Недетский взгляд

По тому, как стремительно Иорвет покинул честную компанию, можно было сделать только один вывод — эльфа не просто утомили красочные рассказы о прошлых сражениях, он был зол, что его собственные байки никого за столом не интересовали. Роше неуверенно посмотрел удаляющимся эльфам вслед, чувствуя, что ему и самому уже пора удаляться с праздника. От мутной сивухи, которую распивали Геральт и Регис, у обоих, казалось, начинали нехило путаться слова и мысли, и в какой-то момент Роше понял, что старые приятели застыли на грани, за которой им осталось бы только пьяно обняться и зарыдать о павших товарищах и ушедших годах, и ему в этом моменте духовного единения места не было. Кроме того, с легкой долей стыда, Роше начал понимать, что ему не слишком приятно выслушивать истории, в которых Император Эмгыр представал эдаким сказочным злодеем, желавшим завести потомство с собственной дочерью. Не то чтобы Вернон не верил в правдивость этого, но ему за последние годы начало казаться, что он неплохо узнал Эмгыра, и человек, возмущенно хмурящийся, теряя очередного коня на шахматной доске, и нежно сжимавший ладонь своей улыбчивой молодой супруги, никак не походил на того кровожадного монстра, о котором с таким упоением на два голоса рассказывали Геральт и Регис. Может быть, это было наивно и подтверждало слова Иорвета о том, что Роше нравилось считать себя другом королей, которые видели в нем лишь верного слугу, но, чего греха таить, Эмгыр завоевал уважение Вернона, пусть, может быть, и не стремился к этому. — Доброй ночи, — сказал человек, поднимаясь из-за стола, и собутыльники едва обратили на него внимание. Первым делом Роше заглянул, конечно, в спальню Иана. Нужно было пожелать мальчику спокойной ночи прежде, чем устремиться под теплый бок обиженного эльфа постарше. Но комната оказалась темной и пустой. Та же картина обнаружилась и в их с Иорветом общей спальне, и, выглянув в окно, Вернон все же обнаружил свою пропажу. Эльфы сидели под снегом на открытой террасе, застыв на невысокой ограде, как воробьи на жердочке. Это был скверный знак — Иорвет не любил холод и снег — помнил еще давнишние времена, когда приход зимы в Темерии означал для его отряда наступление сезона бесконечных болезней, голода и темноты. В Туссенте зима была мягкой и теплой, снег едва успевал припорошить землю прежде, чем растаять, но зрелище за окном все равно выглядело жутковато. Еще больше убедился в своей правоте Роше, когда, спустившись, обнаружил, что Иорвет, прижимавший Иана к себе одной рукой, сидит с торжественно-печальным видом, а из единственного глаза катятся беззвучные слезы. Человек стремительно приблизился. — Что тут за водопады? — спросил он тревожно, и Иорвет, не открывая глаз, коротко всхлипнул, но потом неожиданно улыбнулся, и у Вернона отлегло от сердца. — На Йуле я всегда становлюсь сентиментальным, — ответил эльф. Это была вопиющая неправда. Пока они жили в Вызимском дворце, Иорвет терпеть не мог праздники. Всякий раз, когда королева нехотя объявляла начало очередного сезонного торжества, он становился мрачным, раздражительным и ядовито заявлял, что глупые люди отмечают эльфские праздники, даже не понимая, что они на самом деле значат. Ни о какой сентиментальности и речи не шло — Иорвет язвил, закрывался и, уж конечно, не посетил ни одного придворного бала, на которых Вернон вынужден был танцевать с разодетыми вызимскими аристократками и женами приглашенных послов. Однажды один из высокопоставленных гостей даже завел с Роше разговор о том, что регенту пришла пора жениться, и для этой цели отлично подходит его старшая дочь — пышногрудая рыжая мазель с томным взглядом давно не доенной коровы. Отказаться резко и прямо значило бы породить грандиозный скандал, и Роше пообещал обдумать это предложение. Когда Иорвет узнал об этом (хрен знает, откуда), он допекал его неумными шуточками еще несколько недель подряд. Спрашивал, не возьмут ли молодые супруги его себе в услужение, чтобы он мог понянчить детишек, дюжину которых посольская дочка непременно принесет Роше «после первой же случки». Какая уж тут сентиментальность? — Это остатки вчерашнего хмеля из тебя выходят, — усмехнулся Вернон, стараясь разогнать торжественную тоску, и эльф, дернувшись, выпрямился. По его взгляду человек сразу понял, что совершил страшную ошибку, открыв рот. Надо было соглашаться на «сентиментальность». — Я слышал, ты неплохо провел время в Боклере, — заявил Иорвет уже самым обычным своим ядовитым тоном, — и судя по песням мастера Лютика, у княгини губы вкусом похожи на молодое вино и сливочную помадку. Это правда? О странном неловком эпизоде, приключившемся между ним и княгиней Анной-Генриеттой, Роше не то что не собирался рассказывать — он постарался попросту забыть о нем. Было совершенно понятно, почему императорская кузина бросилась его целовать — не каждый день ей, должно быть, грозила опасность быть повешенной собственным родственником, и Роше в этой истории невольно предстал эдаким героем-освободителем, обличившим виновных и оправдавшим невинных. Разумеется, ни о каком даже мимолетном романе речи не шло, да и поцелуй, надо сказать, вышел не слишком приятный. От Анны-Генриетты крепко пахло вином, на ногах она держалась, может, и твердо, но тут дело было в многолетней выучке — по сути же, княгиня была просто сильно пьяна и напугана. Роше с пониманием относился к чужим слабостям, потому решил применить золотой закон всех собутыльников — не вспоминать о том, что творил твой менее стойкий товарищ, находясь во власти выпитого. Что произошло за бутылкой, должно было остаться в бутылке. Но маленький шпион, которого Иорвет отправил вместе с ним, чтобы не дать Роше слишком своевольничать, рассказал свою версию событий, приправленную романтическим флером рыцарских романов, которые мальчик читал в чудовищном количестве. Ничего удивительного, что Иорвет, казалось, снова вспомнил тот неприятный эпизод с посольской дочкой и вывернул ситуацию наизнанку. — Нужна мне эта княгиня, как лошади пятая нога, — поспешил Роше заверить эльфа, — но что я должен был сделать? Отпихнуть ее и убежать? Очень многие вещи в жизни Иорвет умел делать виртуозно, но лучше всего ему всегда удавалось давить на самые болезненные точки человека, разбивать броню его самообладания одной короткой фразой, словно перерубать толстую цепь, нащупав слабое звено. — Будь ты порасторопней, может, получил бы титул графа и поместье, не хуже Корво-Бьянко, — с вызовом заявил эльф, и Роше почувствовал, как в груди у него закипает злость, которую он в этот вечер совершенно не собирался испытывать. Старая подруга, с которой человек надеялся разорвать все связи, снова была тут как тут, и у Вернона руки зачесались от желания придушить эльфа. — Я по-твоему шлюха какая-то? — слово до сих пор давалось ему с трудом. Сам Роше часто слышал его и в свой собственный адрес — говорили, что он продался сперва Фольтесту и бежал исполнять его капризы по первому щелчку, а потом — и Эмгыру. Да, черт возьми, он и из Темерии вынужден был уехать, потому что все вокруг были уверены, что их с Императором отношения давно вышли за границы политических. И вот — снова-здорово. — Не какая-то, а весьма шикарная, — откликнулся Иорвет с вызовом, — кроме того, я читал, в Туссенте это называется красивым словом «фаворит». Роше стоило больших усилий не броситься на эльфа немедленно, столкнуть его с насеста в снег и несколько раз заехать ему по ухмыляющейся паскудной роже. Этому мешал один маленький, но очень важный фактор. — Иан, иди спать, — твердо проговорил Роше, и мальчик, соскользнув с ограды, поспешил прочь. Иногда Вернону становилось очень стыдно за то, что сын вынужден был наблюдать их с Иорветом некрасивые ссоры, но временами этого просто невозможно было избежать. Иорвет неторопливо встал, выпрямился и расправил плечи. — Расскажешь, какая она на вкус? — поинтересовался он тихо, с вызовом, и Роше почувствовал, что больше не в силах сдерживаться. Он шагнул вперед, обхватил Иорвета за талию одной рукой, другую запустил в волосы у эльфа на затылке — теперь, когда они так отросли, их стало очень удобно наматывать на кулак, не давая эльфу дернуться. Иорвет зло зашипел, как кот, которому наступили на хвост, но Роше его не слушал. Он притянул эльфа к себе и прежде, чем тот успел вставить еще один ядовитый комментарий, впился ему в губы. Несколько мгновений Иорвет сопротивлялся, Вернону даже успело показаться, что вот-вот он вцепится зубами ему в нижнюю губу и попытается вывернуться из грубой хватки, но вместо этого эльф принялся с упоением отвечать на поцелуй. Ловкая эльфская рука скользнула вниз, и тут же сжала сквозь ткань брюк самое дорогое. И пусть человек горел от ярости, тело его было уже в огне по совершенно другой причине. Иорвет мстительно хмыкнул и, отстранившись, посмотрел человеку прямо в глаза. — Если ты не прекратишь, я поимею тебя прямо здесь, на снегу, — с угрозой проговорил человек. — Это ты сказал очаровательной княгине, когда она распустила свои грязные руки? — осведомился Иорвет. Роше зарычал, и новый поцелуй вышел глубоким, почти болезненным, пока ладонь эльфа бесстыдно гладила и сжимала его. Когда они снова отстранились друг от друга, тяжело дыша, человек был уже где-то далеко за гранью разумного. Его угроза теперь превратилась во вполне сформировавшееся твердое намерение, и он, грубо дернув завязки на рубахе эльфа, впился в его шею, как изголодавшийся вампир в свою жертву. Иорвет не отпускал его. Свободная рука запуталась в волосах на затылке человека, и эльф прижимал его к себе плотнее, не давая отодвинуться. — Может быть, мне стоило раздобыть где-нибудь кружевные чулки с подвязками или платье с кринолином, чтобы ты мог с меня его сорвать, мой дикий зверь? — все еще насмехаясь, поинтересовался эльф, но голос его звучал глухо, слова мешались с короткими жаркими стонами. Роше выпустил его и отодвинулся, облизнул губы. В ту игру, что предлагал эльф, вполне можно было играть и вдвоем. Иорвет всегда умел его провоцировать, но в последнее время Роше научился расплачиваться с ним той же монетой. — Может быть, мне называть тебя Анариеттой? — осведомился он, — или Ласочкой, как княгиню именует Лютик? — Только если ты влезешь в мое окно с лютней и будешь петь мне баллады о моей красоте, — хрипло рассмеялся эльф. — Это я могу, — неожиданно даже для себя согласился Роше, и бровь Иорвета поползла вверх. Казалось, непобедимый жар возбуждения, охвативший их обоих, отхлынул, как волна с песчаного берега, оставляя вместо себя какой-то нездоровый азарт. Но отступать было поздно. — Если полезешь в окно и сорвешься, придется придумать легенду для Геральта, — сообщил эльф задумчиво. — Хорошего же ты мнения о моей ловкости, — фыркнул Роше, — давай, Ласочка, дуй в спальню, а я уж найду способ влезть в окно и не разбиться насмерть. Единственный глаз Иорвета загорелся нехорошим весельем, и Вернон мгновенно пожалел о своем предложении. Вдвоем им никогда не было скучно, и не было ничего приятней, чем лежать, обнявшись, и неторопливо обмениваться ласками, а потом отдаваться друг другу нежно и неторопливо, постепенно взбираясь на пик удовольствия. Случалось так, что Иорвету хотелось безумств — иногда он просил Роше связать себя или сам обездвиживал человека, чтобы творить с его телом все, что ему вздумается. Время от времени страсть застигала их в совершенно неподходящих для этого местах, и приходилось таиться и делать все беззвучно и быстро. Но никогда прежде в этих играх они не представляли на месте друг друга кого-то еще — самих себя им было более, чем достаточно. Но сегодня по взгляду Иорвета Роше понял, что от нового опыта отвертеться не получится. Пусть даже ему негде было среди ночи добыть лютню, да и играть на ней он не умел. Но канун Йуле, по всей видимости, был ночью чудес, и Роше решился. Пока мастер Лютик гостил в Корво-Бьянко, он успел под завязку наслушаться его баллад, и теперь даже смог воспроизвести в памяти одну из них, а уж если Иорвету пришлись бы не по душе вокальные данные человека, ну так он сам на то напросился. — Дай мне пять минут, — с энтузиазмом заявил Иорвет, выкручиваясь из его объятий, — и все же, любовь моя, постарайся не сверзиться со стены, пока будешь карабкаться. Он исчез с террасы так стремительно, что впору было заподозрить, что эльф спланировал этот спектакль заранее. Роше, стараясь привести в порядок дыхание и снова осознать себя в собственном теле, прислонился спиной к ограде и принялся ждать. Окно их спальни располагалось не так уж высоко от земли, на втором этаже усадьбы, и осенью из него легко можно было вылезти по вьющимся по стене лозам густого плюща. Но сейчас это был не слишком надежный путь. Но Роше знал, что даже Иан умудрялся постоянно сбегать из своей комнаты через окно, значит, и для него это не должно было оказаться так уж сложно. В конце концов, в прежние времена Роше нередко приходилось карабкаться по отвесным склонам и крепостным ограждениям. Стена Корво-Бьянко не выглядела особенно неприступной. В темном окне спальни наконец мелькнул свет — ровно в тот момент, когда Роше преисполнился решимости и просчитал нехитрый путь наверх. Это явно был условный сигнал, и Вернон решительно приступил к штурму. Снег прекратился, но подъем все равно оказался не таким простым, как человек надеялся. Нога соскользнула с первого выступа, и он едва не свалился на спину. Пришлось поплотнее прильнуть к стене, и дальше двигаться уже выверенно и точно, не допуская ни малейшей ошибки. Объяснять на завтра, как именно он сломал ногу или проломил голову, очень уж не хотелось. Наконец, подтянувшись на руках, Вернон оказался на широком подоконнике — Иорвет предусмотрительно оставил окно открытым — и перелез в комнату. От открывшегося его глазам зрелища, у Роше пересохло во рту. Иорвет лежал, совершенно голый, раскинувшись на немного разворошенной кровати, словно только что проснулся и совершенно не ждал гостей. На правом бедре эльфа человек заметил единственную шелковую черную подвязку, и будь он проклят, если понял, откуда Иорвет смог ее достать. В доме жила лишь одна женщина, и Роше был уверен, что она весьма трепетно относилась к своим вещам. Не мог же эльф за такой короткий срок проникнуть в комнату чародейки и натурально ограбить ее? Если так, им предстояло столкнуться с серьезными последствиями… Но стоило Иорвету лениво потянуться, приподняться на локтях, будто просыпаясь, и плавно развести колени в стороны, все мысли и опасения разом вылетели у Роше из головы. — Ах, это вы, — произнес Иорвет жеманным тоном, провел ладонью по своей груди, обвел пальцами твердый сосок, а потом ринулся ниже, обхватил себя ладонью так решительно, что у Роше подкосились колени, — я думала о вас, мой милый. И, как видите, вы не вызвали у меня ни одной целомудренной мысли. Роше знал Иорвета без малого пятнадцать лет, и видел его в самых разных состояниях, в том числе безнадежно-несчастным, исступенно-возбужденным, смертельно напуганным или беззаботно веселым. Но ничто в эльфе не наводило на мысль, что он может вот так легко вжиться в образ развратной княгини, поджидавшей своего поэта. У самого Роше с актерскими талантами дело обстояло худо, но он вдруг отчетливо понял, если не сыграет свою роль — не видать ему голого Иорвета еще очень долго. — О, прекрасная княгиня, — заявил он со всей патетикой, на какую был способен в нынешнем состоянии, — вот и я. Вышло явно не слишком убедительно — Иорвет заметно нахмурился. И Роше поспешил перейти от слов к делу. На нем все еще было слишком много одежды, и человек принялся избавляться от нее. Плащ, дублет и рубаху он стянул быстро, следом отправились сапоги, но на штанах человек решил притормозить — может быть, прекрасная княгиня хотела сама избавить его от них. К тому же, петь полностью обнаженным было еще нелепей, чем сохранив на себе хоть что-то из одежды. — Уж тянет осенью холодный ветер стылой, — старательно запел Роше, делая шаг к кровати, и эльф приподнялся выше, склонил голову к плечу и развел бедра шире. Сложно было представить, как Иорвету удавалось сохранять такое самообладание, пока его пальцы скользили по своему блестевшему от влаги члену так настойчиво и ритмично. И эти движения гипнотизировали, наблюдая за ними, Роше даже позабыл, что начал петь. Поспешив взять себя в руки, он шагнул еще ближе, — И прочь уносит всякий смысл речей…- он пел негромко, чуть задыхаясь, но голос, на удивление, звучал не так уж плохо, хотя раньше Роше не решался даже колыбельные Иану напевать, чтобы не травмировать ребенка. Иорвет слушал его, медленно облизнулся и прищурился. Черные волосы, свободно распущенные по плечам, не скрывали его лица, эльф лежал перед Верноном совершенно открытый, в приглашающей позе, и сдерживаться с каждым мгновением становилось все невыносимей. — Так быть должно, закона не изменят…- он все же дернул завязку на своих штанах, стремясь теперь поскорее от них избавиться — ему становилось почти невыносимо тесно, а Иорвет, может быть, не рассчитав силы, может быть, специально, от собственных ласк начал тихо постанывать, запрокинув голову, и толкаться в свою руку. Его нужно было остановить, не дать довести себя до предела слишком рано — сам же потом расстроится и смутится — но Роше продолжал играть по правилам и затянул следующую строчку, — Бриллианты в уголках твоих очей… Иорвет дернулся и разжал пальцы, поднялся на колени и подполз к Роше по постели. Перехватил его руку, воюющую со штанами, и сам принялся суетливо их развязывать. — Я так ждала вас, — прошептал он сбивчиво, — а вы все не приходили. Должно быть, коротали время в обществе моих фрейлин! Иорвет говорил с таким уязвленным жаром, словно от Роше и впрямь пахло чужими духами, и эльф ждал его не пять минут, о которых сам же попросил, а весь день напролет. — Вы прекрасней всех фрейлин и всех королев! — совершенно искренне заявил человек. Штаны его наконец капитулировали, и еще до того, как он успел избавиться от них окончательно, эльф подался вперед и обхватил влажными губами горячую алую головку. Роше застонал сквозь зубы, едва устояв на ногах. Иорвет не слишком часто во время их близости пускал в ход рот и никогда не требовал от Роше ответных действий, но сейчас это было как следующий акт искусно написанной пьесы, как единственно верный ход в сложной игре. Помогая себе руками, Иорвет пропустил член человека глубже за щеку, отстранился, чтобы снова насадиться на него ртом, на этот раз забирая так глубоко, что у Роше перед глазами поплыли синие пятна. Эльф, не прекращая своего наступления, вдруг шлепнул человека по бедру, и это был условный знак неумелому певцу продолжать свою партию ртом, пока смелая княгиня играла свою. — Ты в тех краях… — Роше судорожно сглотнул. Он старался не двигаться, не подаваться навстречу горячим губам, хотя больше всего на свете ему сейчас хотелось ухватить эльфа за волосы, толкнуться глубже и заставить его довести начатое до конца, — где снег уж лег на землю…- мысли путались, слова заученной песни казались какими-то нелепыми и пустыми, Роше пел хрипло, сбиваясь на тяжелые выдохи, а Иорвет, безжалостный и упорный, теперь принялся пальцами помогать там, где не могли справиться губы, — Мороз сковал озера и… — он тяжело выругался, опасно вздрогнул, — не могу, — слова давались ему с нечеловеческим трудом, напряжение внутри стало таким нестерпимым, что Вернон всерьез испугался, что сейчас просто рассыплется или задохнется, — не могу больше… сейчас… Иорвет отпустил его, снова откинулся на постели, уперевшись в нее локтями. В первый миг свободы Роше даже не понял, что произошло, но потом, только взглянув на раскинувшегося перед ним эльфа, ринулся в атаку, забыв о своей роли. Может быть, мастер Лютик и был нежен и деликатен со своими возлюбленными, и продолжал петь, даже кончая, но Вернон Роше привык брать то, что Иорвет готов был ему предложить, не тратя силы на лишнее. Он подхватил эльфа под бедро, обхваченное черной подвязкой, дернул его на себя и приподнял над кроватью. Иорвет податливо двинулся навстречу, и, когда человек овладел им, беспощадно-грубо, сразу, одним толчком погружаясь до конца, эльф вскрикнул, запрокинув голову, но отстраняться не стал, даже выстонал что-то, похожее на вожделенное «Да!» Человек знал, что не успел толком подготовить Иорвета к такому вторжению, и каждым толчком, должно быть, причинял ему боль. Но в облике эльфа ничто не указывало на то, что он был недоволен происходящим. Когда Вернон склонился к нему, почти навалившись сверху, не сбавляя быстрого резкого темпа, Иорвет впился пальцами в его плечи, словно хотел вжаться в него, слиться с человеком воедино. Его тело, за столько лет привыкшее, подстроившееся под человека, сейчас впускало его легко, без сопротивления, хотя Вернон чувствовал, как эльф дрожит и сжимается вокруг него, и человек знал все верные углы, все самые чувствительные точки, прикосновения к которым заставляли Иорвета умолять о большем, а потом — только беспомощно стонать, проваливаясь в ослепительную пучину удовольствия. Иорвет распахнул глаз, и Роше чувствовал, как он трепещет на грани, как готов вот-вот сорваться, и на короткий миг человек испугался, что эльф сейчас выдаст ехидную или жеманную фразу, следуя своей роли. — Вернон, — выдохнул Иорвет, в последний раз сжимаясь на нем, и в следующий миг Роше почувствовал, как его накрывает жаркой волной. Разрядка вышла такой оглушительно яркой, иссушающей, что на несколько мгновений человек, казалось, ослеп и оглох. И лишь через какое-то время он смог осознать, что лежит на Иорвете сверху, придавив его собой к постели, а эльф лениво поигрывает короткими прядями волос у него на затылке. Сердце человека гремело в ушах, но он слышал, как постепенно выравнивается трудное эльфское дыхание. — Никогда, — эльф говорил хрипло — видимо, сорвал голос стонами. Его губы на каждом слове касались уха человека, посылая по телу короткие разряды крохотных молний, — никогда больше мне не пой.