Сущность

Мне больно видеть белый свет, Мне лучше в полной темноте, Я очень много-много лет Мечтаю только о еде.

Автомобиль «Е» класса несется по заснеженной лесной чаще на территории Подлунного клана, вихляя из стороны в сторону так, словно управляющий им пьян вусмерть. Мрак неосвещенной ни единым источником света ночи сгущается вокруг в белый окрашенного транспорта, плотно сдавливая со всех сторон, словно пытаясь поглотить. Сквозь покрытое моросью лобовое стекло слабо виднеется мигающий в салоне желтый огонек встроенной в крышу лампочки, через пару секунд и вовсе пропадающий, погружая находящихся внутри людей в непроглядную темноту. — Дорогой, что происходит? — белокурая женщина направляет испуганный взгляд на худощавого мужчину лет сорока, трясущимися руками сжимающего руль. Шестилетний мальчик, их сын, с заплетенными во французскую косу и подвязанными атласной голубой лентой волосами тихонько поскуливает на заднем сиденье, сжавшись в комочек от страха. Его подбитая мехом, куцая по моде серая курточка задирается, совсем не спасая от пронзительного холода, поселившегося прямо под кожей. — Все будет хорошо, ангел мой, не плач. — почти шепчет Лиэль, протягивая к ребенку свою аристократически бледную руку, украшенную обручальным кольцом с массивным камнем такого же насыщенно-зеленого цвета, как и ее глаза, подаренного супругом перед помолвкой девять лет назад. Мальчик вздрагивает, медленно поднимая на нее увлажненное соленой влагой лицо, и замолкает, завороженно уставившись в пространство словно сквозь маму. Женщина вскрикивает от шока, сжимая предплечье мужа в жесткой хватке цепких пальцев, острыми ногтями впиваясь в кожу через плотную ткань парадного костюма. — Мамочка… — тоненьким голосом тянет ребенок, переводя на нее взгляд серых глаз с наполняющейся фиолетовым цветом радужкой, потусторонне светящейся во мраке автомобильного салона, — Я не хочу причинять тебе боль. — конец фразы сопровождается хныкающими звуками неестественно меняющегося голоса, отдающего металлом и жутко растягивающего букву «о» в последнем слове. — Чудовище в теле нашего сына убивает людей, вот, что происходит! — сокрушается отец, упираясь лбом в запотевшее стекло водительской двери и мыча от безысходности, его вспотевшие ладони соскальзывают с руля потерявшей управление машины, увозящей их глубоко в лесную чащу, — Всё ты виновата, Лиэль, со своей глупой преданностью этому отродью… — Гансу Флорансу смертельно страшно, ужас неизвестности и понимания того, что их собственный ребенок — сущий дьявол, заставляет его произносить такие жестокие слова, малодушно виня во всем мальчика, волей случая попавшего в западню собственного подсознания. — Габи, счастье мое, не слушай папу, он просто боится за нашу семью. — ласково улыбается Лиэль, касаясь пухлой детской щеки большим пальцем и стирая горячую капельку. Ее светящийся любовью взгляд исследует сына в попытке налюбоваться на случай, если эта ночь станет для нее последней. — Папочка нас боится, прямо как трусливый зайчишка. — больше похожий на шипение голос прорезает напряжение между присутствующими, и милое личико мальчика растягивает кривой, настолько широкий оскал, что его пухлые губки буквально трескаются, брызгая свежей кровью прямо на руку матери. Выражение сумасшедшего вновь, как и три дня назад на торжественном балу в доме министра правого сектора Северных территорий государства людей, перекашивает детскую мимику, уродуя и кромсая ее, превращая ангельски красивого Габи в темную, паникой прошибающую рожу, встретившись с которой в кошмаре, можешь там навсегда и остаться. — Господи, нет, мой малыш… — одернув украшенную алыми каплями кисть, сотрясается в рыданиях супруга дипломата по межвидовым вопросам, обхватывая себя руками и пряча без всякого макияжа привлекательное лицо в обивке своего кресла, не в состоянии наблюдать за тем, в какое чудовище превращается маленький сын прямо на глазах. — Эй, Габи… — неживым, откровенно скучающим голоском обращается к самому себе ребенок, любовно разглядывая себя в зеркале заднего вида, — давай поиграем с ними в прятки? Ты же любишь играть. — машина резко останавливается, синхронно с раздавшимся безумным хихиканьем хрипящего тембра, явившегося последствием не выдерживающих метаморфозы детских связок, — Дам вам фору. — вдруг замолчав, выдает монстр в теле мальчика приказным, холодным тоном, и возобновившийся уже более уверенный, зловещий хохот сопровождает громкие крики в панике выскочившего из автомобиля Ганса, кинувшегося к пассажирской двери в попытке спасти свою супругу от гибели и с трудом ее открывшего непослушными пальцами. — Эль! — резко вытягивает женщину из салона супруг, схвативши за плечи, и, крепко удерживая руку оцепеневшей от налетевшего холода Лиэль, срывается с места, скользя по грязному снегу лакированными туфлями, так и не переобутыми после официального мероприятия. Случившийся на нем кровавый ужас до сих пор стоит перед глазами родителей Габи: их ребенок, с любопытством исследователя вытягивающий кишки из брюха, разрезанного кухонным тесаком, удерживаемым маленькими детскими пальчиками. Отвлекшись на беседу с коллегой Ганса, они потеряли сына из виду. Пять минут назад игравший с другими детьми, он словно провалился сквозь землю. Его облазивший весь огромный зал отец вернулся к супруге с пустыми руками, лишь недоуменно пожимая плечами, мол, не представляю, куда он мог деться. Тогда решительная Лиэль, сжав пальцами его локоть, двинулась проверять помещения на втором этаже под осуждающее шипение мужа: «Нельзя же без спроса, дорогая! Да никуда Габи не денется, он же и полчаса без тебя прожить не может!» Но материнское чутье упорно вело ее дальше по широкому коридору этого бесконечного дома, пока они и не наткнулись на двустворчатую кухонную дверь, на одном стекле которой размазанной краской отпечатался кровавый след большой ладони. Затаив дыхание и прислушавшись, Эль уловила тихую детскую мелодию, так любимую ее сыном, определенно им и напеваемую там, внутри. — Габи? — испуганным шепотом зовет женщина, приоткрывая одну створку, ради этого преодолевая сопротивление своего супруга, до ужаса ненавидящего темные помещения. — Ангел мой, ты… здесь? — запинается, спотыкаясь о валяющийся на полу мужской пиджак и взглядом натыкаясь на растекающуюся лужу крови от маленьких ножек в красивых белых туфлях с серебристого цвета шнурками, заляпанными сейчас густой бурой мазней. — Мамочка… — шепелявя, поворачивается к Лиэль мальчик, безумно сияя счастливой улыбкой, пугая ее алым, заплывшим от лопнувших капилляров зрачком левого глаза с загадочно светящейся в нем фиолетовым радужкой, правый же оставался таким же обычным во всей этой больной до нереальности картине, — Дяденька сказал, что аккуратно вставит палец в мою попу, и вы даже не узнаете. — только после этих слов женщина с криком ужаса замечает разодранную на сыне рубашку и с мясом вырванную пуговицу расстегнутых ранее белоснежных брюк, — Но ты ведь предупреждала, что нельзя позволять чужим людям трогать себя… Я говорил ему, а он не слушал. — Габи разворачивается к матери всем телом, и она замечает нечто длинное, с мерзким чвакающим звуком зажатое в его маленькой ручке. Следующие за этим слишком взрослые слова заставляют так и не решающуюся приблизиться Эль судорожно прикрыть руками округлившийся пораженно рот, — Мы хотели показать ему, насколько неприятно, когда кто-то забирается своими грязными, жирными конечностями тебе под одежду, но он так противно вопил… — усмехается наигранным, писклявым «ха!», — …что мы устали его слушать. Мы же все сделали правильно, мамочка? — впивается не терпящим возражений мрачным взглядом в женщину мальчик, ломаным движением резко наклоняя голову с пробирающим до глубины души «клац» детских косточек. — А кто это… мы? — наконец подает голос спиной сползающий на ослабевших ногах по запертой на верхнюю щеколду двери Ганс, лицо которого выражает первобытный ужас беспомощного перед диким зверем ничтожного человечка. Через мгновенье глаза Габи закатываются, а тесак с покрытым застывшей кровью лезвием с лязгающим звуком ударяется о кухонный кафель, заставляя его мать вздрогнуть и прийти в себя. Рухнувший вниз следом за орудием убийства мальчик, с отвратным, влажным хлопком оказывается распластан спиной прямо на зияющей ране в животе теряющего тепло трупа министра. Лиэль с отчаянным хриплым криком бросается к сыну в попытке поймать, но только скользит коленями по густой, металлом пахнущей жиже, замарывая шифоном струящийся подол небесно-голубого платья. Не медля ни минуты, женщина подхватывает Габриэля на руки, крепко прижимая к себе и укачивая его, как неразумное дитя. Лицо ее выражает шок, а в глубине широко распахнутых глаз теплится ужас увиденного, навеки запечатлевшийся там. — Ради бога, Ганс, сделай что-нибудь! — рявкает мать в инстинкте уберечь своего ребенка, жестким взглядом хлестанув своего супруга. — Но что… — нервно заламывает руки мужчина, словно провинившийся пацан перед родителями, не решаясь посмотреть на жену в ответ, до сих пор отказываясь поверить в реальность всего произошедшего. — Мозги включи! Наш шестилетний сын, наш тихий, добрый ангелочек, только что зарезал министра, габаритами в несколько раз превышающего его, ты считаешь, это нормально?! — истерически взвизгивает Эль, психика которой упорно пытается не съехать с привычного курса. — Звони кому-нибудь, ты же дипломат! — Точно… я же… я дипломат… — бормоча себе под нос, ищет телефон, судорожно обшаривая карманы пиджака, а затем брюк, и даже облегченно улыбается, обнаружив гаджет, словно один единственный звонок неизвестному человеку поможет ему очнуться от этого кошмара. Невозможно, чтобы такое происходило наяву! Набирает номер друида, с которым познакомился пару лет назад на межвидовом съезде по вопросу смешанных браков, и, выждав ровно пять гудков, уже собирается сбросить, мысленно перебирая другие варианты, когда в трубке раздается участливое: «Ганс, приятель, как поживаешь?», — Яшик, спасибо, что ответил! — подскакивает на ноги мужчина, чувствуя радостную дрожь, прошившую ледяные руки, — Прошу тебя, помоги нам! Их беседа длится не больше трех минут и оканчивается словами друида: «Подлунный клан, да! Ни о чем не переживай и вези его ко мне, сейчас же!» — Согласился? — нетерпеливо реагирует все это время в упор смотрящая на Ганса супруга, еще на начале звонка покинувшая место возле погибшего. — Да, но… — Что?! — почти рычит мать, не отпуская сына с давно обессиливших рук. — Езды туда почти трое суток на машине, Яшик живет на территории Подлунного клана. — качает головой Ганс, осознавая, насколько трудно им будет пересечь границу самого отчужденного от окружающего мира народа. — Ты говоришь об оборотнях? — ахает Лиэль, почти отступая на шаг, но тут же трясет головой, разгоняя страх, и напирает на сомневающегося мужа. — Поехали, живо! Мне все равно, каким образом, но ты должен выбить нам пропуск на их земли. Я не брошу своего мальчика! После принятия этого решения супруги и оказываются в ситуации, когда им приходится скрываться в диком, кишащем неизвестной живностью лесу, спасаясь от собственного сына, жаждущего их смерти. Одна только радость — даже зверье, в обычном случае не преминувшее закусить человечиной, пасует перед лицом давящей на мозг ауры рыскающего здесь чудовища, попрятавшись кто куда. Ганс заводит сопротивляющуюся супругу все глубже в чащу, таща ее на буксире. — А что, если он опять потеряет сознание?! — шепотом кричит Лиэль, напрягая сипящие от нервов связки, — Мой малыш, один в окружении голодных животных… Закусят им и не подавятся! — Малыш?! — усмехается мужчина, эмоционально кривя лицо, уже смирившись с тем, что его сына поглотила какая-то сущность. — Ты вообще видела этого монстра? Он сам любого пополам переломит! — Неправда! — вскрикивает, тут же продолжая возмущения мычанием в чужую ладонь, оперативно закрывшую ей рот. — Тихо! — Ганс шипит прямо в ухо, затаскивая дергающееся тело Эль за корявые ветви каких-то кустов. — Если он найдет нас, мы трупы… Словно в подтверждение этому сбоку от него раздается знакомый, звенящий колокольчиками детский голосок: «Попались!», и заливается искренним хохотом получившего долгожданную игрушку ребенка, таким жутким в контексте последних событий. Мужчина сразу же закрывает собой Лиэль, прижимая ее к холодной, заснеженной земле, намереваясь защищать до последнего вздоха, свое единственное, драгоценнейшее сокровище, однажды явившееся перед ним в свете яркого весеннего солнца и озарившее его одинокую, до зубного скрежета тоскливую жизнь. Без этой женщины он бы никогда не стал уважаемым в обществе человеком, которому открыты любые двери. Она направляла его путеводной нитью по скользкой карьерной лестнице, поддерживая, даруя бескорыстную любовь и бесконечную веру в его внутренние силы. «Только не забирай ее, только не ее…» И за что всевышний покарал их, превратив сына, совсем еще мальчика, в полоумного маньяка?! — Эта игра мне надоелаааа… — задумчиво тянет существо за спиной Ганса, явно забавляясь его ужасом, с наслаждением растягивая момент ожидания смерти, но не собираясь быть милосердным и покончить с ними быстро, — Давай теперь так, папочка. Я буду вырывать тебе зубы по одному, если выдержишь до десяти, мамочка не умрет от моей руки! — и хлопает в маленькие ладошки, довольный новой идеей, растягивая жутко посиневшие от холода губы с замерзшими на них кровавыми корками. — А может ты пойдешь к черту, тварь! — внутренне содрогается от предстоящих перспектив мужчина, сильнее сжимаясь вокруг стучащей зубами супруги, все-таки гулять по ночному зимнему лесу в одном только платье — плохая затея. — Верни нам сына! — Я и есть ваш милый сынишка. — хихикает, кружась на месте с тихим «вжуууух», совсем как настоящий ребенок, но в глубоких зрачках его глаз, заполонивших всю радужку, клубится лишь непроглядная тьма, желающая поглотить всё и вся, ненасытная, удушливая. Абсолютное зло. И тон его резко меняется с игривого на грубый, тембр с высокого детского на низкий бас, отливающий техническим звуком, словно трансляция по старому радио, — Советую соглашаться быстрее, если не хотите окоченеть тут насмерть, у меня нет времени на ожидание. — впивается непомерно сильными пальчиками в плечо мужчины, заставляя того вскрикнуть от резкой боли, судя по звуку, ломая ему ключицу, и утаскивает за собой во мрак лесной чащи, волоча по голой земле, совсем не заботясь о сохранности человеческой тушки. Яшик добирается до места, указанного навигационной системой автомобиля Ганса, пароль от которой ему был предоставлен на крайний случай, только к утру, так и не дождавшись давно уже въехавшей на территорию оборотней семьи. Белый, представительского типа транспорт стоит недалеко от кромки леса, с виду неповрежденный, без каких-либо следов возможного нападения диких зверей. Аккуратно коснувшись дверной ручки, друид клацает замком, открывая вид на нутро вместительного салона, и обнаруживает на заднем сидении мирно спящего белокурого мальчика, не замерзшего только благодаря работающей печке. По окровавленному рту, пальчикам и одежде, друид признает в ребенке сына своего приятеля, но где же тогда он сам? Отправив трех своих товарищей-оборотней глубже в чащу, Яшик вместе с еще одним спецом, Фолкрестом, остается караулить сон Габриэля возле машины, судя по рассказу Ганса, от этого ребенка можно ожидать сюрпризов. — Идите. — кивает он ребятам в сторону мрачного даже при свете солнца леса, — От меня там толку не будет, все духи в страхе попрятались так, что мне их не призвать. Мать Габи, Лиэль, находят на присыпанном снежной крошкой моховом ковре среди ветвей какого-то кустарника, острыми палками торчащих из земли. На ее прекрасном, застывшем в сиренево-синей гамме лице, царит умиротворенная улыбка, словно нарисованная на холсте и примерзшая к губам посмертной маской. Чтобы обнаружить Флоранса-старшего же… а точнее все его части, спецы тратят намного больше времени, разделившись и обыскивая каждый свой сектор леса сверху донизу, следуя по кровавым пятнам. Если не перечислять все подробности, особого упоминания достойна только найденная в брошенном птичьем гнезде совершенно беззубая голова, с воткнутыми под кожу на скулах этими самыми зубами — по пять штук на обе стороны, словно ритуальное действие. Куда делись остальные, Яшику узнать так и не удалось. Наблюдая за спящим ангелочком, друид не может поверить, что все эти зверства — дело детских ручек. С таким он еще не сталкивался за все свои тридцать шесть лет жизни, хотя по пышущему жизненной энергией широкоплечему мужчине, на вид совсем молодому, сложно угадать его настоящий возраст, все-таки друиды по продолжительности жизни ближе к оборотням, нежели к людям, еще и подпитываются природной энергией. Пока Габи не возвращается в сознание, восстанавливаясь, Яшик решает перестраховаться на всякий случай и аккуратно, почти невесомо выводит на его щеке символ, работающий в качестве замка и запечатывающий злые сущности, обычно применяемый его «братом» на проклятые предметы или места, на людях же оставлять не приходилось никому из знакомых ему друидов. Законченный спустя почти двадцать минут магический слепок тут же исчезает, словно тлеющие угли. Чернила, пропитанные силой и кровью шамана, впитываются в ауру человека, влияя не на тело, а на сущность. Единственной проблемой остается то, что чуждая мальчику энергия все равно будет постепенно вытесняться родной, рано или поздно защитный символ разрушится, но когда именно, в данном случае предсказать невозможно, поэтому друиду придётся находиться рядом с ребенком, наблюдая, чтобы всегда быть наготове. ****************** — Винсент, сынок, познакомься с Габриэлем, теперь он будет жить с нами. — десятилетний мальчик-оборотень с дружелюбным любопытством разглядывает ребенка, представленного ему отцом, отмечая больше серые глазки, загадочно отливающие фиолетовым при преломлении солнечных лучей. Сурово поджатые розовые губки и по-детски пухлые щечки, обрамлённые распущенными локонами тонких, светлых волос, завивающимися сейчас причудливыми вихрами, вызывают у Винсента умиление и трепет, как при виде цветастой, легко порхающей перед носом бабочки, танцем крыльев которой хочется любоваться. Почти с минуту он завороженно наблюдает, как зимний ветерок играет с кудрями ребенка, заставляя того ежиться и прятать взгляд от такого пристального внимания. — Привет, рад знакомству! — широкой, теплой улыбкой реагирует вежливый Винс, подбадриваемый ласковой рукой матери-волчицы на его плече. От отрешенного Габи с пугающе пустыми глазами пахнет тоской и отчаянием, и его сводному старшему брату кажется, что такое не должно исходить от маленького мальчика с белокурыми волосами, ангельским нимбом сияющими вокруг круглого личика. А еще Винсент чувствует веющую могильным холодом хватку смерти, дамокловым мечом нависшую над этим ребенком, словно по пятам преследующую его всюду, куда бы он ни пошел. Передавшийся от отца, довольно редкий для оборотня дар позволяет ему видеть ауры людей. Друиды, по-обыкновению, предпочитают жить на отшибе в полном одиночестве, контактируя только с животными, поскольку в поселениях всем от них постоянно что-то требуется. Да и малочисленны они, самый большой клан оборотней имеет всего около двадцати друидов. Габриэль заторможенно поднимает на странного для него мальчика взгляд и смотрит сквозь, словно и не видит вовсе, но юный оборотень совсем не боится этого чудака. Сам берётся за безвольную ручку, чуть сжимая, и уверенно кивает себе, а следующая его фраза и вовсе заставляет с опаской наблюдающих за детьми взрослых облегченно рассмеяться. — Раз ты младший, я буду тебя защищать. И только маленький Габи, неизвестными силами забывший всё, что натворил за последние несколько дней, удивленно хлопает оленьими глазками, в которых наконец отражается осознанность. Неужели… его приняли? Вот так просто? На пухлых, потрескавшихся губах робко расцветает тонкая, ответная улыбка, а маленькие пальчики обхватывают чужую ладошку, греющую своим теплом не только кисть, но и детское сердце, наполненное тоской по любящим родителям, которые уже больше никогда его не обнимут. Мамочка не назовет своим ангелом, расчесывая ему волосы; не сварит ненавистную кашу, полчаса уговаривая ее съесть; не расскажет сказку на ночь своим нежным, тихим голосом, поглаживая его по голове; не поцелует в макушку, успокаивая после в очередной раз содранных коленей; и даже не поругает за то, что он опять валялся с щенком на траве и замарал всю одежду. И папочка… Мальчик всхлипывает, поджимая губы, а глаза его наполняются горькими слезами слишком осознанной потери, крупными каплями скатываясь с век. Всегда строгий к нему папочка, пусть иногда даже игнорирующий его, но так сильно любящий мамочку… Когда он будет смешить маму, копируя поведение их песика, никогда больше не осадит со словами: «Габриэль, не балуй, я слушаю новости». И не наградит одобряющим взглядом, на очередном важном приеме услышав в сторону сына чье-то высказывание: «Ой, Лиэль, Ганс, какой он у вас замечательный ангелочек, такой вежливый, такой красивый ребенок!». Габи знал, что папочка будет рад, поэтому всегда вел себя хорошо, был послушным и добрым к другим… Тогда почему они оставили его? — Эй, не плачь. — обнаруживает себя в чужих объятиях мальчик, чувствуя руку, ласково похлопывающую его по спине, — Теперь у тебя есть я. Этот навязанный брат удивляет Габриэля все больше, почему он так добр к нему? Почему так рад его появлению? Знай Винс сейчас его мысли, посчитал бы их странными для шестилетнего ребенка, ведь даже он, почти вдвое старше, не задается такими вопросами. Габи фыркает букой, пряча зардевшееся румянцем лицо на плече юного оборотня с отливающей рыжим копной коротких волос, глубоко посаженными голубыми глазами и широким в переносице, острым носом. Его загорелая кожа, обделенная веснушками, свидетельствует о частом пребывании на солнце, а несуразно широкий для еще детского лица рот с едва заметными складочками морщинок возле уголков позволяет охарактеризовать Винсента, как улыбчивого мальчика. Но больше всего шестилетку привлекают чужие симметричные губы, цветом напоминающие любимую помаду мамочки — спелую вишню. — Ты их накрасил? — шепелявит, словно у него что-то во рту, впервые подавая голос и даже не пытаясь скрыть любопытство, и тычет подушечкой указательного пальчика в нижнюю губу, затем внимательно разглядывая его. Удивленный таким вторжением, Винс моргает, быстро хлопая ресницами, и начинает хихикать с насупленной в сосредоточенности детской моськи. Этим же вечером Елена, волчица-мать юного Винсента, нервно замешивает тесто на пирожки в большой, глубокой миске, с усилием вдавливая кулак в густую массу, и, стремительно теряя терпение, мечет громовые взгляды в своего супруга, с умиротворенным выражением лица развешивающего по кухне свои травки. — Скажи уже, что хочешь, о хранительница нашей семьи. — подмигивает лукаво Яшик, посмеиваясь себе под нос, — Чувствую твое недовольство кожей. — Конечно! — неожиданно грохает миской о стол Елена, заставляя друида вздрогнуть и прикусить язык, — Ты привел к нам маленького ребенка, даже не предупредив меня! — мужчина нахмуривается, не понимая такого поведения его сострадательной жены, неужели она винит его в добром поступке? — У нас же… ничего не было подготовленно, удобно ли и без того шокированному мальчику будет спать на одной кровати с Винсентом? А вдруг он совсем не привык к такому? — Тьфу ты… — облегченно выдыхает Яшик, качая головой. — Не переживай, думаю, после того, что с ним случилось, он не захочет оставаться один. — Мальчик действительно видел своими глазами, как его отца разорвали на части? И кто или что могло это сделать? — Елена оставляет тесто в покое, устало опускаясь на стул. Глаза ее наполнены чужим страданием, болью за другого — еще кроху, жестокой волей судьбы ставшего сиротой. — Сложно сказать, при нем ли это произошло, он ведь не помнит ничего, душа моя. Нашел я его в машине спящим, а не в лесу. — пожимает плечами супруг, подсаживаясь к волчице и беря ее руки в свои, порывом сжимая их с поддержкой, однако утаивая возможные кровавые подробности, свидетелем которых он не является. — Ты ведь поможешь мне воспитать Габи сильным человеком, любимым и счастливым? — Ты у меня это спрашиваешь? — мягко смеется Елена с неуместной тревожности мужа, смотря на него с нежностью во взгляде. — Мать-волчица я или нет? Защищать ребенка до последнего вздоха у меня в крови. Всегда, когда Яшик видит уверенность супруги большую, чем у него самого, то вспоминает, за что полюбил эту статную женщину с сильным характером. Елена была старше него почти на десять лет, но в силу видовых особенностей на ее внешности возраст никак не отражался. Пережившая потерю первого мужа — альфы Свирепого клана и их грудной дочери, огнем выжженных в борьбе за власть, волчица попала в рабство к новому вождю в качестве кормилицы сироток, оставшихся без родителей в этой жестокой войне. Почти год она не возвращалась в человеческую форму, позволяя питаться своим молоком чужим волчатам и оплакивая малышку Марию, так недолго наслаждавшуюся солнечным светом. Сама же нерегулярно перебивалась мелкими зверьками, от горя и недоедания исхудав настолько, что и лапы, бывшие когда-то одними из самых быстрых в клане, уже не держали. Насыщенно рыжая ранее шерсть свалялась клоками, потускнев и потеряв прежний лоск. После того, как она выполнила свой долг матери, отдав все силы и всю любовь трем несчастным детям, ее, полумертвую, за бесполезностью вывезли за пределы территорий клана, бросив погибать в безжизненной пустыне, служившей нейтральной зоной между Свирепыми и Подлунными волками, использовавшейся первыми в качестве сливной ямы. Спустя несколько часов в этом богом забытом месте, под обжигающими, безжалостными лучами солнца ее и обнаружил тогда еще юноша-друид, пришедший на зов о помощи, нашёптанный ему природными духами. Высокий, с оформленными в дредлоки ярко-рыжими волосами, собранными в низкий хвост и покрытыми плотным, глубоким капюшоном белой мантии из грубой ткани. Его глаза цвета сочной, молодой травы с сочувствием смотрели на едва дышащую волчицу, пока горячие, приносящие облегчение ладони напитывали лечебной энергией измученный организм. Сначала спасший Елену, а затем и выходивший ее, отчаянно борющуюся за свою жизнь, друид только через полгода смог достучаться до сознания человека внутри зверя, и еще несколько месяцев понадобилось на то, чтобы помочь ей обратиться. Почти забытый процесс оказался для волчицы крайне болезненным и травмирующим, некоторые кости после не стали на место сами и их пришлось вправлять уже Яшику. Представшая перед ним смуглая, что характерно для членов Свирепого клана, едва ли ни одного роста с ним женщина выглядела гордой и знающей себе цену, нисколько не смущаясь своей наготы. Лоснящиеся темно-красные волосы роскошным водопадом ниспадали на спину, струясь до самых бёдер, крупных и привлекательно округлых. Юноша, приоткрывший рот от столь поразившей его картины, услышал тихий смешок и поймал покровительственный взгляд золотисто-карих глаз Елены, по-матерински нежно взирающей на него. Тогда-то Яшик и осознал, что внутреннее влечение к женщине было не столько чувством ответственности и желанием помочь живому существу, сколько симпатией незнакомой, потому сразу и не определенной. Даже полуразумным зверем он полюбил ее настолько легко и естественно, что, увидев в человеческой форме, еще долго не мог переварить открывшуюся истину, месяцы маячившую перед самым носом. Когда же Елена окрепла настолько, чтобы смочь пробежать добрую сотню метров, ни разу не потеряв почву под ногами, юноша сделал ей предложение в первый раз. Следовательно, попыток заполучить сердце волчицы за три года, в течение которых она сопротивлялась с упорством барана, было несколько, но это уже совсем другая история, не забытая обоими даже за давностью лет.