Кошмары Грейнджер (Granger's Nightmares)

Антонин Долохов наблюдал за маленькой маггловской квартирой грязнокровки с крыши здания напротив. Ждал. Он был убежден, что в арсенале волшебников Британии не хватало утонченных орудий пыток. Их пытки были прямолинейными и грубыми. Люциус, как бы он ни стремился произвести впечатление, всегда будет оставлять от магглов лишь беспорядочное месиво, и переживать, что капли крови, зависшие в воздухе, неминуемо испачкают его волосы. Беллатриса, пронзительно насылавшая Круциатус раз за разом, настолько надоела ему, что он был почти рад услышать, что она погибла вместе с Темным Лордом во время Битвы за Хогвартс. Но искусство пытки, говоря его родным языком, имело оттенок барокко. Темный Лорд потворствовал его талантам во время первой войны, но, воскреснув, он не стал прежним. В нем больше не было терпения для тонкого искусства пытки. Расчетливая хитрость уступила место чему-то отчаянному, больному, паническому – вызванному недостатком чего-то. Нехваткой твердости, возможно. А повелитель, охваченный паникой, властвовать будет недолго. Какое-то время назад – задолго до того, как он сбежал после Битвы за Хогвартс – Антонин, предвидя длительные скитания, по-тихому отправлял сов, обналичивая многочисленные активы своей семьи в России. Азкабан был клеткой, которая притупила его рефлексы, и его естество взывало к материальному комфорту и будоражащим кровь начинаниям. Ведь больше не было смысла биться до смерти. Грязнокровки спокойно разгуливали среди волшебников, будто равные. Древние семьи производили на свет скудно-кровных наследников. Малфои стали трусливы, Блэки – безумны – и это как ничего не сказать о предателях крови. Рухнуло что-то фундаментальное. Золотой век, когда царил естественный порядок вещей, сменился полным упадком. Но только дайте время, Антонин знал, должная иерархическая структура снова воцарится, но естественный порядок вещей нуждается в бурлящем хаосе, чтобы разжечь огонь величественной крови. Он верил, что следующий Темный Лорд, обладающий силой и твердостью, возвысится через поколение или два. Возможно из его собственного рода. А пока он будет скитаться. Скрываясь, отдыхать за более утонченными удовольствиями. Но до сих пор что-то глубоко внутри него жаждало завершенности – найти маленькую грязнокровку. Он знал, это засело в нем тогда, когда он увидел ее фотографию в Ежедневном Пророке, через день после падения Темного Лорда. Мягкая улыбка. Шрам, который начинался у декольте, пятном на нежной коже выглядывавший из-под маггловской одежды, которая скрывала его от глаз. Его метка. Он ранил ее, но она выжила. Однажды у него возникла идея, это не было решением, а скорее внезапным порывом, заставившим его отправить на ее поиски. И вот она – внизу, возящаяся с маггловскими ключами на улице, одетая в маггловскую одежду. Она больше не была маленькой девочкой, бросившей ему вызов в Зале Пророчеств. Теперь она заслуживала куда более изящной пытки. Что-то из глубин поднялось в нем. Он наслаждался своей выгодной позицией на крыше – напротив маггловских квартир. Как стоять против ветра на охоте. Это был лишь вопрос времени, когда она заснет. Он крутанул под мантией рукой, которой обычно держал палочку, и невозмутимо решил для себя, что не будет прикасаться к грязнокровке губами.

***

Проклятье кошмара, Марсомнием, не имеющее аналогов в Британии, представляло собой особо жестокое проклятье, которое пробуждало жертву ото сна и погружало в полупаралитическое, полубодрствующее состояние. Конечности становились нестерпимо тяжелыми. Руки лишь подрагивали при попытке ими пошевелить. Речь становилась неразборчивой. Но что самое важное, для жертвы это было неотличимо от обычного кошмара. И по сей день, русские волшебники окружали защитой кровати своих дочерей, чтобы избежать такого вмешательства. В Дурмстранге принимали такие же меры предосторожности в женских спальнях. Но англичане были наивными овечками. Исторически они всегда доверяли своим защитным чарам, своим барьерам. Никаких защищенных кроватей. Никаких мер предосторожности в спальнях. Когда защитное ограждение было пробито, они, ничего не подозревая, так и продолжали спокойно сидеть, полагая, что находятся в безопасности. Ранее на этой неделе слабость ее защитных чар удивила Антонина, хотя в «Ежедневном Пророке» сообщалось, что квартира была подарена ей, как героине войны. Она быстро превратилась из солдата в легкую добычу. Неужели она забыла про него, про других Пожирателей Смерти, которым удалось бежать? Или, возможно, она просто постеснялась передарить кому-то полученное в подарок жилье? Он наблюдал, как небо потемнело, и пришла вечерняя прохлада. Когда в ее квартире погас свет, кровь в его жилах всколыхнулась. Ожидание в течение еще нескольких часов заставило ее просто кипеть, пока наконец-то за пару часов до рассвета, он не решил, что время пришло. С восторгом он обнаружил, что маггловский пожарный выход обеспечил ему проход прямо к ее гостиной. Он поставил заглушающие чары, раздвинул занавески и открыл окна, и решил, что возьмет ее здесь. Свежий ночной воздух творил чудеса с его разгоряченной кровью. Ее квартира была довольно большой, деревянные полы не издавали шума, когда он ступал по ним в зачарованных ботинках. Тихо исследуя ее дом, Антонин ощущал, как колотилось его сердце. Он обнаружил ее в спальне и остановился в шаге от постели, где она мирно спала, лежа на спине. Одна из ее рук покоилась у головы на подушке, ладонью вверх, пальцы слегка согнуты. В другом мире она была бы очень даже хорошенькой. Свет, проникающий между занавесками, полоской рассекал тьму, падая поперек ее фигуры. Белая простыня на ее бедре могла бы быть похоронным саваном, стянутым развратным анатомом. Резкий контраст с его дуэльной мантией. Он тихо подошел к кровати с ее стороны и аккуратно убрал прядь волос с ее лица кончиком палочки. – Марсомнием. Она резко вздохнула, и в ту же секунду ее глаза распахнулись, после чего она несколько раз моргнула, и между бровей залегла морщинка, будто она о чем-то задумалась. Она слегка повернула голову в его сторону. – Ты, – выдохнула она. – Да. Он скользнул рукой вниз по пуговицам ее ночной рубашки. Она не так давно стала женщиной, но через рубашку он почувствовал полноценный женский силуэт. Его тело отреагировало движением в штанах в горячем предвкушении. Ее палочка вдруг двинулась по прикроватному столику по направлению к ней и со стуком упала на пол. Ну надо же. Немного невербальной магии в паралитическом состоянии. Возможно, она выжила в Зале Пророчеств не только благодаря удаче. За 14 лет пребывания в Азкабане рефлексы Антонина притупились. Его движения были медленными, а рука, которой он обычно держал палочку, тяжелее, чем ружье, который он использовал во время первой магической войны. Если бы тогда она наставила палочку с целью убить его, он, вероятнее всего, умер бы в ту ночь. Жалкая заслуженная смерть. Он провел палочкой по ее горлу и ниже. – Как ты ускользнула от меня, малышка, – его палочка одну за одной расстегивала пуговицы ее рубашки, дойдя до пупка. – Так яростно, что заставила мою кровь течь быстрее для тебя. – Сту…пе…фай, – прошептала она, пока ее веки поднялись и снова опустились. Рука у ее головы дернулась, пальцы сжались, но ухватили лишь холодный воздух. Веки яростно боролись, в попытках оставаться поднятыми, пока его руки распахнули ее ночную рубашку. О, да. Его метка. Он жаждал возможности детально рассмотреть ее. Выпуклый шрам тянулся от ее ключицы ниже по телу. Грудная клетка то поднималась, то опускалась от ее вздохов. Сейчас в темноте она могла показаться статуей молодой женщины, изображающей страдалицу в ожидании смерти. – Ты была достаточно умна, чтобы наложить на меня заклятие немоты, грязнокровка. Когда мое проклятье наложено в полную силу, оно ранит идеально. Кровь остается горячей и вытекает без остатка, – палец Антонина прошелся по линии ее декольте, от чего ее кожа покрылась мурашками. – Оно ранило тебя очень мягко, как я вижу. Он провел пальцем ниже по выпуклой коже до изгиба ее бедра, где заканчивался шрам. Он хорошо ее пометил. Ее выступающее бедро напомнило ему, что они не все время жили в мире; она скрывалась от Пожирателей Смерти много голодных месяцев. Была бы она ланью на его фамильных землях, он бы отпустил ее, отложив охоту на другой день. Но она была чем-то более неистовым. – А…., – она смотрела на потолок в отчаянной решительности, – А…кцио… па…. По деревянному полу под кроватью ее палочка подкатилась к его ботинку. Бесполезное дерево на бесполезном дереве. Гневное выражение ее лица стало сменяться ужасом. Он провел кончиками пальцев по ее коже, покрывшейся мурашками от холодного воздуха. Его рука прошлась вверх по судорожно сжимавшемуся животу, большой палец коснулся напряженного розового соска. Поначалу Антонин подумал, может, будет лучше сжать ее горло руками и позволить ей оказать сопротивление. Ее румяное личико станет цвета яичной скорлупы, когда все будет кончено. «Используй магию только для достойных действий», – однажды сказал ему отец. Но это был не тот случай. Его магия коснулась ее тела, в то время как её посмела прикоснуться к его разуму. – Знаешь, – начал он, покручивая ее сосок между пальцев, – в моей родной стране использовать чары памяти весьма опасно. Тот, кто таким образом изменит память другого, особенно если это сделает грязнокровка, будет вызван на смертельную дуэль. – Экс….пелл….и…., – она свела брови в ярой решительности. Необъяснимая жажда закрутилась глубоко в нем – это сопротивление было обворожительно. Он освободил ее от остатков одежды. Ее вид вызвал голодные спазмы в его теле. – Стоит ли нам устроить дуэль до твоей смерти, малышка? Подхватывая ее тело с кровати, он решил взять с собой простынь – она станет ее саваном, когда он уйдет. Неправильно оставлять женщину неприкрытой. Он не посчитал нужным накрывать ее тело своей мантией – это было его традицией только при убийстве ведьм. Она будет найдена завернутой в свои собственные простыни. Ее горячие судорожные вздохи опаляли его шею. – Э…..нер….вейт….. Он прошел в гостиную, отметив, насколько легким было ее тело. Пожалуй, оно было даже слишком легким, на его вкус, но для нее он готов был сделать исключение. Кто еще посмел бы выжить после дуэли с ним? Кто еще посмел бы использовать на нем чары памяти? Он положил ее голое тело на пол и окинул его голодным взглядом. Бежевый оттенок ее ногтей, дикие кудри на ее голове. Она из ее рук опять была около ее головы, все еще хватающая пустоту. Мурашки и торчащие соски, напряженные от холодного воздуха, заполнившего комнату. Воинственный взгляд сверкающих глаз, метавшихся туда и сюда. Она будет привлекательным телом, если ее найдут не слишком поздно. Антонин завел руку ей за плечо и зарылся в ее волосы, оттянув их, чтобы открыть шею и повернуть лицо. О, да. – Аа, – протестующе застонала она. Он снял штаны и почувствовал холодный воздух. Мантию он все же снимать не стал – это был бизнес, а не только удовольствие. Он унизит ее дважды – как женщину и как ведьму. В конце концов, не важно, насколько красива ее кожа в слабом ночном свете, это никак не повлияет на него. Он подумал, что мог бы отменить заклятие, чтобы ее последним в жизни событием был ночной кошмар, пробудивший ослепляющий ужас. Затем он все же решил, что в данном случае сначала должно быть удовольствие. Опустившись на колени между ее разведенных ног, он провел пальцами вниз по ее телу, ощущая исходящий от него жар. Ее глаза блеснули, и взгляд заметался по комнате. Он предположил, что она может недостаточно четко видеть из-за частого моргания. Он вытянул руку вперед и повернул ее лицо, заставив смотреть на него, прожигая ее в ответ своим глубоким взглядом. Всегда ли ее глаза были такими черными и изучающими, полными ненависти и волнения – и напуганными? Он надеялся, что нет. Их стычки были личными и взаимными. Насилие в ответ на насилие. Он посмотрел на их тела, его подрагивающий член напротив ее нежных складок. Он обхватил руками ее бедра и придвинул ее ближе. Все же она женщина, и он этим воспользуется. Он толкнулся к ее теплу. Продвинувшись глубже, он почувствовал, как лопнула тонкая преграда. Она безрезультатно попыталась поднять руку, чтобы оттолкнуть его бедро, и страдальчески застонала. Вскинув брови, он посмотрел туда, где их тела соприкасались, и увидел струйку алой крови на своей ноге. – Оо, прелестная девочка, – Антонин окинул взглядом ее напряженное тело, распластанное под ним, – Я ранил тебя во второй раз? Горячая, влажная кровь сделала все попытки ее сопротивления бессмысленными, что послало волну страстного удовлетворения по его телу. Жидкая киноварь* была размазана там, где они соединялись телами. Он любовался тем, как раз за разом проникал в нее, разрывая ее с настойчивой ритмичностью. Он подался вперед, расположив руки по обе стороны от ее головы, жестко прижимая ее к полу. – Твоя кровь омерзительна, маленькая ведьма, – прошептал он ей на ухо. Эти скользкие ощущения напоминали ему традиционную брачную ночь с ведьмой. Только не с избалованными чистокровками из современных хилеющих знатных домов. Влажные звуки хлопали у него в ушах, прерываемые его долгими, настойчивыми толчками вглубь, где концентрировалось ее отчаянное сопротивление. Он гулял руками по ее телу, ощущая трепетание ее ребер от каждого нового вздоха. Глаза девчонки неистово сверкнули в темноте. На мгновение ее рука метнулась вверх. Вспышка магии достигла его плеча. Это заставило его усмехнуться. Это была сильная магия – настоящая магия. – Ярость очень тебе идет, – темное удовлетворение разлилось глубоко в нем, – Ты могла бы быть полукровкой, – он прижался к ней, вызывая тихие стороны, сорвавшиеся с ее дрожащих губ, – Может так и есть? Твоя мать была шлюхой? Он обхватил ее рукой, прижимая ее грудь к своему телу, и вдохнул запах испарины, исходящий от изгиба ее шеи. Он считал ниже своего достоинства целовать ее. Теперь же, когда ее магия яростной волной ударила его, а рот приоткрыт в стойком вызове – противостоять этому было невозможно. Он глотал ее слабые всхлипывания. Короткие горячие вздохи заставили его мышцы болезненно сжаться, когда он двигался внутри нее. Нет силы в том, чтобы охотиться за слабыми, но сейчас это было настоящее уничтожение истинной ведьмы. Позор, к которому она не была готова. В нем вспыхнул огонь желания. Он отстранился, чтобы полюбоваться охватившим ее ужасом, который концентрировался вокруг его удовольствия. Рукой он обхватил ее согнутую ногу и придвинул ближе, толкнувшись в нее до упора. Он проникал так глубоко, как мог, стараясь найти ее предел, ее боль, сам дрожа от восторга. – Стой, – призвала она, мечась взглядом по потолку, будто видела полтергейста. «Возможно, тем полтергейстом в этом ночном кошмаре был я, - подумал он. - Я могу подарить ей таких еще много». Он знал, как унизить ее окончательно. Опустившись ниже, он нашел на ее розовых складках нежный бугорок из нервов, который может заставить ведьму кричать. Медленно он стал поглаживать его подушечками пальцев. – А…. Акцио…. па….., – прошептала она, останавливаясь на полуслове. Ее рука дернулась и опустилась на лицо. Возможно в защитном жесте, а возможно от стыда. – Нет, – всхлипнула она. О, да. Вот оно. Ее неудавшиеся попытки произнести заклинание растворились в хныканьях от каждого его движения. Она попыталась отвернуться, ее щеки и шея вспыхнули румянцем, ноги напрягались и стали подрагивать. Он чувствовал ее спазмы, становящиеся все более интенсивными. В ее стыде он увидел ненависть, напряжение и жар, отчего его естество ликовало. Он ускорил круговые движения. – Нет, – она отвернулась от него. Его рука повернула ее лицо обратно. Он хотел заполнить ее всю, нависая над ней, дыша ей в шею. Яростные покалывания магии, которые он почувствовал при контакте с ее кожей, то, что она была такой свирепой и сильной, то, что ее лицо было сухим, ни одна слезинка не скатилась по нему – все это заставляло его кровь бежать быстрее. Он подумал – нет, больше он не мог думать – он чувствовал ее дрожащее тело, ее отчаяние, настойчивую лебединую песню ее магии, сражающуюся с ним ради выживания, ее руки, сжавшиеся на груди, и горячий румянец под его руками, когда он заставил ее потерять самообладание, раскрыться перед ним, рыдая от унижения. Он забылся и перешел на свой родной язык. – Хочешь от меня детей, маленькая ведьма? – Он учуял запах ужаса в ее испарине. – Ты сможешь это вынести? Вдруг его глаза закатились и обжигающе горячее удовольствие охватило его бедра, он толкнулся глубже в последний раз, посылая пульсирующую кульминацию внутрь нее. Кровь стучала в его ушах, требуя проникнуть глубже, ранить ее снова, погрузиться в нее, заполнить ее. Это разрывало его. Его тело горело от желания наполнить ее яростью, обладанием, доминированием. Он содрогнулся и покинул ее. Она выгнулась под ним с судорожным стоном. Он тяжело дышал. Оглушительный рев в его ушах утих. Рукой он прижал ее к себе и ощутил грудью удары ее бешено колотящегося сердца. Она застонала. Ей удалось выжить снова. Когда его тяжелое дыхание затихло в темной комнате, он задумался. Ее мать могла быть маггловской шлюхой, которая легла под пылкого волшебника, легкомысленно кончившего в нее. Ярое сопротивление девчонки и уколы ее магии во время паралича были утонченным противодействием. Он приставил кончик своей палочки туда, где бешено бился ее пульс, который все еще был достаточно ритмичным, чтобы рикошетить с его палочкой. – Сомнием, – прошептал он в уме. Она погрузилась в глубокий сон, успокоивший ее дыхание, и он опустил ее рядом с собой на пол. Смотря на ее тело, он рассеяно осознал, что покручивает одну из ее кудряшек между пальцев. Блестящее семя и алая кровь смешались в его мыслях. Бисер перед свиньей. И все же. Мысль о том, чтобы поместить в нее ребенка, не даст ему уснуть. Большинство благородных семей Восточной Европы знали, что незаконнорожденные дети были не только здоровым выражением власти, но и способом улучшить породу. Они не становились наследниками, но получали возможность проявить себя. Если бы благородные британские семьи больше думали о силе полукровок, они бы не стали в итоге такими слабыми. Ее узкие бедра и маленькая грудь, вероятно, будут причиной сложностей. Без сомнений магическая мощь ребенка сделает эту беременность тяжелой для нее. Она должна быть сильной, чтобы выжить. Но настоящая грязнокровка не могла бы обладать такой силой, заключил он. Ее мать точно была шлюхой. Ведьма, что истекала кровью рядом с ним, была полукровкой. И доказательство этому ее сила. Его рука скользнула по ее колену вверх и прижалась к ее лону, которое было покрыто еще влажной, блестящей кровью. Он вытащил из мантии палочку и заклинанием снова одел ее. Следующее заклинание очистило ее. Он провел рукой вверх по шелковистой коже ее бедра и увидел, что ее девственная кожа растянулась, чуть больше приоткрыв розовый вход. У нее все еще была его метка на груди. Это поселило в нем чувство притягательной удовлетворенности. У него достаточно денег. Он мог бы задержаться в Лондоне, пока это доставляет удовольствие. Он знал, что еще вернется.