***
Этой ночью Лиса плохо засыпает, обида на слова Дженни как ни как, но все равно неприятно клокочет внутри. Неужели Чонгук тоже думает так же как и все? Для Лисы ее любовь отличается от всех, потому что она не знает никакого сравнения. Манобан любит Чонгука не сравнивая ни с кем, любит всем сердцем. Но это не значит, что она смотрит на него через розовые очки и не видит происходящее вокруг него. Это разве преступление любить кого-то просто за то, что он существует в этом мире вместе с тобой, каким бы плохим или хорошим он/она не были? Лиса твердит себе, что она с этим справиться, но не знает как справляться со своими все больше и больше нарастающими чувствами в груди. Она уже несколько раз думала, представляла в своей голове, как признаётся Чонгуку, делится уже не умещающимися в сердце чувствами, но до дела это еще не доходило, хоть Манобан упорно и рвалась в школу со своими серьезными намерениями, но его как на зло не было на месте, а затея эта еще живет в ее голове своей жизнью, требуя свободу и облегчения душе. Как же бесят эти тупые принципы. Бесит,что Лиса не может признаться в своих чувствах, что страшно от последствий, не получается искренне говорит правду, что она скучает, но об этом не говорит. Бесит, что приходится прятать правду за неуклюжестью. И злиться на себя. Манобан еще пару минут спорит с собой и останавливается на том, что на этот раз выскажет ему все, что у нее на душе твориться, в любом удобном случаи, и делать за него уроки она не будет, пусть даже тысячи раз посмотрит на неё своими угольными глазами. Как и было сказано, что прогибаться под кого-то она не собирается.***
Сегодня конец недели, Чонгук умудряется пропустить первый урок и явиться на второй. Манобан как обычно провожает его завороженным взглядом, строит еще одну башню в своей голове в совместном замке и отвлекается от мыслей только тогда, когда учитель уже второй раз озвучивает ее имя, а Чимин указательным пальцем поворачивает ее голову вперед. — Манобан, удостойте и меня Вашим вниманием. — более в шутливой форме говорит учитель, вызывая шумиху в классе. Лиса понуро опускает голову вниз, пряча пунцовым залитые щеки за пшеничными прядями не длинных волос. — Благодарю, — ухмыляется учитель. — Насколько вперед продвинулось мое вам поручение? Тут уже Лиса знатно теряется, не зная, что сказать, стоит ли вообще говорить правду или что похуже солгать любимому учителю. — Я... — Туда куда еще никому не снилось, — слышит за спиной она равнодушный голос с хрипотцой. — Вот как, — осекается учитель. — Лалиса, вам есть что добавить? — Манобан молчит. Она не хочет сейчас заявить свою правду и подставить Чонгука, но и учитель принимает ее молчание в знак согласия и достает рюкзак со спины. — Этот предмет, на который я наткнулся у выхода, предсказывает мне, что вы лжете, а вы все знаете, что я больше всего не переношу... — C кем не бывает, учитель, — вновь подает голос Чонгук и усмехается. — Забыл рюкзак. — Чонгук! — тут уже даже Лиса поднимает взгляд на грозный голос учителя и первые видит грубость в нем. — Я думаю мне пришло время связаться с твоим отцом. Лиса лица Чонгука не видит, но почему-то чувствует себя виноватой в этой ситуации, как и впившийся почему-то именно в ее спину сверлящий взгляд. — Такое больше не повториться, — раздраженно говорит Чон, оставляя весь класс в удивлении. Учитель одобрительно хмыкает, и начинает урок. Весь процесс урока Лиса пропускает мимо ушей, чувствует себя неспокойно в собственном классе. Впервые она не может обернуться и по привычке зависнуть на него, потому что ощущает, как неотрывный взгляд сегодня прикреплен именно к ней. Даже на перемене Чонгук остается в классе. Лиса не слышит звук игры машин которым тот гоняет по улицам, и от этого становится почему-то еще страшнее. Она жалеет, что не вышла с Чимином и не знает кто остался еще в классе. Но так же Манобан не понимает почему она париться и тем более пугается чего-то неизвестного ей, и набравшись смелости, только поворачивается, думая, что вдруг тот тоже вышел, а все остальное вырисовывает ее банальное воображение. Но как объяснить то, что он стоит прямо за ней и смотрит сверху вниз странным взглядом? Лиса не на шутку пугается, воздух так и застревает в легких, вызывая кашель от испуга и растерянно смотрит на нависшего над ней Чонгука. По мере того как Чонгук протягивает руку, Лиса вздрагивает и отклоняется, а тот лишь ухмыльнувшись, подбирает ее смартфон, просит разблокировать его, на что она без раздумий соглашается и даже возвращает к протянутой руке свой же мобильник. — Встретимся в кафе, я потом вышлю координаты, — спокойно говорит Чонгук. Он убирает на место ее мобильник, сам возвращается обратно за свою парту. Лисе жизненно необходим сейчас свежий воздух, пусть она чувствует, что тот отошел, теперь слышит звуки игры, но со своей парты она вылетает пулей и только бросается к двери, как звенит звонок, означающий, что перерыв окончен. Усмешку, заправленную четким звонким коротким смешком за спиной, Лиса все-таки улавливает, не смотря на бешено колотящееся сердце в груди.***
На дворе уже вечереет, а у Лисы до сих пор по Чонгуку бешено бьется сердце, пока она готовиться биться головой о стены, чувствует себя дурочкой, которая за секунду чуть ли по два раза не проверяет свой мобильник на наличие уведомлений или звонка. Чужой номер который стал для Манобан родным, словно близкий человек, она наизусть выучила еще до прихода домой. Она раз за разом представляет в своей голове, как все будет проходить, кто первым придет, получиться ли у нее выстоять перед ним и сможет ли справиться со своими чувствами. Все слишком сложно, слишком непривычно и, почти кажется невозможным. Словно легкая мелодрама приправленная нежными чувствами и с привкусом хеппи энда, а ведь как никак любимые дорамы Лисы начинаются именно с таких моментов. А вдруг это шанс — они будут одни, на этот раз рядом не будет никого кто сможет помешать, вдруг вероятие с небес, и может быть последним? У Манобан от собственных мыслей по дурацки обрывается мозг. На размышления уходят еще два часа, но телефон все так же молчит. Звонил только Чимин и все время пока они говорили, подшучивал над ней, подливая масло в огонь. Лиса если и дальше так продолжит, то точно сойдет с ума, она поднимает мобильник, сверля номер Чонгука целые три минуты, набирает его. Идут долгие гудки, Лиса глубоко дышит, у нее даже кончики пальцев на руках немеют не говоря уже о внутреннем состоянии. Ожидание ответа отзываются отчаянием, длясь бесконечно один за другим, и Лиса после третьего звонка, с разочарованием отключает телефон. Мысли путаются друг с другом, чередуя за собой ничего хорошего. Она больше не выдерживает. Прилива эмоций, ее начинает ломить, разрывать, не только от переживаний, но и от собственных чувств. И вновь набирает номер, но уже Чимина, который сразу отвечает. — Неужели уже закончили, — Чимин чем-то хрустит на том конце провода, наверняка своими вредными привычками в объемной пачке всякой всячины. — Еще не начинали. Я хочу узнать местожительство Чонгука, отправь мне адрес. — Плохая идея, — на короткое мгновение затихает Чимин. — Я признаюсь ему сегодня. — Ты блефуешь. — Адрес, ты же староста, должен знать. — Ты два года не могла решиться на это, с чего вдруг? — С того что уже не выдерживаю больше, — Лиса устало выдыхает, — сколько я помню ты сам говорил, что лучше признаться в любви и получить отказ, чем тайно страдать и надеяться на чудо, что второе — бессмысленно и малодушно... — Все равно, сейчас на дворе уже поздно, поэтому... — Чимин дай мне, что я прошу у тебя, а потом я сама все решу. Я не настолько глупа, чтобы на ночь глядя появляться у его порога и признаваться в своей любви... Лиса настолько глупа и перечить своим словам, потому что ровно через час стоит у порога квартиры Чонгука на нужном этаже. Это ясность окончательно формируется без пяти восемью вечера, когда она звонит в дверь. Больше шага назад нет, но есть выход, если Манобан все-таки вновь растеряется или потеряет голову. Выход — ее сумка полная учебников, которую она захватила по пути сюда. Запасной предлог почему она стоит сейчас у порога этого парня. Дверь легким шумом распахивается перед ней, Лиса даже не успевает изобразить какую-то деятельность или даже поправить волосы по привычке. Чонгук неторопливо оглядывает с ног до головы неожиданную гостью, поправляя накинутую перед тем как выйти, на тело белоснежную футболку. По виду он выглядит словно после душа, а еще в непонимании щурит фантастически черные глаза. Из-за до неприличия домашнего вида Чонгука Лиса забывает, что делает и где она находится, чувствует, как замирает все внутри и ухает вниз, прямо под ноги ему. Во рту непроизвольно скапливается слюна, а в животе разливается приятное тепло. Чонгук не спрашивает ничего, или она не слышит и продолжает таять словно снег, и стекать по полу подобно воде, пока негромкое «заходи» заставляет ее прийти в себя. Лиса без раздумий проскальзывает следом в квартиру и следует по пятам тихо шагающего парня. Сердце звонко дребезжит внутри и готово лопнуть только от осознания происходящего. Манобан застывает прекрасной ледяной статуей за его спиной в просторной гостиной и, не шевелясь, разглядывает широкую спину, к которой слегка прилипла ткань из-за влажности. Лиса не осмелиться сказать, что в ее голове витают неуместные мысли в данный момент, но то что это эстетично готова кричать на всю округу. С какой стороны не глянь, Чонгук весь соткан чисто из эстетики. — Не ожидал увидеть тебя. Ты что-то хотела? — Чонгук медленно разворачивается, хоть и стоило бы сделать шагу назад от непристойной близости, но он не делает, смотрит в упор на застывшую блондинку, c изумлённым знакомым взглядом и симпатичным лицом. На самом деле, Чонгуку слишком хорошо знаком этот пронизывающий его мечтательный взгляд, к которому он давно уже привык и даже ждал несколько раз хоть каких-то действий после него. — Ты обещал отправить координаты. — нервно закусив губу, Лиса вздрагивает от непривычной близости и делает ровных два шага назад. — Не стоит больше злить учителя Кана, завтра... — Я не помню такого и, завтра выходные, — осекается Гук. Лиса несколько раз мысленно бьет себя об стену. — Тебе стоило предупредить, — теперь и по губам своим мысленно даёт. — О чём? — хмурит темные брови Гук, убирая руки в карманы спортивных серых штанов. — Я сказал, что вышлю и собирался сделать это завтра... — Значит надо было уточнить или хотя бы ответить на звонок, — Лиса сама не понимает откуда берется эта злость на парня, а после и вообще обида расползается по венам. Чонгук озирается по сторонам, и подобрав в руки свой телефон среди многочисленных пропущенных замечает ее высветившийся номер, который он почему-то прямо сейчас сохраняет и именует под ником «лисёнок». Почему именно лиса Чонгук не понимает, но ее сходство с ней тоже не отрицает. А может дело и вовсе в разрезе ее глаз, и в хитром утаенном взгляде. — Хочешь сказать, что я виноват? — А я что-ли? — напирает Лиса. — Ты уверена, что ты на ночь глядя вломилась ко мне за этим? — Чонгук отлично видит какую растерянность вызвал словами на чужом лице, но явно не ожидал следующих слов, которые он слышит по сотню раз за день, но никогда он из-за них как сейчас не терялся и не впадал в ступор. — В том-то и дело, что не за этим, я сегодня целый день ждала звонка от тебя, пока ты тупо прохлаждался черт знает где и игнорировал меня, я думала может что-то случилось, но вломилась к тебе только чтобы сказать, что ты мне нравишься, и... — Ну так иди ко мне! Спустя долгих секунд Чонгук ни чуть не удивленный признанием, бесцеремонно стягивает с себя футболку и скидывает ее на пол, тут же шагая вперед. Это должно было когда-то произойти, эти взгляды на него должны были в итоге привести к такому исходу. К тотальному или нет, Чонгук еще не разобрался, но искренне надеялся, что признание из этих губ будет отличатся от всех, что были до. Чонгук разочарован, хоть виду и не подает. Сейчас все пойдет по заезженному сценарию, что очень странно в его квартире, куда еще не вступала ни одна женская нога в буквальном смысле. В заезженный сценарий Чонгука не входило, что та с громким стуком швырнет свою тяжелую сумку перед ним, пересекая путь и бросится к выходной двери на бешеной скорости. Чонгук нагоняет ее, прежде чем блондинка коснется двери и, не больно схватив за плечо, припечатывает к стене спиной, разворачивая к себе лицом. Попытка убежать от черных глаз, вмиг покрывшиеся пугающей дымкой, и резкий толчок в спину со стеной, Лису не спасает от следующих действий неконтролируемого парня. Чонгук не любит целоваться, терпеть не может прелюдии и уж точно не привык к отказу, вперемешку со жгучей щекой от резкой пощечины. — Ты нормальная вообще? — ему на раз срывает крышу от незаслуженной пощечины, хотя бы за то, что он даже прикоснуться к ней не успел, поселившиеся внутри неприятные ощущения лишь усиливаются от зорких глаз, которыми его рубят на двое. — Это еще за что? Явилась ко мне посреди ночи, признаешься в своих чувствах, а потом еще и пощечины раздаешь, это какой-то новый метод подката, или я чего-то не догоняю? Лиса на удивление молчит, все мысли дружно покидают ее голову в самый подходящий момент, превращая в дурочку, у которой от проникшего страха из-за действий этого парня, слов разобрать не получается. Ладонь пылает из-за пощёчины, а губы предательски подрагивают. В голове лишь один вопрос — что, мать твою, ты тут делаешь и чего ожидала, явившись к парню. Отказа? Взаимности? Так получай. Он определенно готов к этому. Только Лиса не о такой взаимности все эти два года грезила. Эти мимолетные перепихоны и незначительный секс на одну ночь с ней не сработают. Будь дело в этом, она не таила бы в себе столько времени теплые чувства к нему, не пыталась так усердно их скрывать, боясь, что протопчут и загубят, оставив внутри уродливые шрамы на всю жизнь, от которых даже на том свете не избавиться. Пленённая разъедающими мыслями Лиса запоздало понимает, что тот вновь нарушает оставшееся пространство между ними, заглядывая в зависшие на его груди большие глаза, приближается донельзя, будто пытаясь найти в них ответ на самый простой вопрос. Но его нет. Почему? Кто его знает. Чонгук давно уже догадывался, что она та еще девчушка со своими прибамбасами и странным поведением. Он сильнее наклоняется к чужому растерянному лицу, ловит сорванное, тихое дыхание из чужих приоткрытых губ своими, уравнивает дыхание с ее, и вновь не успевает коснуться пухлых и на первый взгляд манящих вишневых губ, как на этот раз его отталкивают назад, уже на приличное расстояние. — Дай мне уйти, — обрывисто говорит Лиса, чем вызывает умиление на противоположном и наглом лице. — А если нет? — Чонгуку весело. Это что-то новенькое в его жизни и ему определенно это нравится. — Я позвоню в полицию, — подается на первую попавшуюся угрозу Лиса, понимая, что телефон лежит в сумке, на полу гостиной. — Валяй, — хмыкает Чон, складывая руки на обнаженной груди. — Но, интересно, кому же они поверят больше — тебе, кто вломилась ко мне, или мне, о мыслях которого тебе лучше не знать... Лиса парня не дослушивает и вновь бросается на бег, теперь уже обратно в гостиную, успев, заметит рванувшего следом парня. Манобан хватает свою сумку, на последней секунде проскальзывает мимо от протянутых к ней рук и, рванув на первое попавшееся место (балкон) забегает наружу, преодолевая стеклянные двери, которые она не забывает закрыть на замок, оставляя на другой стороне зло усмехнувшегося парня. — И? — разводит руки в стороны Чонгук, на одной из них висит чужая сумка, которую он перехватил в последнюю секунду. — Я знала, что ты придурок, но не думала, что настолько, — шипит через стекло разъяренная Лиса. — Я знал, что ты чокнутая, но не думал, что это будет мне нравится, — парирует ее же тоном Чонгук. — Кстати, твой парень в курсе, что ты по ночам по чужим домам шатаешься и в симпатии признаешься? Лиса непроизвольно хмурит брови, осмысливая о каком парне сейчас идет речь. — Да брось, — усмехается Гук. — Наш очаровательный староста, будь я на него месте... — Он мой лучший друг. И был прав насчет тебя. — В чём же? — интересуется Чон двигаясь поближе. С каждым шагом в голове четко высвечивается неоновым, что из этого дома без желаемого никто не уйдет. — В том, что я сумасшедшая, что растягивала эти жалкие чувства к тебе целых два года, хоть прекрасно знала, что ответ от этого отличаться не будет. Чонгук слышит безмерное сожаление в этом голосе, и ему это совсем не нравится, даже ее взгляд меняется, из полной нежности он постепенно превращается в жалкое разочарование, а там и до безразличия не далеко. — И что же теперь, ты увидела меня настоящего и чувства прошли? — Чонгук медленно тянется к внутреннему замку двери, пока та топит себя в раздумьях. — Может, — он резко распахивает двери и рванув наружу, на последнем моменте, перехватывает бросившуюся от неожиданности блондинку к перилам балкона. — Раз она закончилась так быстро, значит вовсе не была настоящей? — Отпусти, — заводится в неизвестных ощущениях Лиса, чувствуя как у нее дыхание распирает от этих прикосновений. — Я тебя не трону. — трогая, врет Чонгук. — Ты думаешь, я не знал о твоих чувствах, не замечал твоих пристальных мечтательных взглядов? Это только глупец не заметит. — Тогда почему ты... — Лиса вновь теряет какой-либо запас слов и обидно, и приятно, а еще сердце вновь заводится по новой. — Потому что ты слишком искренняя, чистая и невинная для такого задрота как я, — Чонгук за подбородок поднимает растерянное личико, которое неестественно светится при свете яркой луны этой ночью и медленно наклоняется вниз. Она на удивление больше не дергается и смиренно принимает прикосновение чужих губ, а потом и пробирающийся в рот чужой язык, который сплетается с ее, подталкивая к активности и требуя взаимности, на что Лиса поддается. Сперва неумело и даже смешно. Если раньше об этих губах Манобан могла только мечтать, то сейчас словно находится во сне. Чонгук в отличие от нее настоящий профи. Лёгкий поцелуй постепенно переливается в более жадный, сладкий, привкус вишни на губах оказывается настоящим афродизиаком, а пухлые губы еще мягче. Внутри Чонгука черти ликуют, будто эти поцелуи, от которых он всегда отказывался, только и были ему нужны. Чонгук потерян, по мере того как тонкие холодные пальцы кончиками касаются его груди, вызывая легкую дрожь по телу. Они то ли просят продолжения, то ли пытаются оттолкнуть, он искренне надеется, что первое, потому что второе слишком очевидно, но не дает ей отстраниться. Прижимает к груди, так и не отлипая от чужих губ, и плевать что воздуха оказывается категорически мало, душит обоих, будто впервые жизни чувствует такую тяжкую зависимость лишь от простого поцелуя. Если Чонгуку срывает крышу лишь от поцелуя, то, что же будет дальше? Это он намерен проверить прямо сейчас. Лисе кажется, что она во сне, в самом странном, о котором после пробуждения очень постарается не забыть. Она в чужих руках как тряпичная кукла, поддается им, губам, но ровно до того момента, пока не начинает задыхаться от нехватки воздуха. Лиса делает попытку оттолкнуть его, только это еще больше раззадоривает парня, потому что он сильнее прижимается, опуская руки вниз, резко схватив за бедра, подбрасывает наверх, заставляя прижаться к нему и обвить торс ногами. Горячие губы будто всасывают из нее ее душу и жизнь, пока Чонгук как опору усаживает ее на тонкие перила, крепко схватив за спину, грубым движением разводя стройные колени и становясь между ними. Он наконец в сквозь мычание отрывается от еще больше припухших губ, прикладывается своими на шею, оттуда и дальше, делая мокрую дорожку от легких поцелуев до укусов. — Чонгук, — не веря, задыхается Лиса, боясь посмотреть назад и вниз. Это шестнадцатый этаж мать вашу, свалиться и сразу туда, к небесам прямая дорога обеспечена. Что происходит, почему Лиса больше не отталкивает его, не дает пощечин? Что изменилось, заставило сейчас пойти против себя и поддаться его рукам полностью, желательно без остатка? Такое в голове не укладывается. Такой Лиса никогда не была и не хотела быть. До этого момента это и отличало ее от других. — Я-я не могу, — резко отталкивается назад она и тут же с криком намертво хватаясь за парня. У нее в голове кавардак, боится глаза открыть и держится за парня, которого только что оттолкнула как за единственный якорь спасения. А потом, не известно через сколько времени ее отпускают на что-то мягкое и просят открыть глаза. — Я не сделаю тебе больно, — дает гарантию на ночь Чонгук, но то что за завтра он за это обещание не в ответе подслеповатые от желания глазами показывает. Он носом ведет по гладкой бронзовой шее без единого изъяна и с темной родинкой на ней которую раньше не замечал. Ответ читает в утомлённых глазах, в тяжелых вздохах и в чувствительном теле, которое отзывается на каждое его прикосновение. — Тебе понравится, — убеждает, «всем нравится» не договаривает. Легкий туман полностью овладевает сознанием Лисы, вынуждая отбросить все нелепые мысли. Чонгука можно обнимать. Можно прижимать к себе собственническим жестом, можно брать его за руку, принимать на ухо всякую смущающую ерунду, можно гладить его по волосам, а еще целовать? Лиса облизывает губы, сама тянется вперед за этим поцелуем и дальнейшее сливается в одно большое цветное полотно. Она совершенно не помнит, как оказывается голой под ним и касается лопатками охлаждающей кожаной обвивки вполне себе удобного и мягкого дивана. Чонгук прячет нарисовавшуюся едкую ухмылку на губах в поцелуе и скользит языком по ровной кромке зубов, проникает внутрь и выскальзывает обратно. Дразнит. Изводит. Расслабляет. Она подается. Чонгуку крышу срывает от такого подчинения, руки уже давно изучили чужое податливое тело. Он сам себя изводит, не торопится как обычно должно было быть по второму третьему кругу не идет, потому что первого еще не было. Откуда появилось желание вдруг все растягивать? Чонгук сам не догоняет, когда пропустил этот момент. Продолжает то и дело проводит круги языком по чужим губам, и запоминать каждый мимолетный вздох, каждый невольно сорвавшийся стон, каждое подрагивание пальцев и каждый наполненный желанием взгляд. В какой-то момент уже дышать становиться тяжело и пока занять чужими губами, стаскивает с себя штаны, полностью прижимаясь к ней. Лиса запоздало понимает, что на нём белья нет, чужое возбуждение упирающееся ей в бедро полностью рассеивает туман в ее голове, а проникнувший в нее первый палец вовсе заставляют выгнуться от неожиданности. — Спокойно, — хрипло, не своим голосом шепчет Чонгук, нагнувшись вплотную и глубже проталкивает палец. То, что здесь действенностью пахнет он если не сразу, то понял и сейчас другой рукой хватает ее железной хваткой, не давая соскочить с пальца. Чонгук в глаза не смотрит, боится увидеть там отказа и, коснувшись губами уха шепчет тихое: — Ты меня с ума сводишь, позволь поделиться моим сумасшествием с тобой. Обещаю тебе будет хорошо, настолько что ты попросишь у меня продолжения. Ничего Лиса не слышит, слышит, но ничего хорошего в этом нет, только боль, и она настолько сильная, не привычная, до звездочек перед глазами, что не до конца осознает что исцарапала парню плечи, собирая чужую плоть под ногтями. Она все равно дергается, пытаясь соскользнуть, когда прибавляется еще один палец, за ним и третий или даже четвертый, Лиса уже ничего не осознает, тонет в этой боли, а это еще пальцы, мать вашу. Где те фейерверки, где нежность граничащая с желанием и любовью, она концентрируется на этих мыслях и боли внизу живота и громко вскрикивает, когда он разводит пальцы внутри. — Постой, — выгибается Лиса, это слишком, я не хочу, не могу... — остальное тонет в громком стоне, стоит Чонгуку не зная на какой черти развести чужие ноги еще шире, приставить головку члена и на том спасибо, медленно толкнуться внутрь и замереть, прикоснувшись губами к розоватой щеке и давая время привыкнуть. — Спокойно, не сжимайся, — терпеливо просит Чонгук поняв, что долго не продержится, держит себя чуть ли не на собачьем поводке, лишь бы не сорваться на бешеный темп, к которому так привык. Он мажет губами по чужому лицу, просит о не возможном — довериться. — Позволь мне двигаться, пожалуйста. Лиса до крови закусывает губу от его несвойственного пожалуйста. Шага назад нет. Был, но она упустила и не один раз. Она, закусив нижнюю губу, смотрит на накачанную грудь парня, отвлекается на бесчисленных татуировках и одна с надписью на левой груди — «The best thing in our life is sex». Осознание набатом бьет прямо по сердцу, под ребрами, потому что эти слова отличаются от ее лишь одним словом — лучшее в нашей жизни — это любовь, а не секс. У Манобан нет сейчас причин разочаровываться в нем, в принципе ничего новое для нее эта татуировка о Чонгуке не открывает, поэтому во время осекается, прислушиваясь к тяжелому дыханию парня и честно пытается расслабиться. Начинает ровно дышать, расслабляет конечности и коротко кивает на разрешение. Боль пройдет (должна). Чонгука дважды просить не надо. Он улыбается краем губ, делает медленные движения, отвлекает руками блуждающие по алебастровой коже и в какой-то момент входит под другим углом, получая в ответ сладострастный стон, срывающий с него все цепи. Чонгук прийти в себя не успевает, как маленькие пятки соединяются за его спиной, сильнее прижимая к разгоряченному телу, заставляя входит полностью. Лиса выгибается в ответ на ускоряющиеся движения, открывает для себя новые двери истинного наслаждения и стонет, будто всю жизнь только это и делала громко, развязно и слишком соблазняющее. — Пожалуйста, не останавливайся. — умоляет, не представляя, что Чонгук даже и мысленно не собирался. — Ты пожалеешь, что мучил меня столько времени. — Я уже жалею, — неустанно хрипит Чонгук, зажимая хрупкое тело в своих руках, оставляет следы не только от пальцев, но и зубов, не дает опомниться ни ей, ни себе. Чонгук впервые не хочет доходить до разрядки, не хочет заканчивать. Отпускать? Это ему не нравится, он не привык к таким ощущениям, не привык говорить во время секса, думать, размышлять и желать повторения, зная, что ему любая даст. Здесь всё наоборот, всё отличается, голос, губы, руки, тело и даже глаза. Плохо дело, пора опомниться и это хорошо, что он заранее вспоминает, что ему это все чуждо и ни к чему. Чонгук любит свою беззаботную жизнь, любит девушек красивых, разных и много. Чем больше тем лучше, любит себя и деньги, в это всё не входит верность одной или что-то типа того. Не для него. Не в этой жизни. Ее просьбы для него не должны ничего значит, он не должен им поддаваться. Он грубо перехватывает ее руки, уводит за голову и методично, с диким оскалом в глазах, натягивает до упора, теперь только его желания и его голод, так было всегда, будет и должно быть. Лиса так не считает, она выпутывает свои руки из его, заставляет парня загнуться и меняется с ним местами, оказываясь сверху. Чонгук со свистом втягивает в себя воздух, выдыхая со стоном, когда та сама направляет член в себя и начинает двигаться, обнажившись в хитром и сшибающим на раз привычный мир Чонгука в самоуверенной улыбке. До Чона только доходит, что он не воспользовался презервативом, чем тот никогда не баловался и всегда был осторожен в таких ситуациях. Но тут реально сорвало крышу, раз он забыл о такой значимой вещице. Чонгук не отрывает взгляда с зрительного контакта с ней, улыбка сама по себе рисуется на губах, когда она пытается контролировать им, что у нее получается, но Чон быстро берет инициативу в свои руки, и впившись пальцами в чужие бедра переходит на резкие толчки, заставляя ее не только стонать, но и кричать срывая красивый мелодичный голос, который бы записать на свой телефон и слушать ночами на пролет. Лиса больше не выдерживает этого прилива, и на последок, впившись в чужие губы, кончает с громким стоном, с привкусом крови на своих губах. Чонгука от кончающей блондинки самого срывает, он вновь опускает ее на лопатки и сделав пару глубоких толчков, на последней секунде успевает выйти из чужого тела и пачкает ей живот, с животным рыком кончая и без сил наваливаясь сверху. Осознание только, что произошедшего первым доходит до Лисы спустя пару долгих минут после накрывшего оргазма и вмиг лишившего ее сил. Туман в голове полностью рассеивается, обнажая настоящую реальность и сущность. Она слышит тяжелое дыхание парня над собой, который уткнулся ей в грудь, смотрит на зеркальный потолок наверху, а сама пробивается на слезы, пытаясь выбраться из под него. Чонгук не отпускает, приподнимается на локтях и смотрит тем самым взглядом, которого она боялась больше всех — привычным, равнодушным, ни чем ее от других не отличающимся. — Ты мной воспользовался. — Лиса даже не спрашивает, не подтверждает, уже боится. Тот молчит первые минуты, хмурит брови, а потом как ни в чем не бывало, расплывается в циничной улыбке, шепнув полностью лишающее каких-либо сил на продвижение. — Ты только сейчас это поняла, глупышка?