если бы её дядя уже приготовил, по всему первому этажу огромного особняка разлетелся запах. — Что мы будем готовить сегодня? — Бефстроганов из печени с зеленью и пастой с паприкой. — Звучит очень вкусно! Ганнибал ничего не ответил, лишь улыбнулся и открыл холодильник. Он мог приготовить сердце, оно меньших размеров, но этот орган портится гораздо быстрее. Сердце сложно приготовить итак, а в данном случае оно уже имело неприятный запах. Печень в холодильнике оттаяла, выглядела она тоже не первой свежести, но благодаря заморозке было вполне подходящим для ужина. Точнее, внешний вид у неё был достаточно свежим, что внушало Ганнибалу уверенности в превосходном ужине. Весь сегодняшний вечер он должен быть внимательным, печень -одно из самых нежных, чувствительное мясо, если долго варить свежую, то получится кирпич с отвратительным запашком. Если бы у Ганнибала была возможность попробовать сырое мясо, посмотреть его изнутри, никак не повредив кусок — он был бы на грани счастья и эйфории. Однако любой неаккуратный разрез перед обработкой может испортить мясо и просто сварить его изнутри. Тарелка с печенью стояла на столе, пока Ганнибал доставал кастрюлю с верхней полки и мыл её, Лили с любопытством разглядывала орган. Она без раздумий поняла, что это печень человека благодаря тому, что в соседнем кабинете школы есть небольшой скелет, которого зовут Стэн, а в нем пластмассовые органы. Случилось так, что один из её одноклассников уронил Стэна, и все его внутренности разлетелись по классу. Ребятам пришлось собирать их, а печень, хорошо прорисованная, совсем новая, досталась Лили. Она была уверена, что печень, лежащая перед ней — человеческая. Лишь незнание того, как выглядит этот орган у животных, не дало Лили задуматься над владельцем органа сразу же. — А печень животных больше, чем сердца людей? — Каких именно животных ты имеешь в виду? — Корова, лошадь или барашек, — перечисляла Лили, переминаясь с ноги на ногу. -И многие другие, из которых мы раньше готовили. — Да, их печень больше. Мы готовили как-то барана, помнишь? — Да, но оно примерно одинакового размера. А откуда ты взял именно ЭТУ печень? Лектер поставил почти полную кастрюлю с водой и присел на стул, взяв к себе на колени Лили. — Это печень человека, подобных тебе и мне. Жаль, что ты не помнишь, но мы чаще готовили органы людей, чем животных. — Я помню похожие, но я всегда резала овощи, а мясом занимался ты, — Лили не чувствовала ничего необычного и неловкого в этом разговоре, в отличие от её дяди. Ганнибал, осознав то, что его племянница сейчас доминирует в их диалоге, что она застала его врасплох, постарался перейти на её «волну». — Прости, но я немного поражён тобой, моя бусинка. Скажи мне честно, что ты почувствовала, когда поняла, что это печень человека? — Почувствовала? — Лили оглянулась на дядю и непонимающе дёрнул бровью.- Я не знаю… Ничего, наверное. — А о чём ты подумала? — Я думала о том, о чём спрашивала, и спрашивала о том, о чём думаю. — Тебе нисколько не жаль людей, которые умирают ради нашего ужина? — А людям жалко животных, которых они сильнее и которых они едят? Почему человек сильнее не может съесть человека слабее? Ганнибал вновь улыбнулся, замысловато кивнув. Такая маленькая девочка имеет стержень, ствол, который когда-нибудь превратится в прекрасное колючее дерево, которое не даст себя в обиду. Облегчённо выдохнув, Ганнибал поцеловал в затылок свою племянницу. Лили пришлось задуматься обо всем сказанном из-за слов дяди. Если бы он не обратил внимание, девочка не стала бы вдаваться в подробности и спокойно вкушала превосходный ужин. — Почему я должна жалеть тех, кого не знаю? Мама тоже умерла, — произнесла Лили, после чего она на секунду задумалась над тем, чтобы бросить всё, побежать в комнату и крепко обнять мистера Стивенса. — Её не пожалели… Маму тоже хотели съесть? — Почему ты так решила? — Слышала ваш с папой разговор на кухне. Ты виноват, что мама умерла? — Лили смотрела на дядю невинными глазками, и врать ребёнку- невозможное из невозможного. — Я причастен к её смерти, но я не убивал её. — А печень? — Она мамина, — произнес Ганнибал, после чего немного помолчал, обдумывая следующую фразу. — Я взял её, чтобы почтить память, вспомнить то, что было хорошего, вспомнить всё, что мы пережили с ней… Лили предчувствовала, что печень принадлежит маме — откуда дядя мог взять ещё чью-то в такой краткий срок, когда всё время был вместе с ней и Клайдом? Лили продолжала смотреть на миску ещё несколько секунд в абсолютном молчании, пока дядя не снял её с колен. Лектер вымыл печень и положил в кастрюлю, включив на медленный огонь. — Многие части человека имеют неприятный запах, избавиться от него помогает предварительная варка, — сказал Ганнибал, разложив на столе продукты. Доктор Лектер резал лук, Лили на другой стороне стола, чтобы не заплакать из-за лука, как это происходило не один раз, нашинковала розмарин, петрушку и укроп, нарезала морковь слайсами, толщиной в маленький мизинчик. Вскоре все ингредиенты отправлены в кастрюлю с мясом, соль, несколько щепоток красного и чёрного перца — всё должно быть в идеальных пропорциях, чтобы приправы не перебивали вкус нежного мяса, а обогощали его. Лектер не отводил взгляд от мяса, на нем не должно быть ни единой корочки, ни единого большого пузыря не должно булькнуть из сердца в кастрюле. Целый час на медленном огне, запах приправ стоял во всем доме, некоторые, такие как зелень, пришлось убирать из кастрюли почти сразу же — запах переваренного розмарина в мясом бульоне — не лучшее начало ужина. –Ты часто убиваешь ради еды? — тихо спросила Лили, столь же тихо и бесшумно подойдя к дяде. — Довольно часто. — А скольких ты убил? Лектер слабо усмехнулся, когда последние травинки укропа оказались выловлены и выброшены в мусорное ведро. — Я не считаю количество своих жертв. Так делают только те, кто не может поверить в факт убийства, считает тела для самоутверждения, потехи эго, самолюбия. — А ты знаешь много убийц? — Достаточно, чтобы делать такие выводы, — Лектер глянул на девочку, после чего наклонился к кастрюле и поймал носом запах мяса, с успокоением сел на стул — мясо свежее и будет превосходным, если не допускать ошибок. — Просто… Я думала, что ты убиваешь, чтобы ужинать, а ужинаешь, чтобы почтить память… Ты убиваешь, чтобы почтить память людей. Поэтому я подумала, что ты знаешь всех кого почитал и вспоминал… Лектер не смог сдержать улыбки, поправил воротник и часы, после чего достал стул из-за спины и пригласил сесть Лили. Мельком мужчина посмотрел в коридор — там никого не оказалось. — Ты чуть-чуть меня не поняла. Я чаще убиваю незнакомых людей, чтобы поесть. В редких случаях — людей, которые меня предали или разочаровали. Возможно, Лектер специально закончил разговор, чтобы Лили не смогла продолжить, возможно, у Лили закончились готовые вопросы, размышления над которыми зашли в тупик — не суть. До конца обработки мяса никто не произнёс ни единого слова и не чувствовал необходимости делать обратное. Вскоре мясо было готово, некоторые ингредиенты заново порезаны, Лили, встав на стул, достала с верхней полки колбу с чистейшей паприкой, Ганнибал поставил варить пасту. После варки, Лили слила воду, вновь зажёгся огонь на газу, и паста чуть прокоптилась вместе с соусом. Нарезанное сердце жарилось отдельно в прошлом наборе овощей, зелень более не добавлялась. Почти в самом конце Ганнибал захотел добавить немного сливок, сделала это Лили. Вот наконец ужин готов, две превосходные порции пасты с бефстроганов, паприкой и свежей зеленью в виде укропа на верхушке, пахли прекрасно, до урчания живота. Лили сидела рядом с дядей, он налил себе в бокал красное полусладкое вино, которое достал из погребка. Для первоклассницы ничего запивать не требовалось — почти всегда блюда дяди получаются настолько нежнейшими, что волокнистое мясо само тает на языке и расплывается по всей гортани. — Bon appétit, — произнёс Ганнибал, подняв глаза на Лили, которая с истинным наслаждением рассматривала блюдо. — Merci, — Лили, вспоминая привязчивую песню из рекламы конфет, не удержала своей детской улыбки и взяла в руки столовые приборы. Мясо не резалось, оно просто отделялось. Казалось, одно дыхание маленькой девочки могло разделить их на несколько мягчайших кусков. Ганнибал и Лили одновременно попробовали их общее детище, как всегда, по привычке, они с похожей палитрой эмоций наслаждения смотрели друг на друга. Мясо не было острым и терпким от паприки, не было горьким и резким от вываренной зелени, не было очень сладким, потому что морковь была достаточно поздней и не особо сочной, самое примечательное дополнение, не считая самой печени, конечно же, — вкус лука, который при каждой новой пробе то ли тянулся тонкой ниткой аромата, то ли ставил мягкую запятую в конце пробы. Кусочки мяса, которые лежали на пасте, идеальное гармонировали с соусом, однако Ганнибалу показалось, что соус немного сильнее вкуса печени, но это было не критично. С вином, как почти с каждым блюдом, Лектер мастерски вкушал каждый кусочек. Разница тогда между Лили и Ганнибалом была лишь в том, что Лектер при первой же пробе вспоминал свою сестру и их общие ужины, их счастливые мгновения, рождение Лили, а она спустя несколько минут наслаждения задумалась над памятью о матери, когда вкус печени стал относительно обычным, по сравнению с первой пробой. «Бережёного Бог бережёт? Кто предупреждён, тот вооружён? И где же ты сейчас, мамочка?» — вспоминала Лили излюбленные Мишей пословицы, которые девочка запомнила до конца жизни и использовала, когда в этом нуждались её второстепенные натуры. Умиротворение и тишину нарушил Клайд, который в полупьяном и полустоящем состоянии пришёл на кухню на запах еды. — Клайд? Я думал, ты спишь, — произнёс Ганнибал, явно недовольный присутствием зятя. — Сложно уснуть, когда такой аромат во всех углах, и такой день прошёл. Можно попробовать? — спросил Клайд, переставляя ноги и подходя к дочери. — Есть ещё паста рядом с плитой. Присоединяйся, если не боишься бойкота пищеварения в момент похмелья, — довольно резко и необычной для себя «простой и грубой» речью произнёс Ганнибал, сжав в левой руке вилку. — Да я совсем капельку, — произнёс Клайд, оперевшись рукой на спинку стула, на котором сидела Лили. -Можно? — девочка дала папе вилку. Ганнибал молча наблюдал за происходящим, пока Клайд медленно наколол кусок мяса на зубцы вилки и положил на кончик языка мясо. Немного пожевав, он шире открыл глаза. — Это чума! Это. Это просто объедение. Что это? — Печень барашка с пастой и соусом, — произнесла Лили, подняв голову и посмотрев на папу. — Барашка, значит, — чем-то огорченный, Клайд вышел из кухни и пошёл спать. Ганнибал смотрел ему вслед долго пока Лили не обратила на себя внимание. — Ты ведь никогда не убьёшь папу? Я знаю, что ты его не любишь… — Что ты имеешь ввиду, бусинка? — Ты сказал, что убиваешь тех, кто тебя разочаровал, а я очень много раз слышала, как ты и мама говорили про него… всякое. — Ты любишь его? — Папу? Конечно! — Тогда я никогда не убью его, потому что не хочу видеть тебя грустной, — Ганнибал улыбнулся краем губ в ответ на смущение своей племянницы, после чего они вскоре завершили ужин. На следующее утро пришлось вставать рано и ехать в город за одеждой, гробом и похоронной службой. Все усилия не прошли даром — как хотел Ганнибал, Мише нашли уединенное место на территории особняка Лектеров, раскопали могилу, после чего тело вытащили согреваться из морозильной камеры, которая находилась в подвале дома. Лектер увидел в магазине превосходное розовато-белое платье с сеткой от вуали на плечах и по оборке, с накладными и нарисованными нежными цветами, подобрал к этому платью туфли. По размерам все сошлось превосходно, если бы Миша была бы живой, ей бы понравился подарок брата. Лектер переодевал свою сестрёнку в новое платье, Лили несла из комнаты Чийо плойку с насадками для крупного гофре и для обычных кудрей. Клайд в этот момент во дворе общался с друзьями Миши, которые всю жизнь прожили в Литве. — Я принесла, — Лили положила на стол рядом с телом мамы орудия для завивки волос. — Умеешь пользоваться? — спросил Ганнибал, застёгивая молнию платья сестры. — Видела, как пользуется мама. Нужна расчёска. Лектер осмотрел кладовую, расчёски нигде не было. Лили пришлось вновь идти к Чийо. — Какую-нибудь другую насадку? — спросила девушка, сидя возле окна. — Нет. Можно взять расчёску? — Конечно, бери, — Чийо указала на косметический стол с разными расчёсками — плоской, массажкой, закругленной, маленькой, очень большой, но круглой и пластмассовой, маленькой, но квадратной с маленькими палочками. Глаза разбегались, Лили взяла самую похожую из тех, которой расчёсывалась раньше перед тем, как ехать на работу. Вскоре Лили вернулась и принялась за работу. Ганнибал придерживал свою сестру, чтобы маленькие ручки сумели расчесать волосы. Лили стояла на стульчике и аккуратно водила по волосам мамы до тех пор, пока электрический ток не начал пощёлкивать. Ни единого звука — даже старые навесные лампы на потолке не смели дёргаться, скрипеть. Лектер молча наблюдал за действиями своей племянницы. Несколько кудрей получились не очень хорошими, но это исправила насадка для гофре. Новичкам везёт — сочетание больших кудрей и гофре выглядит необычно и очаровательно, поэтому Ганнибал разрешил племяннице закончить начатое в таком виде. Несколько раз Лили по неосторожности и необученности обжигала пальцы, отдергивала руку, трясла ею и продолжала завивать волосы мамы. Когда девушка была готова, Ганнибал переложил её в тёмно-коричневый гроб с позолоченной выделкой по бокам в форме листы и веток. Внутри — обитое мягкими подушками пространство, в котором вечный сон будет сладок и беззаботен. Поправив волосы, одежду, ноги и руки, Ганнибал попросил Лили, чтобы та позвала приглашённых старых друзей Миши. Обратно Лили не вернулась, вместо неё пришли трое человек, включая Клайда. На улице светило яркое и тёплое солнце, видимо, погода не желала подчиняться общему настроению. В Литве началось бабье лето — дожди прекращались, вода с верхних слоев земли испарялась, от чего становилось ещё жарче. — Я потом верну ваши насадки, — сказала Лили, подойдя к Чийо после осмотра могил и старых надгробий. — Не сомневаюсь, — девушка немного подумала, после чего ей захотелось сказать: «Можешь забрать себе плойку», но она не сделала это. Не лучший подарок ребёнку — плойка, которой она завивала волосы умершей мамы. Лили же не пришлось долго думать над своей фразой. — Я хочу, чтобы после моей смерти меня похоронили здесь. Девушка приподняла левую бровь от удивления, опустив взгляд на маленькую Лили, смотрящую в сторону могилы. Чийо оставила эту фразу без ответа, ведь ей бы тоже очень хотелось быть похороненной на земле предков, если бы она знала, где те находятся. Потом девушка продолжила думать о плойке, о том, что и сама этой не захочет, побоится пользоваться, побрезгует после завивки волос дорог Миши. — Сколько тебе лет? — Семь недавно исполнилось. — Какая же ты большая… Я тебя видела всего-то два раза. На фотографии и в годик. — А я вас не помню… — Ещё бы ты меня помнила, Лили… — Вы были подругой моей мамы? — И твоего дяди, да. Мы очень дружили… — А как вы?.. — Лили хотела спросить про их знакомство, но в этом момент высокие двери дома имения Лектеров раскрылись, четверо мужчин, включая Клайда и Ганнибала, несли закрытый гроб. Люди со всего двора мгновенно собрались рядом с двумя старыми, толстыми тёмными лавками, на которых поставили тело. Ганнибал открыл гроб. Миша до ужаса белая, с иссохшимися губами, с закрытыми глазами и впавшими веками, но всё-таки по-своему прекрасная, лежала в гробу. Каждый смог попрощаться с коллегой, одноклассницей, соседкой и подругой детства. Клайд держал себя изо всех сил, чтобы не дать волю эмоциям, стоя над телом своей жены. Заметив, что на левой руке осталось золотое кольцо, в дрожи неловко взялся за тонкое запястье и аккуратно, нежно и робко, как в первый раз, поцеловал её хрупкие пальцы. Лили знала, что после папы её очередь. Она не знала, что нужно делать. Посмотреть, тоже поцеловать, заплакать? Девочка, обходя уходящего папу, подошла к гробу, оперевшись на его стороны руками. Лили несколько секунд молча осматривала лицо мамы, которое видела полчаса назад, когда завивала её волосы. Она не сразу смогла понять, зачем ей смотреть на маму? Лили хотела специально заплакать, но не смогла, это умение было ещё плохо развитым. Девочка вернулась к папе и встала рядом, Клайд положил свою руку ей на плечо, продолжая смотреть на свою жену, иногда жадно вдыхая осенний воздух. Подошло время к похоронам. Клайд и ещё трое взяли гроб и понесли к вырытой яме, пока Ганнибал стоял рядом с Лили. Лектер наблюдал за каждым действием своей племянницы, восхищался её держанию в руках. Только если бы Ганнибал знать, что в руках держать нечего… У Лили ровно до того момента, когда стали закрывать крышку гроба, ничего не было на душе. Но когда Клайд обошёл гроб и, бегая взглядом по лицу своей жены, в последний раз посмотрел на её черты, решился наконец закрыть гроб, у Лили безумно заколотилось сердце, всё тело показалось тяжелым грузом на маленьких подкошенных ножках, руки задрожали, по всей спине и до затылка пробежались стаи мурашек, и истошный детский крик со слезами вырвался из её груди. Именно за секунду до этого девочка поняла, что больше никогда-никогда не увидит свою маму. Сейчас её закопают навсегда. И обычная истерическая тоска и печаль захлестнули её в один момент, когда у других людей эти чувства пронизывают тело скорбью. Лили как будто увидела мёртвое тело своей матери впервые, будучи обычным ребёнком. Девочка сорвалась было бежать к гробу, но Ганнибал, испугавшийся внезапного истошного крика не меньше других окружающих, успел взять её за руку. Лили вырывалась, но что может сделать хрупкое создание против человека, который в три, а то и в четыре раза выше и в миллион раз сильнее. Ганнибал поднял плачущую племянницу на руки и унёс в дом, крепко прижимая рукой её голову к своей шее и стараясь успокоить, понять, что случилось. — Лили? Лили! Тише, бусинка, у тебя что-то болит? Ты что-то видела? — спросил Ганнибал, посадив девочку на кушетку в гостиной. Лектер волновался, что доминирование интеллекта у малютки может сопровождаться психическим расстройством, или, по крайней мере, редкими припадками. Осмотрев глаза, Лектер убедился, что с Лили всё в порядке: зрачки не очень расширены и не очень сужены, нарушение кровеносных капилляров отсутствует, глаза не дёргаются, а Лили так и продолжала хныкать, пытаясь обойти дядю, перелезть через кушетку и побежать к маме. В это время в гостиную вошёл Клайд, который оставил на улице гроб с Мишей закрытым, но не опущенным в землю. Мужчина сам не на шутку испугался за свою дочку. — Лили, детка, ты как? — спросил Клайд, сев рядом с поникшей девочкой, шмыгающей носом. Ганнибал и Клайд, не обращая внимание друг на друга, смотрели на Лили и ждали, что именно на него она посмотрит первым. Девочка быстро успокоилась и, стыдясь встречи взглядов с дядей и папой из-за произошедшего крика, слез и истерики, перелезла через край кушетки и вышла на улицу. Чийо стояла рядом с гробом, касаясь подушечками своих пальцев холодное деревянное покрытие. Лили подошла к девушке и попросила её открыть гроб. Ганнибал, который в этот момент был рядом, кивнул Чийо, и та выполнила просьбу. Лили поднялась на небольшой холмик, в котором вырыта могила, сейчас девочка стояла выше гроба и могла увидеть свою маму вновь в мёртвой красе. Осматривая лицо мамочки, Лили не сдержала нескольких маленьких слезинок, чуть-чуть промочивших мамино платье. Нагнувшись, девочка поцеловала лоб мамочки и прошептала ей на ухо, утешая себя тем, что может-быть она где-нибудь услышит слова:— Я буду скучать…
С дрожащим худым личико Лили отходила шаг за шагом от гроба. Пока было видно лицо мамы, она смотрела на него внимательно, но когда оно стало исчезать из виду, девочка зажмурила глаза, чтобы сохранить образ в своей голове. Слова девочки услышал Ганнибал, задумался над тем, чтобы обучить свою племянницу внимать, собирать, запоминать моменты и воспроизводить их в своем воображении, по памяти.