***
— Мы приглашаем их в мой дом и даем им это. Но ровно в полночь все меняется. Приходит время ужина. Вот, как я ублажаю своих парней — праздник вседозволенного кровопролития. Мои полуночники это обожают, из кожи вон лезут, чтобы заслужить такое дневное колечко. Пусть выпустят немного пара. Мои дневные, которым я доверяю, просто любят потусоваться, — заканчивал рассказывать Клаусу про свои достижения Марсель, поиграл на пальце перстнем в подкрепление своих слов. Они стояли на том самом балконе, с которого вечером ранее следил за братом Элайджа. Его тело уже пару часов как покоилось во владении Марселя на чердаке церкви Святой Анны под чутким присмотром и охраной Давины. Клаус сам предложил передать тело брата на время в залог их союза. Пока Марсель не понимал, зачем это первородному, возможно, просто не хотел развязывать войну, пусть это так не похоже на Клауса. В любом случае, гроб с уже воткнутым к моменту договора в сердце Элайджи клинком был на руку. Его люди пребывали в страхе после нападения на Тьерри, и нахождение двух первородных на одной стороне ситуации не улучшало. Конечно, Марсель и словом не обмолвился о том, кто будет следить, чтобы до тела не добралась ни одна ни живая, ни мертвая, ни переродившаяся в вампира душа, но Клаус этого и не требовал, просто заявил, что, пока ведьмы оказывают очевидное давление на его семью, поддержка Жерара ему не повредит, и брат — залог мира между первородными и его людьми, и в любой момент, как все устаканится и Марселю не будет больше досаждать подозрительность его мотивов, гроб тот обязан вернуть. Марсель согласился. Меньше всего его привлекала возможность междоусобиц вампиров его предводительства из-за сомнений в безопасности, потому что, пока Клаус не сдержан договором, может напасть на каждого его человека. В смутное время рядом с монархом даже самые преданные подданные поневоле становятся заговорщиками. Толпа под ногами издавала животные крики, убегала, истекала кровью, но ни один из мужчин не повел и бровью. Марсель позвал Клауса на ужин не просто так, а с вполне разумными намерениями — выяснить побольше о цели притворного союза, в войнушку с ведьмами верилось с трудом, Клаус давно не играл в игрушки с противником, по всем параметрам уступающим ему самому. Неплохо и разузнать о личной роли Марселя в его постановке, и что, как ни свежая кровь и алкоголь, поможет. Для многих это дико: делить человеческую артерию с врагом, да и вообще распивать кровяной нектар у всех на виду, но только до первого раза, когда клыки всадятся в чью-нибудь тоненькую шейку с проступившими венами и шумящей жидкостью под кожей, мелодией пульсации заполняющей ушные каналы и дарящей экстаз всему телу. Первая трапеза Марселя прошла в компании Клауса, едва он его обратил. Он помог неопытному Марселю побороть голод и обучиться контролю, научил стирать память и управлять зашкаливающими эмоциями, которые у вампиров обострялись после превращения в десятки раз, и не брезговал упомянуть, что первый раз Марселя случился именно с ним. На что Марсель прикусывал язык, чтобы случайно не слетело, что другой его первый раз тоже был с членом Майклсонов. — Весьма впечатляет. А что ты делаешь с жертвами? — вкрадчиво поинтересовался Клаус. Последние минут десять только и делал, что прослеживал путь от жертвы до хищника в зале под ними, а когда кровь переставала окрашивать клыки, переходил на другую пару из разных звеньев цепи питания. — Наверное, много могил копаете. — Нельзя убивать всех: слишком много пропавших, туризм снизится, поэтому мы даем им немного вампирской крови, стираем им память и отправляем восвояси. Ни забот, ни хлопот, — пояснил Марсель. Смотреть, как его люди развлекаются, было всегда приятно. В этом заключался особый шарм: звук разрезания клыками плоти, металлический запах крови, остекленевший ужас в глазах жертв. Сам Марсель редко позволял себе расслабиться в подобном, питался традиционно и без лишних зрелищ; впрочем, и не особо любил терзать туристов до потери пульса, а потом откачивать своей кровью, чтобы не пришлось сжигать труп. Ему не нужно видеть ужас в чужом взгляде, чтобы считать себя сильным, достойным, успешным. Он не самоутверждается за счет других. — Я впечатлен. И в глазах Клауса мелькнуло что-то, очень смутно, но напоминающее гордость за сына. — Всему этому ты научил меня, — скривился в усмешке Марсель. Самое впору было пошутить, что он способный ученик во всех сферах, но их отвлекли. — Марсель. — Окликнули его со стороны лестницы. Жерар повернулся. Тьерри приближался ровной походкой, но с опаской после недавнего инцидента косясь на Клауса. Марсель шагнул в его сторону. Клаус все равно услышит разговор, но так хоть видимость неприкосновенности тайн управления сохранится. Видел, как Тьерри скосился на прислушивающегося к каждому слову Клауса и как гибрид тут же отвернулся с издевкой на губах, словно говоря, что всякая шпана осуждать его манеры не смеет. — Что случилось, Тьерри? — Шестерых наших убили в баре за пределами квартала. Полуночники. Никто не видел кто. Марсель склонил голову, вперил взгляд в пол. Кольцами обладают только близкие и доверенные, а их не так много. Шесть смертей же — очень много для одной ночи. Не так легко лишить жизни шестерых существ, развитых физически получше греческих богов, когда они находятся все вместе. Лишь избранным природой такое под силу. Привет, Ребекка.***
Прокрутить руль и выжать педаль газа — и алый кабриолет въезжает во двор Палас Рояля на всех парах с решительно настроенной пассажиркой в салоне. Крыша машины откинута, и ветер треплет ее молочно-масляные волосы на последнем повороте перед двором. Щеки покрыты пурпуром румянца, светлые пряди уложены и волнами спадают на плечи, колье из белого золото сверкает в отражении фар, прямое платье цвета свежедобытой нефти подчеркивает все совершенство фигуры, каблуки отбивают ритм в нетерпении — еще до разборок с семьей выглядит как та, кто может убить тебя, не замарав любимое платье. Впрочем, последнее она проделала десятью минутами ранее с кучкой дебилов, что попалась под горячую руку. Адрес их семейного пристанища с Клаусом и Хейли Элайджа-то сообщил, более того, она прекрасно помнила расположение особняка, да и уж если изменился путь за сотню лет отсутствия, встроенным навигатором новейших корректировок в маршрутах пользоваться умела, но Элайджа не упомянул, где можно встретить Марселя, а сама бы никогда не спросила прямо. Поэтому зашла в первый попавшийся на подъезде к кварталу бар, он, к ее счастью, кишил вампирами, которые отказались отвечать на ее вопросы и поплатились за это. Перед приездом в «родной дом» хотелось завершить давно требующее финала дело: руки чесались от желания воткнуть Жерару кол в сердце, медленно прокручивая и наблюдая за его страданиями. Или, более гуманный вариант, влепить пощечину. На первое вряд ли бы решилась. Сейчас Ребекка понимала, что те вампиры ей даже услугу оказали, послав при вопросе о местонахождении Жерара. Не смогла бы она невозмутимо предъявить ему все, что болело так долго, и с гордым видом удалиться. Повела бы себя как малолетняя идиотка после ссоры с парнем, наговорила лишнего, а потом жалела. Так определенно лучше. Не видеться с ним, не попадаться на глаза — лучше. Надо было просто принять как данность, что слова всех, с кем спишь, близко к сердцу воспринимать опасно для этого же сердца. И все же чувство несправедливости затапливало ее. Почему он мог ничего не чувствовать, забыть о ней и жить дальше, словно и не было ничего, а она не сумела? Почему не попытался найти ее, просто нашел бы и сказал, что все кончено? Ей стало бы легче, знай, что он жив и просто больше не нужна ходячая проблема из семьи, что приносит одни беды. Найти члена Майклсонов легко, за ними тянется кровавый след внушительных объемов, так почему это было так сложно, просто попрощаться, чтобы ей не снился его горящий труп на сцене оперного театра еще несколько лет? «Он просто чертов эгоист, а ты дура», — подсказал здравый смысл, и пальцы впились в обивку руля из натуральной кожи. Тормозной путь машины вырисовался на тротуаре у ворот, и Ребекка тут же вылезла из машины, параллельно записывая старшему брату сообщение. Прижимала к уху телефон, давая ему последний шанс на пощаду. Нарочно погромче впечатала дверь авто, чтобы скрежет металла коснулся слуха всех вампиров в радиусе километра. Вампирскому слуху консервативного джентльмена это не понравится, еще раз убедит его, что намерения сестры отнюдь не благодушны. — Элайджа, если ты специально не отвечаешь на звонки, чтобы заставить меня вернуться в этот богом забытый город, у тебя получилось. Я здесь, и я переживаю. Ответь сейчас же, пока я не вынесла чертову дверь, — убрала палец с экрана мобильника, закончила запись и отправила голосовое точно адресату. Она всерьез обеспокоилась исчезновением активности со стороны брата в разгар дня, но убедила себя подождать с импульсивными решениями до вечера. Только когда часовая стрелка дошла до отметки в одиннадцать, а Элайджа не подавал сигналов существования, вырулила на автомагистраль. Элайджа никогда не пропадает, не игнорирует звонки и всегда перезванивает в течение часа, в каком бы положении не был. Если только способен шевелиться, он успокаивает любимую сестру, заверяет, что все хорошо. В этот раз все плохо. Зная пристрастие Клауса к усыплению родственников на десятилетия, а иногда и столетия, Элайдже требовалась помощь, и расстояние тому не способствовало. Ник не станет слушать ее истеричные вопли в трубку, оставалось приехать лично. Черт возьми, Ник вынудил ее на это. Даже в мыслях не было до пропажи брата. Ни единого варианта развития событий, в котором она приезжает. Совсем нет. Краткий ряд мраморных ступеней, и она распахнула дверь с размаху, не задумываясь о приличиях и дверных звонках. Как к себе домой. Отогнала мысли, что когда-то она считала этот особняк и своим домом. Когда все они, и Кол, и Элайджа, и Клаус жили в относительном мире, когда кинжалы не использовались по предназначению последним, когда эпоха пышных светских приемов и изысканных дуэлей была в самом разгаре. Пока она не натворила то, о чем пожалела… Отогнать их все же не вышло. — Ты кто такая? — неожиданно раздалось сверху, и Ребекка подняла голову, оставаясь у двери. На лестнице ее ждал радушный прием в виде воинственно настроенной девушки с кочергой в руках. На острых чертах лица проступили ярковыраженные скулы, зрачки незнакомки метали в ее сторону недружелюбные искры. Пальцы до побеления костяшек сжимали рукоять кочерги, и Ребекка подмечала все эти детали острым вампирским зрением одним взмахом ресниц. Ребекка мысленно хмыкнула. Чудное оружие. Братья так рады ее видеть, судя по приветствию. И отсутствию их самих. Хотя, что это она, Элайджа наверняка лежит с клинком в сердце в персональном гробу в подвале, а Клаус наслаждается трапезой где-то посреди горы обескровленных трупов в ресторане, или на главной площади, или напивается в баре с Марселем. — А, ты, наверное, горничная? — она откинула ключи от машины на столик при входе. Махнула куда-то в сторону двора. — Мои чемоданы в машине, занесешь? — не давая ответить, приказала той, кто всем видом пытался демонстрировать свою непокорность. И в этом была вся Ребекка: могла помогать братьям в сражениях с самыми зловещими существами, каких только видал свет, но никогда не таскали сумки сама. Не пристало особе первородных кровей выполнять грязную работу, еще мозоли натрет. В доме витал привычный для постройки восемнадцатого века аромат горелой древесины, что очернялась в камине, и свеженанесенной краски, тоже привычной, но уже для Ника. Брат всегда, всю свою жизнь, сколько его помнила, тяготел к искусству. Ребенком строгал фигурки из дерева отцовским ножом и дарил ей, смешивал ягоды, чтобы получить краску нужной насыщенности, собирал с истекающих стволов смолы и скреплял ей камешки, получая мозаику. Он обладал не просто интересом к искусству, был одарен при рождении. Особо наслаждался живописью, когда часами не спал в заляпанной маслом рубашке и полопавшимися капиллярами в глазах и получая похвалу единственной и любимой когда-то сестры, что признавала его талант, а не глумилась. Однажды Мэтт спросил ее после очередного душевного откровения про ее желание стать человеком, кем она видит себя в людском мире. Это было неожиданно. Тогда Ребекка отшутилась, не боясь обидеть парня, что точно не официанткой, но впоследствии всерьёз задумалась. Какое место могло быть уготовано ей судьбой, если бы Эстер не пошла наперекор, не лишила своих детей шанса на лучшую жизнь? Возможно, она стала бы актрисой, ей всегда нравилось применять на себя разные роли, когда за год можешь прочувствовать на себе жизнь абсолютно антонимичную. Или журналисткой, пробиваться через толпы таких же, чтобы получить комментарий олимпийского чемпиона или второго мистера Грея — в этом есть своя романтика. Эстер забрала у нее все эти роли. А вот братьев своих Ребекка видела во вполне определенных профессиях. Элайджа со своим благородством и прирожденным умением убеждать прекрасно справился бы с ролью адвоката, аккуратный и скрупулезный Финн заведовал бы финансовыми отчетами, Кол наслаждался музыкой, хоть и скрывал это долгое время, боясь насмешек отца, а Ник абсолютно точно нашел бы свое призвание в живописи. Ребекка помнила, с каким трепетом он показывал ей свои первые картины, как волнительно было для него ожидание ее оценки. Она никогда не скупилась на похвалу. Ник разрушил все своими руками. — Нет, — ступенька за ступенькой приближаясь к Ребекке. — Я не горничная. Решительно настроенная брюнетка не опускала кочергу, наоборот, сжимала крепче с каждым шагом. Стало понятно, что девушка, кто она такая, не знает. Смешная. Хоть кол бы прихватила, а не железку с прилипшей сажей. Против Ребекки шел много кто, с различным оружием, и все они пали. Ее не брал ни яд, ни меч, ни кол, ни кулаки, с которыми та шайка вампиров Марселя полезла в драку после нелестных слов в адрес их господина и требований. Она уложила их на лопатки и повтыкала в сердца ножки стульев в считанные секунды. — Точно, — Ребекка прикрыла глаза, будто задумалась над задачей ядерной физики, на самом же деле просто издевалась. Она поняла, кто перед ней, в отличие от этой худощавой барышни, иначе бы та кочергой на первородного не замахивалась, а бежала куда подальше. — Ты девочка-оборотень, которую обрюхатил мой братец. Я ожидала увидеть что-то вроде сверхъестественного живота. Видимо, у тебя маленький срок. Ты Хейли, верно? Ребекка без умолку тараторила с непроницаемым видом, так, что даже если бы хотела, Хейли не смогла бы вставить и слова. Продолжая стоять при входе, Ребекка оглядела дом: все как прежде, только фурнитур местами обновлен, видимо, на капитальный ремонт Ник не решился. Хейли приблизилась вплотную к ней, наконец опуская кочергу, но не становясь дружелюбней. Элайджа предупредил ее, что сюда может наведаться их с Клаусом сестра, однако легче Хейли не становилось. Ребекка знала, кто перед ней, Клаус просто не оставлял девушек у себя в доме, если только под гипнозом, но разум Хейли оставался нетронутым, раз испугалась нежданного гостя. Бояться определённо стоило. Хотя пока не получит старшего брата, Ребекка ее не тронет, не понятно, что Клаус задумал, беременность может быть вполне ей на руку. Во всяком случае, Хейли просто заложница ситуации и не виновата в их запутанных семейных кознях. — У вас с братом одинаковые манеры, — вырвало ее из мыслей. — И характер тоже, так что осторожнее. Где Элайджа? — перешла к цели визита Ребекка, заглядывая в холл. — Без понятия. Его давно нет. — Что значит давно нет? Предчувствия ее не обманули. Элайджа никогда не пропадает просто потому что захотелось, тем более не бросает девушку наедине с Клаусом. Толчком к приезду и стала тишина со стороны Элайджи, иначе она бы не оказалась в Орлеане. Когда тринадцатый вызов остался без ответа, а после последнего разговора прошло больше суток, Ребекка покидала первую попавшуюся одежду в чемодан без лишних раздумий. Элайджа не игнорирует звонки, Элайджа перезванивает сразу же. Элайджу надо спасать. После слов Хейли уверенность в этом лишь окрепла. В голове нарисовалась тысяча и один сюжет, что Клаус мог с ним сделать. После ссоры, в которой Элайджа пытался защитить Хейли, воткнул кинжал, подговорил ведьм запечатать его в одной из кладбищенских могил из-за жаркого спора, сговорился о чем-то ужасном с Марселем и воплотил это в жизнь, просто чтобы посмеяться, глядя на страдания брата. И еще куча вариантов. Последний казался вполне реальным. Ребекка не догадывалась, какие отношения сохранились у Ника и так обожаемого им когда-то приемного сына, но поводов думать, что мужчины на ножах, не имелось. Разве что рассказ Элайджи о том, что брат хочет захапать город, так ведь это не повод для ссор после преданности, что была у Марселя столь сильной по отношению к своему спасителю, защитнику и создателю. Да и ситуация, когда Ник отбирает у него любимое, не нова. «Никогда такого не было и вот опять», — как по-молодежному частенько вставлял Мэтт. Вдвоем Клаус и его папин сынок не скупались на шалости в прошлых веках, глупо было бы надеяться, что, воссоединившись, не натворят что-нибудь такое, что долго будет припоминать брату. Марселю она ничего припоминать не собирается, не те отношения. Но если брат ответов не даст, придется допытываться у того. Пытки бывшего — звучит как какой-то слащавый любовный роман, не так ли? — Только что был здесь, — не обращая внимания на ее погруженность в себя, продолжала Хейли, — торжественно обещая защищать меня в моем положении. В которое я попала из-за виски и неправильных решений. Поэтично вещал, что теперь мы одна семья, а потом Клаус говорит, что он свалил. Вот что значит доверять вампиру. Хейли повела плечами, продолжая раздражать с еще большей силой после этих слов. Ее речь звучала правдиво, пусть и с толикой обиды. Ребекка ей верила. Она производила впечатление до ужаса напуганной, затравленной и загнанной в тупик девочки, но не олицетворяла собой коварство предательства. На вид лет двадцать пять, может, чуть меньше, каре-зеленые радужки глаз обрамляют выразительные ресницы, губы плотно сжаты. Видно, хочет сказать что-то вдогонку, но не решается, знает, что собеседница куда могущественнее. Но в целом у Ника вкус неплохой. Ребекка ожидала худшего от новой родственницы. Хорошо уже, что не кто-то по типу бесячей Кэролайн, рот которой за двадцать лет жизни не знал заткнутого состояния. — Элайджа не как все вампиры. Он не нарушает обещаний. А значит, Никлаус сделал что-то подлое в своем стиле, — сквозь зубы пояснила Ребекка. Выглядела оскорбленно словами в адрес брата, но сейчас главным значилось другое — надрать зад или, как минимум, выпотрошить мозги ублюдку, который назывался братом. Полное имя брата обычно произносила или, скорее, выкрикивала так, что уши закладывало, когда злилась. Это Элайджа любит обращаться ко всем в старинной почтительной манере, словно они члены королевской семьи, ладившие с Викторией весьма сносно. Она предпочитает короткое и емкое «Ник». Когда не злится, разумеется. — Клаус! — закричала она на весь дом, проходя в первую попавшуюся на пути комнату. — Выходи и скажи мне, что ты сделал с нашим братом, самовлюбленный подлый кретин! Хейли страдальчески закатила глаза ей в след. Что-то подсказывало, что скоро кровь зальет и эти стены, и дорогие ковры, и ее саму. В гостиной гардины спадали волнами, торшеры освещали вечернюю темень, а фрукты зазывали сочными боками из вазочки на столе, но Ребекке было не до того. Комплименты в адрес Ника продолжали бы сыпаться, если б не грохот мерных шагов за стеной. Словно подслушивал разговор с Хейли и выжидал лучшего момента для появления. Ну что ж, Ник, он настал, иначе я разнесу этот дом к чертовой матери. — Хватит орать, сестренка, — как по заказу распахнул двери брат, показываясь во всей красе. Мимолетного взгляда на него хватило, чтобы убедиться, что Новый Орлеан пошел ему на пользу. Подстриженные волосы русыми вихрями покрывали макушку, не было привычных синяков под глазами, как когда он ночами вынашивал планы мести, футболка пахла сладким одеколоном и масляной краской, видимо, оторвали от мольберта, и в целом брат выглядел куда более свежим и возбужденным, чем в последнюю встречу. Он всегда чувствовал себя счастливым в этом городе. Как и она, пока он не разрушил все свой тупой ревностью. Однако тона не сменил, Элайджа промахнулся в мысли, что будущее отцовство повлияет на него благотворно. Пора понять, что характер, вылепленный непростым детством и заложенный сущностью и отшлифованный тысячей лет различных событий, ничто не изменит. — Как же я не догадался, шесть убитых вампиров — это твоих рук дело. Он поднял указательный палец вверх, словно отец, собирающийся отчитывать неразумное дитя. Только Ребекка знала, ему плевать на этих вампиров, как и на всех остальных, кроме своей самовлюбленной задницы волчьих кровей. Это Майкл выговаривал претензии провинившимся, Клаус же сразу умерщвлял. Брат сопоставил факты ловко, связал приезд и неожиданную смерть приспешников Жерара при странных обстоятельствах. Подумал, что месть обиженной бывшей Марселю? Судя по ухмылке — да. Пусть думает. Ей плевать. Наверняка поглумится, приукрасив историю для Марселя за стопкой коньяка. — Они были очень грубы. Пытались обмануть бедную невинную девушку, просто спросившую дорогу в город. Ребекка не стала лгать, пожала плечами и подняла взгляд чистейших в свете лампочек лазурных глаз — ну прямо ангел, зря что ли белокурые локоны отращивала, если бы не убийства в анамнезе. — Прости, они были твоими друзьями? — уточнила с поддельным беспокойством. — Ах точно, у тебя же нет друзей, — ответила сама себе с улыбкой социопата, чаще присущей Нику. Разомкнула губы в предвкушении выражения лица брата. Не то чтобы Ника особо беспокоило отсутствие близких, но такая претензия в лоб способна выбить его из колеи жизнерадостности на краткий миг. — У меня есть друзья, — неспешно возражал брат. — Марсель. Ведь помнишь его? Он дернул бровью, ехидно улыбаясь. Еще никто его не переиграл в умении вонзать ножи в сердца, не вставая со стула. Даже иронично получилось, потому что, Ребека была уверенна, ее персональный кинжал тоже обитает во владении Клауса где-то в пределах особняка. Она закатила глаза в надежде, что брат не станет развивать тему их с Марселем памяти. Ребекка закатила глаза, ясно давая понять брату, что она думает о таких совершенно непрозрачных намеках и какое место предписано ему в аду. — Да, конечно же, помнишь, — меж тем продолжал Ник. — Он зазнался, а теперь король квартала, и у него есть правила об убийстве вампиров. Помнил, как Марсель рассказал о саде. Только делал вид, что зрелище трапезы вампиров завлекает его куда больше, на самом же деле вдыхал каждое слово Жерара и теперь знал, что садом он называет место, созданное еще много декад назад и представляющее собой темницу для вампиров. В любом королевстве есть подданные, которые провинились перед королем, нарушили его правила, и их следует наказывать, а убивать вампиров Марселю запрещали его же правила, вот он и придумал, как содержать их в такой тюрьме, выбраться из которой невозможно даже необычайно сильному, по земным меркам, существу. Выкопал недалеко от собственного особняка, прямо под землей, нишу, расчистил и поделил на камеры. Как только нарушителя приводили в камеру, проход запечатывали кирпичной стеной из нескольких слоев в толщину. Марсель сам не брезговал укладывать кирпичи и промазывать слой цемента, наблюдая, как вампир внутри изнывает от жажды. О крови в камере речи не шло, и это было более пугающим для заключенных, чем одиночество. Подземные камеры надолго отбивали у нарушителей желание повторять ошибки, а у простых зевак — в принципе перечить Марселю, и уровень непослушания со стороны вампиров города многие годы находился в точке, близкой к нулю. Все-таки Марсель до черта продуманный хитрец. — Будет интересно узнать, какое наказание он придумает для тебя, — выразительно договорил Клаус, имел в виду, судя по ухмылке, что-то, что не ограничивается садом Марселя. В душе Ребекка уже раз десять попросила его заткнуться, но Клаус, видимо, на это не способен. Она успела пожалеть, что вообще начала этот разговор. В последнее время ее братья слишком достают ее новостями о Марселе, его монархии и законах. Не могли делать на столетие раньше, когда ее убивала боль, не сравнимая с горением заживо, когда она рыдала от одной мысли, что никогда не услышит его уверенный тон, и это будет ее вина, когда несколько лет училась жить заново, но так и не сумела вернуть то ощущения воздуха в лёгких, как когда он просто был ближе, чем на другом конце глобуса. Она была живой рядом с ним, она жила. А он стер ее из воспоминаний, будто никогда и не знал. — Плевать мне на Марселя и его правила. Элайджа никогда не отказывается от своих слов, что ты с ним сделал? — Может, уехал отдыхать, — брат растянулся на диване, чувствуя, что разговор намечается долгим. Начал перечислять варианты с самым честным видом. — Или спит наверху. Ребекка закатила глаза, когда он ткнул пальцем в потолок. Какой клоун. — Сходи, посмотри сама. И она сорвалась с места, уверенная, что в лучшем случае увидит тело с клинком в сердце, но скорее пустоту. Это было бы слишком просто для Клауса, он любит игры пограндиознее. — Ты помнишь этот дом не хуже меня. Слова полетели ей в спину, и она обернулась уже перед дверью. — Я все помню, — вкрадчиво прошептала Ребекка. Так, что у брата невольно расползлась по всему телу стайка мурашек.