Assassin's Creed - Частичка братства. (Примо Фумагалли)

Год 1503. Я развалился на земле, протянув ноги перед собой, прислонив спину к стене какого-то небольшого домика. Левая рука сильно кровоточила и болела от режущей раны, заставляя стискивать зубы все сильней и сильней. – "Хорошо, что правша." – подумал я и поднял взгляд на палящее полуденное солнце. Я полагал, меня быстро убьют, но стражники как-то быстро отстали, как будто и без меня у них было немало проблем. Но сейчас я должен был быть их главной проблемой... Мы напали на их капитана, мне удалось уйти. И я могу попробовать снова его убить... – «О! Я попробую!» – я стиснул зубы не то от злости, не то от боли. Убить Антонио да Фиорентино – это все, чего я сейчас хотел. Так близко я к нему еще не подбирался. И я не уйду, пока не отомщу, пока не умрет он. Или я. Впрочем, ближе сейчас был к Ней я, чем он. Я давно следил за ним, готовился. Они уже немного меня знают, мой вид уж точно запомнили, и непонятно, почему они отстали от меня и, похоже, уже даже не ищут. Антонио... Он давно стал причиной всех моих бед. Но это ни о чем не говорит. Чтобы стало понятно надо начать с самого начала. Двадцать один год назад я родился в городе Форли, что в Тоскане... Отец обычный портной. Обычный в том смысле, что ничем другим он не занимался, кроме пошива изделий. А вот одежда у него была высшего качества, потому особо состоятельные горожане предпочитали именно наши товары. Только вот не часто. Бедняки тоже покупали у нас одежду, которая была дешевой, но и заплатить много не могли. Родителям было трудно. Отец трудился с иглой и ниткой неустанно, а мать стояла у прилавка, не забывая о трех своих детях. Их стараниями мы были одеты и сыты. Я был младшим ребенком в семье. Быть может, именно поэтому что мать, что отец во мне души не чаяли. А может, дело было в том, что я с интересом и упорством учился у отца его делу, а мать меня считала тихим мальчиком с хорошим поведением. Откуда ей было знать, что я любил сидеть на крышах. Я часто взбирался по лестнице на крышу и сидел на краю, наблюдая за людьми внизу, которые вечно куда-то спешили. Мое развлечение прерывалось, когда стражники замечали меня, и мне приходилось спускаться с крыши. Раз за разом они это делали, беря с меня обещание, что я больше не буду лазить по крышам. Раз за разом я его нарушал. А они постепенно сперва грубо, а потом уже скорей шутя, прогоняли меня с крыши, пока не привыкли видеть меня там. В последние мои два года проживания там они просто проходили мимо, приветствуя меня и патрулируя крыши дальше. Я не раз видел отца, идущего подо мной по улице. Иногда мне казалось, что он меня заметил, но дома он никогда ни о чем подобном не упоминал. Я всегда возвращался домой как будто с обычно прогулки. – Мама, мама! Я вернулся! – кричал я, распахивая дверь в наш дом. – Ох, Примо? Садись есть, пока еда не остыла. Хоть ты не приходишь домой с разбитым лицом. Посмотри на него, Маркелино, почему бы тебе не проводить время, как и твой брат?! – со вздохом сказала она, вертясь вокруг моего брата. Маркелино, мой брат, хитро глянул в мою сторону: он знал, как я провожу свое время. Мать ничего не заметила и продолжила его осматривать. – А вообще, тебе лучше все-таки пойти к доктору. – добавила она, когда закончила работать с его лицом. Брат все время ввязывался в драки и часто приходил домой с ссадинами, царапинами и синяками. Чаще всего с "поломанным лицом", как говаривал отец. Уже в десять лет у него уже был сломан нос, а в четырнадцать на лице было три шрама. На жилистом теле у него уже давно не было рубашки, она быстро рвалась и пачкалась, приходя в негодность. Зато на теле у него всегда были синяки. Я сел за стол и стал уплетать все, что давала мне сестренка. Адэлина, как и мать, была нескладна, нос горбинкой, глаза в кучку, косые, широкие плечи и очень болезненный вид. Кэприссия и Костанцо Фумагалли, мать с отцом, были к нам добры и относились с пониманием. Я и брат помогали отцу, постепенно учась его делу. Брат не противился, но очевидно, что душа у него не лежала к этому делу, у меня все было наоборот и я надеялся стать когда-нибудь лучше отца. Но денег нам это все равно почти не приносило, просто потому, что покупать у нас это все было некому. – "Вот переедем в Рим – пойдет дело!" – всегда говорил отец. Мне было пятнадцать, когда мы отправились в Рим, в конце 1497 года. На следующий день, по приезде, открыли лавку и действительно, "дело пошло": люди с интересом заглядывали в нашу лавочку и редко уходили с пустыми руками. Однако, хорошие деньки пришли к концу очень быстро. После переезда прошло две недели, и к нам пожаловал человек, выступавший от имени Антонио да Фиорентино, человека Борджиа, тянувших свои руки по всему Риму, как я потом узнал. Он сказал, что торговля тут без позволения и покровительства Борджиа запрещена, а за них надо платить. Отец никогда так не торговал, с чьего-то разрешения и платы за это кому-то. Потому человек Антонио ушел ни с чем. Через три дня пришел сам Антонио да Фиорентино с семью солдатами. Отец отослал детей подальше от дома, а с матерью вышел к страже. Мы, вопреки наказу отца, не стали далеко уходить и смотрели на то, как без особых разговоров стража обнажила клинки, а после на лежащих без дыхания родителей около горящей лавки. Я кричал, рвался к телам родителей, но брат надежно держал меня обхватив за плечи. Сестра просто сидела около нас, не в состоянии вымолвить и слова. Когда я наконец унялся, успокоившись, мы поднялись и подошли к родителям, чтобы проститься. С того рокового для нас дня минуло полгода. Именно в это время Адэлина умерла. Она так и не смогла оправиться от смерти родителей, а наши постоянные перемещения по городу, когда не было ни постоянной крыши над головой, ни нормального питания, добили ее здоровье, которое и без того уже было сильно расшатано. Все это время нам приходилось выживать, каждый день все трое находились на грани смерти. Поэтому я научился воровать на улицах, чтобы мы могли хоть немного поесть на то небольшое количество монет, которое мне удавалось раздобыть. Маркелино всегда нас защищал, так что мне было немного полегче, когда за мной стража устраивала погоню. Во время одной из таких погонь мы достали для себя трофейное оружие. Одного, из трех погнавшихся за мной стражников, я столкнул с крыши, второго поймал брат, и тот, не ожидавший сопротивления, скоро пребывал в мире грез. Третьего постигла судьба второго, когда мы с Маркелино накинулись на него вдвоем. Так у меня появился стилет, а у Маркелино хорошая шпага.