***
Ребекка, Клаус, Элайджа и еще пару десятков приближенных тогдашнего губернатора Нового Орлеана шествовали по пыльной дороге меж плантаций за каретой с телом единственного признанного сына управляющего города, Эмиля. Клаус гордо вышагивал нога в ногу с губернатором, будто это не он сбросил Эмиля с балкона второго этажа вниз головой; губернатор, конечно же, об этом не знал. Истошный крик разрезал наэлектрилизовавшийся между членами похоронной церемонии воздух, никто, кроме Клауса не придал этому значения. Что, как не крики, может быть привычней для плантации девятнадцатого века? Клаус остановился на месте, пропуская шествие дальше, Элайджа и Ребекка остановились с ним. Немного отойдя от дороги, они увидели, как младший, единственных из живых, сын губернатора от подневольной женщины распластан на покрытой гнилыми яблоками траве. Отвечавший за контроль рабов на плантации надсмотрщик избивал смуглого мальчика лет двенадцати. Получив плетью по шее, он зажмурился от боли, схватил с земли яблоко и угодил тому в плечо, пошатнув мужчину в седле. Разъяренный, надсмотрщик взмахнул плетью с новой силой, но яблоко Клауса угодило ему точно в лоб. Контрольный выстрел благодаря вампирской меткости и силе стал смертельным даже с расстояния в несколько десятков метров. Труп упал с коня на землю, мальчик обернулся в его сторону, боясь продолжения, и облегченно выдохнул, увидев умерщвленное тело с кровавым следом на лице. Клаус отошел от Ребекки и Элайджи, они недоуменно переглянулись, прекрасно зная, на что способен их брат, и надеясь, что ребенка он не тронет. Вместо этого Клаус в несколько широких шагов приблизился к нему, взгляд, упавший на оставшегося на земле раба собственного отца, был добродушен, а не агрессивен. Сгорбленно сидящий на земле, он смотрел на статного мужчину из высшего общества во все глаза, не догадываясь, чего ожидать, но не боясь. — Как тебя зовут? — спросил Клаус, рассматривая мальчика: грязная, запятнанная земляной пылью рубаха расстегнута на груди, зрачки бегают то ли после увиденного, то ли в ожидании того, что случится после, руки покрыты синяками. — У меня нет имени. Мама не называла меня, пока мне не исполнится десять. Вдруг меня заберет лихорадка, — как на исповеди выложил незнакомцу он. Избит и унижен, он не был сломлен. Потупив взгляд к земле лишь на секунду, он вновь посмотрел Клаусу в глаза и закончил: — Но она забрала ее. Клаус опустился на корточки перед мальчиком, который так и не поднялся, сцепил пальцы в замок. Обычно перед ним роптали, дрожали и просили о пощаде, этот ребенок же смотрел скорее с интересом, нежели со страхом. Он, мучимый по приказу того, кто смел зваться отцом, но готовый сражаться, напоминал его самого в худшие годы его жизни. — Ты боец, — доверчиво выговорил Клаус. — А бойцу нужно имя. Как насчет Марселус? — Марселус? — Производное от Марса, бога войны, — и в глазах Клауса впервые за долгое время пылало такое тепло, что, знай мальчик его получше, удивился бы, что он вообще способен на положительные эмоции. — И оно значит «маленький воин», — закончил мужчина. Клаус поднялся, подал ему руку под одновременно удивленными и напряженными взглядами брата с сестрой. Они не приближались, отлично слыша каждое слово на расстоянии. Ребекка повернулась к Элайдже, но промолчала; мальчик помедлил, но нерешительно схватился за руку господина в дорогом и чистом наряде. Наверное, он чувствовал себя грязным и недостойным рукопожатия с ним, не привык к такому отношению, да и вообще к любому отношению, кроме избиений плетью за любую провинность. Позволил помочь ему подняться с земли и искренне и широко улыбнулся, и Клаус — грозный Клаус, что убивал тысячи таких мальчишек за свою жизнь, — отзеркалил его улыбку. — Возможно, наш брат не так уж и безнадежен. Ребекка ничего не ответила на фразу Элайджи, спорить со старшим братом не любила, а согласиться не могла.***
Пыталась ли она узнать о нем, найти после побега из Орлеана в 1919? Нет. Хочет ли она встретить его сейчас? Опять нет. Остались ли у нее чувства? И снова нет. Если только немного. Совсем каплю, такой капли не хватит даже для завершения превращения в вампира. Она невидима и не осязаема, чувствуется лишь горечью на кончике языке. Ребекка думала, что он погиб, а потом братик поместил ее в гроб на девяносто лет, а когда расщедрился и вытащил кинжал из груди, она и думать не собиралась о том, чтобы разыскать Марселя, все еще убежденная, что его пепел рассеян на улочках далекого, позабытого города. И Элайджа, непонятно зачем позвонивший вчера, испортил такой чудесный вечер в горячей ванной с облаками пены и бокалом самого дорогого шампанского, что только нашлось в отеле, в руках, и услышал ее напряженное молчание, продлившееся слишком мало для неожиданности ситуации, и неуверенные «комплименты» в адрес Клауса, сказанные в отлетевший к стене через миг после завершения разговора телефон. Элайджа рассказывал ей что-то про Клауса, ведьм, армию Марселя, про город, который теперь живет по новым правилам, но после слов о том, что Марсель жив, она не слушала. Она не то что не знала, в ее мыслях не было даже варианта развития событий, при котором он мог выжить! Первым желанием было броситься к ближайшему аэропорту, но Ребекка, хоть импульсивна и влюбчива, не дура: она прекрасно понимает после минутной эйфории, что мир не так радужен. И раз Марсель жил все эти годы преспокойно и не нашел ее, мораль тут может быть лишь одна: он не хотел ее искать. Ребекка могла это понять. Марсель всегда жил в тени Клауса, брат контролировал его, маскируя свое ненормальное маниакальное желание быть в курсе каждого шага своих близких под заботу. А Марселю хотелось свободы, он показал это, ещё когда ушел на фронт наперекор запретам Клауса. Может, он и вовсе был рад освободиться от нее. Власть над городом или девушка, отношения с которой приходилось скрывать даже от их общей семьи, — перевес на стороне первого, нечего и думать. Клаус никогда бы не позволил Марселю стать королем, пока знал, что он жив, удержать власть можно было только до тех пор, пока «заботливый папочка» думает, что его нет на этой земле. И Марсель сделал свой выбор, воспользовался ситуацией с Майклом как можно выгоднее для себя, забыл о Ребекке. По крайней мере, так это выглядело в ее глазах.***
Он не позволит никому забрать его город — мысль, что крутилась на подкорке сознания те несколько дней, которые Клаус провел в Новом Орлеане. Она возникла неосознанно, крепко засела в черепной коробке, била по вискам, не желала исчезать. Слишком долго он приводил этот город в порядок, кропотливо выстраивая связи между сообществами и наводя порядки, чтобы какой-то первородный, пусть когда-то и очень близкий, просто приехал в один день и прибрал его дом к своим рукам. А Клаус жаждет этого, Марсель был уверен. Такова натура Клауса: ему может совершенно не быть дела до чего-то, но если кто-то другой наслаждается этим, он считает своим долгом лишить смельчака не только этого, но и всего остального, частенько не исключая саму жизнь. А уж когда речь идет о городе, который основала семья первородных, который Клаус все еще считал своим, сомнений быть не могло. Майклсон отберет у него город. Марсель понял это, еще когда услышал требования — не просьбы — рассказать про тайное оружие против ведьм, которым он обладал. Но Марсель вырос за эти сто лет, он не так наивен, как когда Клаус спас его от плетки надсмотрщика, и не даст диктовать свои порядки. И первым пунктом для укрепления своих законов в городе Марсель выбрал наглядную демонстрацию наказания, что ожидает провинившихся, и потому убил непослушную ведьмочку Джейн-Энн сразу же, как только узнал, что она занималась колдовством — вещью, строго запрещенной для магов Нового Орлеана. Марсель знал, где найти сборище сверхъестественного этой ночью, и направился туда вместе с вампирами из своего окружения. Убитая им Джейн-Энн Деверо была сестрой еще одной ведьмы, и предсказания Марселя оказались верны: Софи сидела на мокром асфальте посередине улицы, на месте семейной трагедии, вытирая скатывающиеся слезы. Ведьмы квартала стояли вокруг трупа с маленькими свечками внутри стаканчиков. Смерть смертью, а традиции для клана ведьм оставались незыблемы. Софи наклонилась к сестре, проведя ладонью по щеке, словно она могла почувствовать это, зарывалась пальцами в смоляные волосы, что-то шептала себе под нос, скорбела, надеялась, что смерть Джейн не станет напрасной. Свист из-за угла заставил Софи и других ведьм обернуться. Вампиры спрыгивали с крыш, появлялись из темноты ночи, опускались на землю с балконов жилых домов. У любого это зрелище вызвало бы шок, но не у них — ведьмы Французского квартала видели вещи и похуже, а потому продолжили церемонию. Вампиры издревна враждовали с ведьмами, но усмирить последних удалось не так давно, и заслуга эта принадлежала Марселю. — Так-так-так, что тут у нас? — преувеличенно бодро и весело воскликнул Марсель, появляясь в центре улицы в сопровождении своей армии вампиров и вскидывая руки, словно собрался обниматься с лучшими друзьями, а не читать поучительные лекции врагам. — Должен сказать тебе, Соф, этот угол — не самое удачное место для твоей семьи. Софи молча поднялась на ноги, вампиры устрашающе обнажили клыки. Они плотно обхватили кольцо ведьм, готовые наброситься на любого, если только прикажут. Марсель понимал, что после его отпора Клаус наверняка захочет перевести ведьм на свою сторону; играть в дружбу с ними, чтобы удержать было немного поздно, оставалось запугать настолько, чтобы даже не допускали мысли, что способны свергнуть его. — Полчаса назад нам пришлось преподать твоей сестре небольшой урок. Марсель не отчитывался, а издевался, зная, что присутствовавшим здесь ведьмам лишнее напоминание о том, кто главный и по чьим правилам живут в этом городе, не помешает. Для клана потеря любого из своих членов большое горе, а нет ничего лучше плясок на чужих костях. Ведьмы могли бы использовать силу, чтобы отбить атаку вампиров во главе с Марселем, но помнили, что бывает, когда идешь против кровососущих. Осквернение похоронной церемонии одной из своих заслуживало наказания, но не ценой жизни остальных. — Мы хотим придать ее земле, Марсель, — покачала головой Софи, струйки туши стекали по ее бледному лицу. — Оставь нас в покое. — Я не разрешал тебе забирать тело. Сейчас он напоминал уличную шпану, в сползающей со лба шапке, бойцовской куртке со штанами, воткнутыми в бока руками и в окружении своей шайки. Марсель Жерар сумел заполучить власть, но забывать свое прошлое не собирался. Внутри он остался тем юношей, простым и прямолинейным, и никогда бы по своей воле не променял косуху с берцами на джентльменские костюмы от Hugo Boss и лакированные, начищенные до блеска туфли, в каких так любил щеголять Элайджа. Да и вообще противился похождению на этого брата семейства Майклсонов — ему претила дружелюбная вежливость, извечная учтивость и извинения там, где им не место. В детстве Марсель стремился подражать Клаусу, единственному достойному мужчине, по его мнению, из четырех братьев, но довольно быстро понял, что тот — не лучший вариант для кумирства. Приемный сын превзошел своего отца. Всемогущему Клаусу не удалось подчинить ведьм, а ему, незаконорожденному пареньку с плантации, оказалось под силу. Он гордился этим по праву и не собирался раскрывать секреты контроля над кланом, как бы Клаус ни давил на него. — Вообще-то я оставил его здесь не просто так, — он развернулся на носках от тела и Софи и окинул взглядом ведьм, — а в качестве послания, — прошелся по кругу, пытливо заглядывал собравшимся в глаза. — Если кто-нибудь хочет присоединиться к восстанию, мои правила гласят, что ведьмы не могут колдовать в квартале. Но маленькая птичка принесла мне на хвосте, что Джейн-Энн готовила какое-то зелье. Его тон посерьезнел, а сталь сочилась в голосе. Марсель самодовольно улыбнулся, посмотрев на труп под ногами. Софи туго сглотнула. Ведьмы знали, что ничего хорошего ожидать не стоит, но не уходили. Чтобы душа Джейн-Энн обрела покой, ее тело необходимо закопать в кладбищенской земле их клана, так гласит многолетняя традиция, и нарушать ее не стоит. Знал важность традиций и все равно не давал похоронить тело — никакой слабины для нарушителей, нельзя давать усомниться в своей жестокости и отмщении перешедшим рамки. Не для того выстраивал свой авторитет, основанный на уважении и преданности вампиров и страхе остальных видов сверхъестественных Нового Орлеана. — О да, пока ты здесь, быстрый вопрос: мой старый друг — гибрид Клаус — он вдруг появился откуда ни возьмись и из всех людей искал Джейн-Энн, не знаешь, почему? Улыбка Марселя больше напоминала звериный оскал, когда он вскинул руки, ехидно подмигивая девушке. Ответы могли бы помочь спровадить Клауса из города и представляли для Марселя большую ценность. Первородный никогда не делает ничего просто так, и раз из всех людей на планете ему нужна Джейн-Энн, та имела или знала что-то, что было чудовищно важно для Клауса. И узнай, что именно, Марсель сможет обратить это против него, заставив навсегда покинуть город и его не так давно ставшую счастливой жизнь. — Я не знаю. Ведьмы не лезут в дела вампиров. Софи отвечала враждебно, держась изо всех сил, чтобы не расплакаться. Показывать слабость перед врагом — практически тоже самое, что во всеуслышание признавать его победу, а не для того сестра рисковала жизнью, чтобы она сдавалась так легко перед лицом возомнившего себя королем вчерашнего оборванца. — Это было бы очень глупо, это уж точно, — Марсель обогнул девушку, вставая у нее за спиной и продолжая говорить прямо в шею: — Вот, что я скажу: возвращайся в ресторан, приготовь свой знаменитый гибискус, пусть туристы будут довольны. Работу в ресторане семья Деверо отлично сочетала с ведьминским даром, колдовать же все равно запрещено, а обеспечивать себя надо. И Марсель нередко захаживал в их забегаловку, Джейн готовила отличные тарты. Единственная потеря от ее смерти. Приобретений куда больше. — Заберите тело, — властно, совсем в другой тональности, скомандовал Марсель. — Нет, стой, стой! Марсель! Софи бросилась к нему, но один из подданных Марселя схватил ее, скрутил руки и прижал к себе. Ведьм сдерживало только благоразумие, вампиров — отсутствие приказа нападать от Марселя. — Я придержу тело твоей сестры, вдруг ты вспомнишь, зачем вернулся Клаус. Ехидное предложение Марселя слетело с его губ, когда он уже шагал спиной вперед, а лицом к клану, показывая, что не перестанет следить. Он удалялся и продолжал наблюдать за ведьмами, и ему не было жаль ни Джейн, ни Софи, никого из погибших ранее и тех, кому придется погибнуть в будущем. Если хочешь победить, придется жертвовать. Если хочешь победить первородного гибрида Клауса, количество жертв неограниченно велико. — Марсель, пожалуйста, ее тело не обретет покой, — умоляюще просила Софи, вырываясь. — Не моя проблема. Марсель развернулся, поднял вверх указательный палец, как бы говорил, что дискуссия не подлежит продолжению, исчезая в темноте города. Вампиры последовали его примеру, не спорили, не ставили авторитет Жерара под вопрос. Нечего было оставаться, все равно у ведьм есть только один шанс вернуть тело Джейн — рассказать о причине появления Клауса, а у Марселя были и другие дела на эту ночь. Если в городе один из Майклсонов, значит, скоро покажут себя и другие. Кол его не волновал; последний раз, когда они виделись, первородный был шалопаем, интересующимся лишь девушками, вином и кровью; Финн со стопроцентной уверенностью так и лежит с клинком в сердце, спасибо любящим родственникам; Элайджа же уже представлял собой проблему, преданный брат неизменно поспешит на помощь своему ублюдку-младшему; что насчет Ребекки… Ребекка — это отдельная тема. Она представляет для него наибольшую опасность.