Недетский взгляд

Юлиан приоткрыл тяжелую изразцовую дверь и, выпустив наружу немного горячего пара, неслышно скользнул внутрь. Прошлепал босыми ногами по гладким влажным мраморным плитам, замер за высокой колонной и прислушался. До его чуткого музыкального слуха долетел сперва тихий плеск воды, потом тяжелый шумный выдох, перешедший под конец в сдавленный полустон. Зяблик чуть нахмурился, выждал пару мгновений, гадая, последует ли за первым звуком следующий — может быть, даже другим голосом, но в купальне снова повисло влажное марево тишины. Почти неслышно, стараясь ступать, едва касаясь ногами мокрого пола, юноша покинул свое укрытие, завернул за угол и оказался в не слишком просторном полутемном помещении, большую часть пространства которого занимала глубокая, полная горячей воды, мозаичная ванна. Риэр сидел, окруженный густым паром, опираясь локтями о высокий бортик, спиной ко входу и, похоже, даже не заметил наглого вторжения. Юлиан беззвучно усмехнулся — прекрасный принц обучался хваленым ведьмачьим приемам уже несколько лет, но иногда, похоже, все еще терял бдительность. Широкие, бугрящиеся мускулами плечи блестели капельками воды и пота, и даже со своего места Зяблик насчитал на них с десяток наливающихся багрянцем синяков — должно быть, все утро Риэр тренировался. И, только представив, как он, выделывая все эти пируэты и полувольты, отпрыгивая и крутясь на месте, наносил длинным мечом удар за ударом по соломенному болвану, можно было забыть об осторожности и выдать себя случайным восхищенным стоном. Но Юлиан сдержался. Скользя совершенно беззвучно, как легкая тень, он подобрался ближе. Риэр не шевелился, сидел, чуть склонив голову набок — неужели заснул, разморенный горячим паром и усталостью? Еще пара шагов, и юноша остановился у самого бортика, наклонился немного вперед, стараясь осторожно заглянуть в лицо принца… Сильная стремительная рука ухватила его за запястье, потянула вперед, и Юлиан, не устояв на ногах, поскользнувшись на мокром мраморе, полетел вниз, головой прямо в горячую воду. Когда, кашляя и отплевываясь, он вынырнул на поверхность, Риэр смотрел на него сияющим от сдерживаемого смеха невозможно зеленым взглядом и широко улыбался. Откинув с глаз вымокшую золотистую прядь, Зяблик изобразил на лице смертельную обиду. — Я ведь мог захлебнуться! — заявил он уязвленно, — или обвариться! — Надо тише красться, — наставительно отозвался Риэр и все-таки негромко рассмеялся, — я услышал тебя, когда ты только вошел. — Твой учитель может тобой гордиться, — Юлиан с достоинством поднялся на ноги — отяжелевшая от воды ткань полупрозрачной шелковой рубахи сразу прилипла к телу, и Зяблик не без ехидного торжества перехватил жадный взгляд Риэра, метнувшийся по его груди ниже, к узким бедрам, а потом обратно — принц разве что не облизнулся, как голодный кот на сметану, — Я знал, что найду тебя здесь, и догадывался, в каком ты окажешься виде, — решив немного поиграть в неприступность, заявил юноша, скрестив руки на груди — наигранно стыдливо, — я принес мазь моей матушки. Она поможет с синяками. — И где она? — Риэр продолжал таращиться совершенно беззастенчиво, лишь мельком перехватив взгляд Юлиана. Тот поморщился. — Утонула, — пояснил он, — так что сам ее вылавливай. А я — пошел. Здесь слишком жарко. — Еще недостаточно, — многообещающе оскалился Риэр. Он оттолкнулся от бортика — заиграли точеные, словно вырезанные из розового мрамора мышцы. Юлиан велел себе успокоиться и не давать глупому недоведьмаку поводов усомниться в благочестивости своих помыслов и намерений. Не опуская взор, но теперь глядя прямо Зяблику в лицо, принц пошарил рукой под водой, нащупал утонувшую склянку и, выловив ее, протянул юноше. — Поможешь? — спросил он — Юлиану показалось, с вызовом. Может быть, за такое самонадеянное поведение Риэра и стоило наказать — но это стало бы наказанием и для самого Зяблика, а он такого не заслужил. Когда юноша забрал склянку из протянутой руки, твердые чуть шершавые пальцы принца скользнули по его запястью, легко погладили, и от этого простого, почти невинного касания у Юлиана перед глазами на миг потемнело. Он поспешил опуститься обратно в воду, позволяя стелившемуся по ее поверхности пару скрыть явные признаки своего волнения, но зоркого Риэра этим маневром было, конечно, не обмануть. Он подался вперед, явно намереваясь привычно смять хрупкое полуэльфское тело в охапку, но Юлиан настойчиво оттолкнул его. — Сперва — лекарство, — заявил он твердо, и Риэр, посмеиваясь, отодвинулся, повел плечами и покладисто кивнул. Двигаясь в воде плавно и аккуратно, чтобы не оскользнуться и снова не нырнуть, Зяблик переместился за спину принца, вытащил плотно прилегавшую пробку из горлышка склянки, вылил немного снадобья себе на ладонь и отставил флакон на бортик. Риэр терпеливо ждал, не оборачиваясь, и Юлиан не смог отказать себе в удовольствии первым делом пробежаться пальцами по его шее, словно вылепленной искусным скульптором, вниз, к плечу, где у самого основания цвел первый кровоподтек. Зяблик надавил на него, и принц сдавленно зашипел и тихо выругался. — Больно? — осведомился юноша — капельку мстительно. Но, не дождавшись ответа, принялся втирать целебную мазь в границы жуткого синяка бережно и легко, стараясь больше не причинять боли. Риэр терпеливо сносил процедуру — лишь дыхание его немного сбилось — от того ли, что снадобье щипало кожу, или от близости почти обнаженного тела Юлиана, сказать было сложно. Покончив с первым следом недавних подвигов, Зяблик перешел к следующему — длинному, обхватывавшему плечо Риэра, словно след от кнута — и, немного увлекшись, прильнул к его спине теснее. Теперь участившееся дыхание принца было расслышать гораздо проще. Он и сам подался чуть назад, полностью сокращая расстояние между ними, прижавшись кожей к легкой ткани его рубахи — Юлиан не стал отстраняться. Он втирал мазь плавно, ровными невесомыми движениями, которые теперь куда больше походили на откровенные ласки, чем на прикосновения целителя. Щекой Зяблик потерся о колючий коротко стриженый затылок принца, глубоко вдохнул терпкий волнующий мускусный запах его волос и кожи, трудно выдохнул. Возбуждение, пробудившееся еще на пороге купальни, теперь расцветало, открывало лепесток за лепестком, как ядовитое зерриканское растение, готовое захватить, спеленать, пленить зазевавшуюся жертву, и Юлиан позволил жаркому трепету разрастаться, пока не спеша дать ему выход. — Этот твой Ламберт когда-нибудь тебя убьет, — прошептал Зяблик прямо в ухо принца, прихватил губами округлую мочку, быстро провел языком по изгибу ушной раковины. — Если ты не убьешь меня раньше, — ответил принц хрипло — похоже, его хваленая выдержка тоже давала трещины. Зяблик рассмеялся, но смех получился почти беззвучным, больше похожим на короткий жалобный всхлип. Твердое тренированное тело Риэра, из которого тот каждый день выковывал страшное смертоносное оружие, сейчас едва заметно дрожало, вибрировало, как слегка задетая пальцами струна, и Юлиан трепетал с ним в унисон — партия недотроги в этот раз получалась очень уж короткой. Он закончил с третьим синяком, и, не в силах больше ждать, Риэр чуть развернулся, потянул юношу вперед, по-хозяйски устроил его у себя на коленях и, перехватив его затуманенный взгляд, замер. Принц словно дожидался первой атаки, чтобы дать немедленный отпор, и медлил, позволяя их общему возбуждению окончательно развернуться. Юлиан нетерпеливо прикусил губу, двинулся на его бедрах, опустил ладони на широкие плечи принца и на секунду сжал их так крепко, что мог бы оставить еще парочку синяков — но кто считал? Риэр усмехнулся — он уже мнил себя победителем в этой партии без особых правил. Принц поднял руку из воды, нежно коснулся розового шрама на щеке Юлиана — следа старого магического ожога — потом неспешно заправил выбившуюся прядь светлых волос за ухо, прихватил пальцами острый кончик, уже настойчивей огладил изящную раковину. Зяблик вскрикнул от неожиданности, хотя видел, что Риэр замыслил, невольно выгнулся, стряхнул его пальцы, точно они обожгли его. — Не жульничай, — наставительно проговорил он, притворно нахмурившись. — А ты — не шуми, — не остался в долгу Риэр. Черный провал зрачка затопил прозрачно-изумрудную радужку почти целиком, широкая грудь вздымалась неровно и часто, но ведьмачьи тренировки явно давали о себе знать — принц еще уверенно держал себя в руках, хотя, прижавшись к нему на миг, Юлиан ощутил твердость его ближайших намерений, — Если мой отец узнает, чем мы тут занимаемся… — А уж если мой узнает, — фыркнул Юлиан и в отместку за его подлый прием снова поерзал сверху. Глаза Риэра на миг мучительно закатились, когда их болезненно напряженные члены соприкоснулись и разошлись под водой, как корабли в море, — А тем более — если узнает мой дед, нас обоих выгонят из дворца взашей или прогонят по улицам под крики «Позор мужеложцам!» — Меня не выгонят, — гордо возразил Риэр, и было слышно, с каким трудом давалось ему каждое слово этой бравады, — я — вар Эмрейс! — Позор рода вар Эмрейсов, — поддразнил его Юлиан, — вот твой братец порадуется. — говоря это, Зяблик продолжал скользить по его бедрам, каждый раз прижимаясь все теснее, задерживаясь все дольше, и Риэр, рыкнув, как дикий зверь, с плеском опустил руки в воду и сжал бедра Юлиана сильно и грубо. — Пошли нахер мой брат и твой дед, — зло выплюнул Риэр, и скорее от его тона, чем от несдерживаемой решительности его жестов Зяблик застонал — на этот раз откровенней и громче. Принц подался вверх, Юлиан склонился к нему навстречу, прижав ладонь к колючему затылку, и впился в горячие влажные губы Риэра с такой жадностью, словно те были первым куском сладкого пирога за долгие недели жестокого голода. Ладони принца под водой переместились дальше по бедрам полуэльфа, властно сжали ягодицы, и Юлиан промычал что-то, не разрывая поцелуя. Он старался не опускать век, чтобы видеть, как менялось обычно сурово собранное, жесткое лицо Риэра, как надломились, нахмурившись, густые черные брови — одну пересекал короткий белесый шрам. Как затрепетали тяжелые прямые ресницы. Но собственное возбуждение уже накрывало юношу с головой, и он прикрыл глаза, отдавшись неудержимой мощи поцелуя. Они отпрянули друг от друга, словно их застукали. Встретились взглядами, тяжело дыша. Одной рукой продолжая мять и сжимать его ягодицу, Риэр протянул вторую к бортику, ухватил высокий фиал синего стекла с тягучим ароматным маслом, но Юлиан перехватил его запястье и на непонимающий, почти по-детски растерянный взгляд принца многообещающе улыбнулся. — Я сам, — выдохнул Зяблик, — а ты — смотри, и не смей себя трогать, понял? Риэр — все такой же потерянный, будто получил мечом плашмя по голове — медленно кивнул. Юлиан, чувствуя, как дрожали колени, всерьез испугавшись, что вот-вот все же рухнет под воду, неспешно поднялся, прогнулся, высоко задрав бедра и облокотившись одной рукой о бортик, давая принцу прекрасный обзор на свое выступление. Зяблик всегда любил внимание публики, питался им, как цветы — солнечными лучами, даже если зрителем был один лишь Риэр — особенно если им был лишь он один. Вылив немного масла на пальцы свободной руки, Юлиан завел ее за спину, едва заметно вздрогнул, обводя поджавшееся колечко мышц, подразнил сам себя — и почтеннейшую публику заодно. Острый кадык Риэра метнулся вверх и вниз — принц туго сглотнул. Зяблик со скрытым торжеством заметил, как рука его метнулась под водой к центру мучительного напряжения, но Риэр вовремя одернул себя и уронил ее — покорный, как ученик на первом уроке. Сжалившись — и над собой, и над зрителем — Юлиан наконец медленно погрузил в себя сразу два пальца, прогнулся сильнее, чтобы проникнуть глубже. Природа не обделила младшего вар Эмрейса, и к подобным встречам с ним всегда приходилось тщательно готовиться. Когда страсть застала их впервые, юноши — еще совсем неопытные, едва ли понимавшие, что именно натворили — так увлеклись, что Юлиан потом целую неделю не мог нормально ходить и сидеть, и отчаянно краснел, отвечая на настойчивые расспросы матери, что его-де где-то продуло, а потом он долго скакал на лошади. Да, он скакал — но вовсе не на лошади, и повторять тот заезд Зяблик был больше не намерен. Методично и четко, как прежде разучивал сложные гаммы, Юлиан растягивал себя. Добавил еще немного масла, прежде, чем погрузить в себя следующий палец, развел их в стороны, до боли закусив губу, чтобы не стонать слишком громко. Намокшая рубашка душила его, и Зяблик быстро сдернул ее через голову, едва не нырнув под воду, но устоял на ногах. Риэр смотрел на него, как змея на офирского заклинателя, уже не в силах контролировать собственное дыхание — грудь вздымалась рывками, в такт с движениями тонких пальцев, а каждый выдох сопровождал тихий стон. Это была чудесная, волнительная музыка, прекрасней самых мелодичных баллад, и Юлиан наконец сдался. Он убрал руку, поднял целый фонтан брызг, рывком подавшись к Риэру, и тот поймал его в крепкие сильные объятия. Они снова целовались — задыхаясь, кусая губы друг друга, уже не боясь быть услышанными, и Зяблик, почти на грани отчаяния, метнулся рукой под воду — сжатый в ладони член Риэра напряженно дернулся, и принц зарычал, не прервав поцелуя. Юлиан перекинул ногу через его бедра — пришлось все же на миг выпустить его губы, чтобы тягучей волной подняться над принцем и направить его в себя. Трепещущее от нетерпения, горящее от страсти больше, чем от плотного пара вокруг, тело, приняло первое резкое вторжение, отозвавшись все же секундной волной тягучей боли. Юлиан запрокинул голову и вскрикнул, дрожа, испугался, что вот-вот запросит пощады, но Риэр, ухватившись за него, разведя пальцами поджавшиеся напряженные ягодицы, помог юноше плавно опуститься, впустить его в себя до конца. Зяблик с детства был ценителем всяческих наслаждений. Он знал толк в хорошей музыке, вкусной еде, захватывающих приключениях и словесных баталиях. Он срывал овации зрителей и ловил на себе восхищенные девичьи взгляды. Но ни одно из тех ощущений и рядом не стояло с чувством удушливой горячей наполненности, которую он испытывал всякий раз, когда они с Риэром были близки. Они знали слабые места друг друга, успели изучить значения каждого стона, каждого напряженного выдоха, каждого мимолетного взгляда из-под полуопущенных ресниц. За короткое время из неуклюжих неумех они превратились в настоящих профессоров плотских наук, и теперь каждый чувствовал тело другого, как собственное. Юлиан, все еще не в силах побороть дрожь, застыл, позволяя своему телу привыкнуть, сжимаясь вокруг жесткого пульсирующего ствола, боясь двинуться, чтобы все не закончилось слишком быстро. Он склонился к Риэру, и тот коснулся его губ с такой обезоруживающей нежностью, что на светлых ресницах полуэльфа задрожали невольные слезы. Он хотел произнести его имя — о чем-то попросить или просто позволить себе распробовать его звучание, как первый глоток молодого вина — но дыхания хватило лишь на негромкий полувсхлип. Юлиан начал двигаться первым. Упираясь коленями в скользкое дно ванны, он медленно устремился вверх, точно хотел соскочить с Риэра, но, дойдя до знакомой границы, опустился обратно, вскрикнул от неожиданности — со случайной точностью угодил по самой чувствительной точке внутри себя — и принц поймал этот звук быстрым поспешным поцелуем. Зяблик повторил свой маневр, на этот раз направляя себя специально, приноровившись с первой попытки — игра на собственном теле давалась ему так же легко, как игра на лютне. Риэр выжидал, давал юноше избрать верный угол, настроиться, задать правильный ритм и окончательно расслабиться, и, только почувствовав, что Юлиан готов, начал двигаться ему навстречу. Память о боли первого проникновения забылась почти мгновенно. Зяблик, уже совсем теряя контроль, сбился с плавного ритма, насаживался на Риэра лихорадочно яростно, будто и впрямь участвовал в скачках, но принц даже в такой ситуации где-то нашел остатки своего самообладания — неужто и этому его научили ведьмачьи тренировки? Крепко сжимая бедра Юлиана, принц вел его, не давая срываться на слишком поспешный ритм, не позволяя окончательно забыться, помогая им обоим не просто рывками добраться до вершины, но прочувствовать каждый дюйм друг друга, уловить каждую малейшую вибрацию, перемешать дыхание и биение сердец, стать единым ослепительным целым. Истекающий теплой влагой, мучительно твердый член самого Юлиана, почти зажатый между их тел, терся о жесткую дорожку волос, поднимавшуюся от паха принца вверх по поджарому животу, и на каждом новом встречном движении становилось все очевидней — юноше не потребуется помощь ладоней Риэра, он уже готов был сорваться в пропасть без единого лишнего касания. И по тому, как, словно становясь все больше, пульсировал в нем член принца, было ясно, что и тот уже балансировал на опасной грани. Когда Зяблику показалось, что лучше быть уже не может, и от переизбытка ощущений он был готов уже вот-вот умереть, Риэр вдруг замер, поднял на него мутный почерневший взгляд и улыбнулся с такой непередаваемой хрупкой нежностью, что у Юлиана закололо в груди, и слова — лишние, слишком поспешные, нежданные и пока нежеланные, такие банальные, что настоящие поэты обязаны были избегать их любой ценой — застряли у него в горле, вылившись в громкий задушенный стон. Завершающий аккорд Юлиан смог оставить за собой — он снова приподнялся и устремился вниз, вложив в это движение все то, что растворилось в его сердце, так и не высказанное вслух. Глаза Риэра глубоко закатились, он несколько раз, крупно вздрогнул, наполняя Юлиана горячим густым семенем. Юноша успел насладиться тем, как алый румянец поднялся от шеи принца к точеным острым скулам — как художник, ища вдохновения, наблюдает прекрасный закат — и лишь через мгновение последовал за Риэром. Разрядка вышла оглушительно яркой, скравшей любые звуки, не оставившей Зяблику силы даже на завершающий вскрик. Медленно приходя в себя, юноши сидели, погрузившись в остывавшую воду по самое горло. Юлиан устроил голову на плече Риэра и осторожно обводил пальцем очередной синяк на его груди. — Ты надолго в Нильфгаарде? — спросил принц хрипло — должно быть, просто ради того, чтобы не молчать. Их встречи — такие несправедливо редкие — всегда выпадали случайно, как золотые монеты, затерявшиеся под подкладкой старого скучного дублета. Риэр говорил, что, закончив обучение, собирался выйти на большак — хоть настоящим ведьмаком ему стать и не было суждено, а чудовищ в Империи почти не осталось. И тогда — заявлял принц — они смогут путешествовать вместе, подобно наставнику Юлиана Лютику и его другу, знаменитому Белому Волку. Но верилось в это с трудом — вар Эмрейс, пусть и предпоследний в очереди к трону, был слишком ценным ресурсом Империи, чтобы так легко отпустить его бродяжничать по городам и весям, рискуя погибнуть в любой момент. — Отец приехал на пару дней — получить новое распределение, — скрывая внезапную печаль за усталым ленивым тоном, ответил Зяблик. Риэр ответил смутным «Угу», и в его тоне юноша уловил то же разочарование, что испытывал сам. Он поднял глаза на лицо Риэра, перехватил его чуть блуждающий взгляд — глаза после секса у принца всегда становились синими, как далекий морской прибой. — но он уедет, а я могу задержаться подольше — я уже взрослый. Риэр скептически усмехнулся, но в его вдруг сосредоточившемся взоре Юлиану почудилась искренняя радость.