Сущность

Проныра, озорник, Любитель книг, Ловкач, игрок, Жизнь между строк. И потому Открыт ему Незримый путь В любую суть.

Режущий слух скрежет клинка, тяжело волочащегося по вечно мерзлой тверди, сопровождают упрямые шаги Заточённого в этих местах и сиплый кашель, словно выталкивающий что-то из легких. На мерзко-металлический привкус крови, давно притупивший рецепторы, ставший привычным, Хэдрак не обращает внимания вовсе. Сколько он уже скитается по ледяным пустошам Митрийских скал в поисках золотого сердца, роняя алые капли из продырявленной насквозь груди на неплодородную, столетия назад забывшую солнечный свет землю… Брошенный и обманутый Всадником, обменявшим его любовь на возможность разделять и властвовать, он ощущает себя так, словно кости раздробили на части вместе с душой, а зияющая бездна в его физической оболочке ни на мгновенье не помогает забыть о настоящей боли, вызванной предательством. В очередной раз устало утирает окровавленный рот, отхаркивая тут же густеющую от холода бурую жижу, и опирается на верный клеймор, известный в миру, как Пендрагон — голова дракона. Стянув обмотанную вокруг лица и головы промерзшую тряпку, Хэдрак сквозь никогда не прекращающуюся метель тщетно вглядывается вдаль, сощурив глаза с быстро образовавшимися на черных ресницах льдинками, с такой надеждой, словно на этот раз впереди его точно что-то ждет, словно это не бесконечные круги его личного ада, где перемены в ландшафте не случаются вовсе. Ему нельзя останавливаться или отдыхать, иначе ослеплённый жадностью Салар совершит непоправимое. Этот обезумевший мальчишка, посмевший воспользоваться его слабостью! Этот глупец, разменявший его доверие на эфемерное всемогущество. Салар, самозабвенно отдававшийся ему и на жестких шкурах, и на атласных простынях… Салар, страстными ночами нашептывающий слова любви ему на ухо… Салар, приручивший последнего дракона, столетия скрывающегося от людского племени, что безжалостно в своей корысти и разрушает всё, чего касается. Разве мог Хэдрак, давно забывший, насколько лжив и алчен бывает человек, связавшись с оным, предсказать свою судьбу? Мог ли знать, что утопающий мальчишка, вытащенный им из бурных вод чистейшей горной реки, станет его злым роком? Вновь забившееся спустя века ранимое драконье сердце, оттаявшее под ласковыми взглядами и прикосновениями теплых рук, не слушавшееся голоса разума, подвело, усыпив бдительность. В моменты просветления и отвлечения от неустанной тупой ходьбы, Хэдрака посещают картинки воспоминаний, чаще счастливые, поддерживающие силу его духа, но иногда мрачные и кровавые, горчащие на языке смертельным ядом… Совсем юный Салар, пытающийся сбить подаренной ему драконом рогаткой мирно щебечущую птицу и оборачивающийся к нему, сверкая белозубой улыбкой: — Почти попал! — бегущий к нему навстречу в широко распахнутые тёплые объятия блондинистый мальчишка с выгоревшими на солнце волосами валит на вечнозеленую траву, седлая бедра и с победным кличем возвышаясь над хрипло смеющимся мужчиной. — Великий и ужасный воин повержен мной! Знать бы будущее, заливистый хохот сменил бы звук с легкостью вспарываемой плоти коварного человеческого отродья. Знать бы будущее, никогда бы Хэдрак не отдал щедро всего себя до последней капли, не ослеп бы последним глупцом. И чем не сиделось на горном хребте в окружении духов лесных да благодарных зверьков? Заскучал, видите ли… Эх, и кого он обманывает. Тонкая улыбка лезвием прорезает бескровные губы, и дракон блаженно прикрывает давно почерневшие глаза, лишившиеся жидкого золота вместе с горячо бьющимся сердцем. Вспоминает драгоценное, когда-то случившееся с ним, еще теплящееся в опустевшей груди, сказанное насквозь фальшивым голосом… ****************** Хэдрак, задремавший на солнышке, всегда ласково пригревающем его бок, «одетый» в золотистую чешую, ослепительно сверкающую, чует знакомый запах одного надоедливого человека, а следом слышит и плеск находящейся внизу холма речушки. Почти пять лет не было и нате вам. Не поведя и ухом, мысленно хмыкает, готовясь к… — Хээээй! — уже не ломающийся мальчишеский голос, а сформировавшийся приятный тембр с переливающимися в нем мелодичными нотками ударяет по чувствительным драконьим перепонкам, заставляя огромный глаз приоткрыться и прожечь гостя насквозь золотистой радужкой, — Как же я рад тебя видеть! — стройной фигурой выходит из тени раскидистых ветвей Салар, скидывая надежно скрывающий от обжигающих лучей капюшон своей мантии и представая белокожим высоким юношей с ниспадающими холодной платиной, от самого лба заплетенными в две длинные косы волосами вместо привычного, поцелованного солнцем «птичьего пуха». Раньше простодушная улыбка растягивается очаровательным полумесяцем симметрично полных, розовых лепестков, а бывшие болотными глаза вдруг оказываются белесо-зелеными, наверняка пугающими для других людей, но намертво приковывающими к себе дракона всем его наивным существом. — И зачем явился? — ревниво шипит на непутёвого и не думая менять облик, — Разве не ушел к своим жутко умным и полезным человекам? — грубит, специально коверкая слово, и лениво отворачивает гигантскую морду, укладывая ее на массивные лапы. — Я никогда не забывал тебя, Хэдрак… — касается несоразмерно маленькой ладонью золотистой шеи, возвращая несколько лет назад украденное тепло, настолько необходимое, что дракон в этом ни за что не признается. Когда он отпускал мальчишку к людям, проявляя великодушие привыкшего к одиночеству существа, даже и не надеялся на его возвращение. Точнее сказать, всеми фибрами этого не желал. Всколыхнувший вековой покой юнец, светлыми ночами греющийся о горячий, жёсткий в своем «доспехе» бок, не отходящий от невольного благодетеля дальше, чем на сотню шагов, вечно мозолящий глаза и спугивающий поющих свою мелодию птиц раздражающими криками, и так слишком легко поселился в золотом сердце, часто приходя в счастливых снах. Большего дракону и не нужно было. Предчувствие нашептывало не связываться с человеком, но именно в этот раз он сделал исключение, приведшее его к выбору, изменившему сам мир. — Пришел позвать тебя с собой. Разве же весело безвылазно жить на горном хребте, видеть никогда не меняющийся ландшафт и предсказуемых его обитателей? А коль откажешься, останусь здесь, с тобой. — Откажусь. — фыркает так, что воздушный поток из его ноздрей обдает жаркой волной целое поле одуванчиков, заставляя сотни маленьких зонтиков устремиться к лазурным небесам. — И тебе здесь места нет. Возвращайся, откуда пришёл. — Не уйду. — реагирует твердо непокорный всё ещё мальчишка, приминая своей поклажей молодую травку, и разваливается на ней следом, с довольным выдохом закидывая руки за голову. — Знал бы ты, сколько всего со мной произошло… А расскажу-ка я прямо сейчас! Так и повелось на добрые пару лет: каждый день Салар рассказывал дракону свою историю или человеческую сказку, не давая заскучать, не оставляя его одного. Заставлял довериться, постоянно находясь рядом так, словно это и правда было важным для него. И однажды, когда Хэдрак наконец обратился при нем в человека, поведясь на предложение искупаться в теплой водице, окинул таким тоскливым взглядом, будто действительно страдал по второй его ипостаси все эти годы. — Прошу… — входя следом в воду, касается ладонью горячей спины мужчины и прижимается всем дрожащим от долгожданной близости телом, таким тонким и изящным на фоне драконьего, — Хэдрак, прошу тебя, не отталкивай меня… — обнимает каменный торс, порхая пальцами вверх к широкой груди, ещё мгновенье назад ровно вздымающейся. Сейчас же в ней раненой птицей бьётся оттаявшее сердце. Застывшее лицо дракона выражает неприкрытую панику, смешанную с борьбой разума против стихийно ломающих все мысленные барьеры чувств, — Я вернулся, потому что полюбил тебя уже тогда, в свои глупые семнадцать. — и как же хочется ему поверить, до бесконечной сладости, защемившей грудь от слов признания, но мужчина дёргает головой, словно прогоняя пелену, помутившую сознание, и мягко разворачивается в чужих руках, заглядывая в зелёные, наполненные светлой радостью глаза с высоты своего роста. — Ты человек, Салар, а я дракон. — хриплым, низким голосом припечатывает очевидной истиной, надеясь, что этого аргумента достаточно, чтобы поставить точку в их отношениях. Делает шаг назад, но тут же оказывается крепко прижатым к груди юноши, упрямо сверлящего его взглядом, — Ну и что ты задумал? — усмехается как-то даже ласково, по-звериному, с любопытством склоняя голову, от чего золотистые распущенные пряди концами опускаются в воду, стремительно намокая. — Неужели я тебе ни капли не нравлюсь? — в лунном свете на только что облизанных губах блестит слюна, словно соблазняя Хэдрака к ним прикоснуться, и он почти тянется, почти даёт слабину, заворожённый царящей вокруг тишиной и прелестью обнаженного перед ним и душой, и телом юноши. Алчная драконья сущность, раскаленной лавой обжигающая чистые помыслы, отравляющая их жаждой обладать, уже тянет когтистую лапу, желая сорвать невинный бутон, но мужчина резко шипит сам на себя, ощущая реакцию второй ипостаси, тугой спиралью скручивающейся внизу живота, оживляющей медленно твердеющий орган. — Отойди, Салар, пока прошу по-хорошему. Но мальчишка-то не дурак, внимательно наблюдает, сразу замечая смятение и замешательство дракона, только сильнее вплавливаясь в него, притираясь своей возбужденной плотью к его, скользкими от воды ногами обвиваясь вокруг его бедер как гибкое, сильно тело змеи, вынуждая горячими ладонями рефлекторно подхватить под ягодицы. Тянется выше к едва заостренному уху Хэдрака — свидетельству его нечеловеческой природы, и «поёт» нежно, чарующе: — Знаешь, как тяжело дались мне эти годы? Сколько раз ты приходил ко мне во снах, то заставляя гнаться за твоей тенью, то настигая внезапно и срывая одежды? Я мечтал об этом, с ума сходил… — нашёптывает искусителем, тыкаясь губами в крупную шею. От этих откровений пальцы дракона грубее стискивают мягкую человеческую плоть, до красных следов впиваясь в неё, а первобытный голод давно не испытывающего подобных ощущений естества тоскливо сосёт в груди пугающей, чёрной бездной. Мальчишка всё бьётся о камень чужих мышц, мешая трезво мыслить страстными мольбами и зля этим и без того путающегося в своих желаниях дракона. Слова становятся развязнее, повышая уровень напряжения между ними и градус жара, исходящего от тела Хэдрака. — Возьми меня… Прямо здесь возьми, всё, что у меня есть — это я сам. Я отдаю тебе всё в доказательство своей любви… Поверь же! Оставить своё семя в ком-то для драконов значит признать его своим Всадником. Опрометчиво и недальновидно выбирать человека на эту роль, он слаб, его жизнь коротка, нет смысла отдавать ему своё сердце. Умрёт он, и неумолимое сумасшествие гончим псом настигнет быстрее, чем успеешь отгоревать утрату. Убеждает себя, отстраняясь от внешнего мира и собственных эмоций, и почти получается, когда… — Не могу больше ждать! — рычит юноша, впиваясь в чужие, словно выточенные из мрамора губы, как у статуй в храмах людей, и срывает запретный плод, а заодно и тормоза у самого мудрого, казалось бы, существа. Столь бесстыдная дерзость вгоняет дракона в бешенство, и громовым раскатом раздаются слова, прошибая хрупкое тело первобытным страхом: — Ты пожалеешь, мальчишка! Внезапно скрывшаяся за набежавшими облаками луна погружает волнующуюся реку во тьму, среди которой ярко вспыхнувшие огоньками опасности глаза кажутся двумя маленькими солнцами, такими же обжигающими и безжалостными к нуждам простых смертных. Хэдрак стремительно покидает ласковые воды, мощными ногами рассекая кристальную гладь, вынося на себе непослушного мальчишку, и сбрасывает его на ласковую траву, устилающую жёсткую землю. Слышит тихое «ах», еще больше распаляющее его, и наваливается на Салара, неподъемной для того тяжестью впечатывая, одной рукой перехватывая обе чужие и вглядываясь в испуганное лицо. — Боишьссся? — шипит почти по-змеиному, оскаливаясь хищно, и лижет юношу вдоль всей шеи скользким, разветвленным языком, наслаждаясь давно забытым вкусом человеческих эмоций. — Не-нет! — храбрится глупый мальчишка, даже не представляющий, чем для него обернётся идея спровоцировать первобытное существо, с лавой порождённое жерлом вулкана. Разводит ноги сам, демонстрируя покорность, недавно обещанную, подаренную, на что Хэдрак ухмыляется в предвкушении, касаясь языком раза в два длиннее, чем у человека, розовых бутонов чужих приоткрытых губ, скользя сначала по ним, но не проникая, а затем спускаясь по подбородку, шее, быстро вздымающейся груди с чувствительными темными горошинками, при контакте с которыми тело Салара отзывчиво выгибается навстречу, а мелодичный голос стоном разливается в пространстве. Дракона завораживает чувствительность мальчишки и он вырывает еще несколько сладострастных всхлипов, обвивая змейкой языка его изнывающую без внимания плоть и щекоча самый кончик разветвлёнными «хвостиками». Разводит неожиданно когтистыми руками молочные бёдра, сжимая их и царапая местами неглубокими, наливающимися кровавой влагой рубцами, от чего ощущения человека становятся только острее и ярче, заставляют цветные круги расходиться перед его глазами. Вылизывает алые ранки, бесследно затягивающиеся от драконьей слюны, смакуя внезапно приятный вкус, напоминающий переспелую вишню, и добирается наконец до нетронутого никем местечка, символа невинности, хранимой только для Хэдрака. Краткое мгновенье ласкает темнеющую между белых ягодиц нежную звёздочку, щекоча кончиками языка, и рывком задирает чужие ноги вверх, сводя их вместе, вынуждая прижать колени к груди. Первобытный голод подгоняет дракона, который, снаружи чуть растягивая анус Салара большими пальцами, не особо заботясь о страхах или ощущениях человека, толкается сильной и влажной мышцей в упругое нутро, легко преодолевая сопротивление сокращающейся дырочки. Юноша вскрикивает больше от неожиданности, чем от вполне терпимой боли, прогибаясь в позвоночнике в попытке вытолкнуть инородную плоть, тем самым, наоборот, предоставляя дракону еще больший доступ. Благодаря чему его крупный язык ввинчивается в глубину, скользя по узким стеночкам и оглаживая каждый миллиметр, пока наконец не находит клубочек нервов, призывно выступающий навстречу. Надавливает на него, прикрывая глаза, чувствуя, как подкидывает мальчишку от нового, прошивающего тело удовольствия. Хэдрак стискивает пальцами свободной руки собственный орган, полностью обхватывая толстый, перевитый венами ствол широкой ладонью и стонет в унисон, передавая голосовые вибрации через язык в точку сосредоточения чувствительности чужого тела, мгновенье спустя забившегося в оргазменном экстазе. Уткнувшись лицом в колено, Салар глушит гортанный вскрик, ничего не слыша из-за бьющихся в ушах барабанов. Юркая плоть дракона покидает анус распластавшегося на траве, тяжело дышащего юноши, и мужчина нависает над ним, резким броском прокусывая шею острыми клыками, позволяя «яду» проникнуть в чужую кровь, одурманивая тело и разум. — Что ты сделал… — слабо бормочет несопротивляющийся человек, еще ловя отголоски всестороннего потрясения. — Это своего рода лекарство, чтобы тебе легче было принять меня. — усмехается довольно Хэдрак, уверенно переворачивая мягкое тело на живот и хищно сминая когтистыми пальцами покрасневшую от трения о траву ягодицу. — При-принять?! — простреленный осознанием вздрагивает Салас, пытаясь подняться на непослушных руках и отползти от дракона, но тот пресекает эту наглость, вздергивая мальчишку задницей кверху и крепко удерживая за бёдра. — Не бойся… — соблазняюще шепчет, обжигая хлёстким языком розовое ухо, — Тебе даже понравится. — и рассыпается приятным хриплым смехом, от которого у юноши закипают мозги в совершенно неожиданном желании подчиниться и подставиться. Возникновение оного только заставляет убедиться в правдивости чужих слов. Продолжение этой ночи Салас почти не помнит, какие-то обрывочные картинки, звуки собственных уже не стонов, а криков наслаждения, и невозможно горячие, властные, вездесущие руки Хэдрака. Руки, ласкающие его член, шлепающие по заднице, сжимающие бёдра до синяков, выкручивающие соски, и крупный, почти в два раза толще его собственного, орган, грубо растягивающий, так правильно наполняющий и распирающий, мощными, резкими движениями втрахивающий в мягкую травяную перину… Наутро до глубины смущающие воспоминания отзываются приятной негой во всем теле юноши. Он сладко потягивается в тени густой зелени ягодного куста, разминая затёкшие мышцы, и замирает внезапно, одновременно чувствуя тяжелую руку, обхватившую его поперёк торса и прижавшую к себе, и вязкую влагу, при движении вытекшую из ануса. Расплывается в хищной улыбке, открывая один глаз, взглядом находя шумно дышащего во сне дракона, оставшегося в человеческой форме, и произносит одними губами: — Теперь ты мой. Через несколько месяцев покорённый человеком дракон, бывший свободным много веков, покидает свою гору, следуя за юношей и не оборачиваясь. Он знает, что место, так долго и верно служившее ему обителью, миражом растворяется прямо за его спиной, словно никогда и не существовало. Больше некуда возвращаться, теперь его дом там, где Салар. ****************** — О как же ты наивен… — злобный смех Салара, скалящегося уродливо растянутым ртом, вызывает лишь отвращение. Хэдрак сглатывает вязкий, душащий ком, вставший поперёк горла, и почти падает на одно колено, униженно склоняясь к полу против воли. Окровавленная рука скользит по вымощенному черным гладким камнем полу, подводя своего хозяина. Из дыры в груди с мерзким звуком выплескивается золотой водопад драконьей крови, ставший свидетельством скорой кончины. — Скажи, что это ложь, Салар… — сипит дракон дрожащим голосом, судорожно втягивая воздух. — Скажи! — Но ведь это… и будет ложью. — недоумённо пожимает плечами тот, смотря с нарочитой невинностью. Его Всадник, отзывчивый и чувственный, полюбившийся ему юноша, а сейчас уже мужчина, когда он превратился в это чудовище, что с безумным оскалом сжимает в руках ещё бьющееся драконье сердце, тусклым золотым сиянием озаряющее его лицо? Когда он стал настолько жестоким и коварным, чтобы так легко предать? Война двух самых больших государств затянулась почти на десять лет. Салар, прозванный Укротителем за свой навык вести переговоры даже с самыми буйными соседями, мотался между двух огней, всё пытаясь разрешить кровопролитную вражду мирным договором, то там приплачивая, то тут шпионя. Разукрашенные в серебро, его одежды обносились, а подошвы когда-то модных, мягких сапог почти стёрлись, в любой момент грозя аукнуться торчащим из образовавшейся дыры большим пальцем. Уставший и униженный своим плачевным положением, он искал возможность добраться до Кастима, жестокого правителя торнбруссов. Подавшись в наёмники, Салар стал убийцей неугодных Кастиму личностей, препятствующих его диктатуре, с целью привлечь к себе внимание царя. Хэдрак, его верный товарищ, не мог проникнуть в столицу чужого государства из-за магического барьера, раскрывающего истинную сущность каждого визитёра, и понятия не имел, что происходит с Всадником, категорически запретившим ему показываться кому-то на глаза. Вынужденный скитаться по лесам врага дракон привлёк к себе внимание тамошних духов, всепроникающих и всевидящих. Они-то ему однажды и сообщили новость о Саларе, схваченном в плен правителем Кастимом Безумным, знаменитым своей страстью нанизывать живых людей на раскалённые прутья, выжигать им глаза жидким металлом и прочими жестокими расправами. Сразу после от Всадника пришёл сигнал бедствия — символ их духовного бракосочетания на внутренней стороне запястья дракона почернел, как если бы пролилась на него кровь одного из супругов. Не раздумывая, Хэдрак обратился, долгое время спустя с радостью возвращаясь в родную оболочку длинного, кольцами извивающегося золотого тела. Взмыл на воздушных потоках, пользуясь природной магией, и с легкостью преодолел барьер, не рассчитанный на мощь дракона, треснувший и лопнувший словно хрупкий сосуд, упавший с высоты. Путь до самой высокой башни в столице был им преодолен за считанные минуты, и в страхе за Салара он потерял бдительность, не обратив внимания на то, что его подозрительно не пытаются остановить. Спрыгнув на широкий балкон уже человеческими ногами в высоких ботинках из плотной кожи чёрного акроянского ящера, Хэдрак врывается в тронный зал, из капли собственной крови призывая Пендрагон. В глаза ему бросается на цепях распятый в центре Всадник, по пояс обнаженный, снизу же одетый в ритуальную юбку, расшитую красными символами. Длинные волосы, серебряным потоком рассыпавшиеся по плечам и спине, прикрывают кровавые раны и потёки на молочной коже. — Салар! — стоит дракону сделать шаг, как он тут же отскакивает обратно, остановленный прилетевшим сбоку кинжалом. — И как же ты сюда попал? — выходит из тени мужчина ростом почти с Хэдрака, поигрывая орудием в пальцах, не скрытых грубыми перчатками. Его красно-кричащий ирокез, лежащий перьями, спускается в низкий хвост. Лысые виски расписаны чёрными стигматами, какие бывают у фанатиков и темных магов, поднимающих мёртвых, а привлекательное когда-то лицо перекашивает глубокий рваный шрам, явно оставленный зверем. Похоже, тем самым, чья рыжая шкура покоится на его плечах. Хэдрак настороженно осматривает мужчину, готовый рвануть к Всаднику в любой момент, и замечает серьгу с россыпью изумрудов, оплетающую его ушную раковину тонкой золотой вязью. Символ правителя. — Отдай его мне, и я уйду с миром так же тихо, как и пришёл. — громом раздается злой голос дракона, переживающего за своего супруга, заставляя Салара тревожно дёрнуться, вскидываясь. — Уходи! — истошный крик прорезает напряжение между мужчинами. — Ему не я нужен, а ты! — Если он ещё хоть мгновение провесит на этих цепях, я оторву тебе башку собственными зубами. — хищно оскаливается Хэдрак, демонстрируя Кастиму ровный ряд острых клыков, его рот нечеловечески растягивается почти до самых ушей, а глаза загораются жидким золотом. — В теле террусса смертельный яд Охтиракской змеи. Тебе ли не знать его свойств, ведь змея эта — проклятье, порождённое останками погибшего дракона, которого мы считали последним. — медленными шагами приближается к обессилившему Салару царь торнбруссов, поднимая за подбородок его безвольно поникшую голову. — Единственное противоядие от него — драконья кровь. Хочешь спасти неудавшегося шпиона, отдай мне своё сердце. — Хэ… — выдыхает едва слышно Всадник, потратив всю оставшуюся энергию на тот крик, — Забудь… про меня. Убей его. — Хэдраку больно видеть чёрную, отравленную кровь, вперемешку со слюной стекающую по губам и подбородку. Страшно представить, что Кастим мог сделать с его духовным супругом, если бы он не успел. — Если ты умрёшь, я утону в безумстве. — качается на ногах, не отрывая ступней от пола, словно приклеенный. — Умри я, и тебе ничего не стоит продолжить свою жизнь. Зачем тебе моё сердце? — резко переводит яростный взгляд на врага, не сдерживая зародившееся грудное рычание. — Как источник силы. Поглоти я его, и ни одному человеку больше со мной не сравниться. — разводит руками, словно ответ очевиден, сверкая глазами сумасшедшего, алчного чудовища. — Ты, гнусный выродок, не достоен этой силы! — Тихо-тихо… Ишь, разошелся. — гаденько посмеивается Кастим, хватая Салара за шею, стискивая белую кожу своими красными, грубыми пальцами. Всадник задыхается, хрипя и трепыхаясь на цепях, раздирая шипастым изнутри металлом запястья. — Убери от него свои грязные руки! — порывается было вспороть когтями брюхо мерзкому Тёмному, но пораженно понимает, что его ноги действительно обездвижены. Опускает взгляд вниз, где красным свечением мигает символ-ловушка для сущности. — Ты думал, я не подготовился, ожидая в гостях дракона? — кожа с чавкающим звуком облазит с одной половины лица царя, являя гниющую плоть с белыми прожилками черепной кости. И тело его скукоживается, превращая только что налитого силой и молодостью мужчину в рыхлого старика, из которого словно вытянули все соки. На лбу его чернеет тонким обручем проклятая метка продавшего душу некроманта, и тогда Хэдрак понимает, что попал в ловушку на чёрной крови, единственную способную сдержать мощь драконьей магии, — Ты можешь стоять там и смотреть, как яд пожирает жизненную силу твоего драгоценного Всадника, а потом отправиться вслед за ним… — скрипит замогильным голосом Тёмный, в предвкушении жутко улыбаясь челюстью полной гнилых пеньков. «Отдам сердце, и у меня будет время его спасти, пока тело не сгорит в драконьем пламени, и я не потеряю возможность становиться человеком. Не могу я позволить Салару погибнуть! Жизнь Всадника для дракона важнее его собственной.» — размышления занимают мгновение, за которое Хэдрак находит единственно верное для себя решение. Немедля пробивает рукой собственную грудь, когтями прорывая человеческую плоть и дробя рёберные кости. Золотой поток заливает его белые одежды, струясь из раны и изо рта. Закашливается, пальцами «обнимая» неустанно качающий кровь орган, чувствуя характерное «тук-тук тук-тук», и вырывает с мясом, стиснув зубы и не издав ни единого стона, не позволив запуститься процессу регенерации. Золотом сияющая плоть, брызжущая ослепительными каплями, приковывает алчный взгляд Тёмного, но Хэдрак останавливает его рыком: — Я отдам своё сердце только в руки Всадника. Отпусти его ко мне. — Вздумаешь меня дурить, я прокляну твоего человека. — щелчок скрюченных пальцев, и оковы с лязгом распахиваются, падая на пол. Кастим подхватывает чуть не рухнувшего лицом вниз Салара под руку, болезненной хваткой приводя его в чувства и вздергивая на ноги. С силой толкает в спину покачивающегося пленника, от чего тот буквально пролетает вперёд, падая в объятия дракона, прижимаясь обнаженной грудью ко всё ещё кровоточащей золотом рваной ране. — Эй. — шепчет, слабо улыбаясь Всаднику, — Это я. — Хэ? — поднимает голову, мутными глазами пытаясь рассмотреть чужое лицо, и, наконец, тянется дрожащей рукой к щеке мужчины, не сдерживая слёз облегчения, — Слава Всевышнему, ты жив и… — приободряется, окидывая его взглядом, и запинается, наткнувшись на окровавленные одежды с зияющей в них дырой. Резко прижимает к ней руку, нервно стискивая пальцами мокрую ткань, и вскидывает голову на Хэдрака, неверяще заглядывая в почерневшие глаза. — Что ты сделал, Хэ? Что ты сделал?! — Шшшш… — обнимает Салара одной рукой за спину, баюкая, словно неразумное дитя. Нашептывает нежно. — Так было нужно, поверь, это правильно. — Нет-нет-нет! — кричит уже, слабым кулаком ударяя дракона по груди, и с мольбой взирает сначала на него, а затем на сердце, медленно теряющее былое сияние, и порывается еще что-то сказать, но его перебивает скрипучий голос за спиной: — Шевелись, никчёмный мальчишка! Плоть мне нужна живой. Салар медленно оборачивается, с ужасом и отвращением натыкаясь взглядом на изуродованного летами и чёрной магией некроманта, спиной теснее вжимаясь в Хэдрака. Дракон прикасается губами к чужой «снежной» макушке и просит устало, чувствуя песком утекающие из него жизненные силы: — Помоги мне, отнеси ему сердце… Вкладывает рвано бьющийся орган в дрожащие руки с изрезанными шипами запястьями, не позволяя сознанию подвести его. — Я не могу… Не буду, Хэ, не хочу. — Это мой выбор. Добровольный дар. Человек мешкает пару мгновений, заботливо накрывая сверху ладонью золотое сердце, и заставляет свои ноги двигаться на чистом упрямстве, но супротив желаемого. Шаркая ступнями по полу, подходит к Тёмному на расстояние вытянутой руки, с трудом двигая вперёд задеревеневшую руку, из которой тут же на удивление ловко старик вырывает драконью плоть и впивается в нее чёрными пеньками — остатками былой роскоши. Ослепительно золотая кровь брызгает во все стороны, попадая на лицо и рот Салара, тут же слизывающего её, нейтрализуя яд. Как только некромант проглатывает жёсткий кусок живого мяса, его организм реагирует фиолетовой жижей, которую тот сплевывает на пол под ноги почему-то улыбающегося человека. — Что за… кха! — хрипит старик, падая на колени и скрючиваясь пополам. Его тошнит слизью с мерзкими хлюпающими звуками так сильно, словно вот-вот вывернет наизнанку. Задыхаясь, он подносит сердце к фиолетовым губам, слепо веря, что оно поможет, но замирает, остановленный насмешливым голосом Салара: — Вижу, ты не осведомлён о реакции магии дракона на тёмную энергию. Что, жадность глаза застила, отребье? — отобрав сердце из высохшей руки, пинает Кастима в живот, отшвыривая от себя, и с наигранным сожалением во взгляде оборачивается к Хэдраку, освободившемуся из ловушки испустившего дух некроманта. Дракон падает на подкосившихся ногах, руками упираясь в пол, и встряхивает головой, не позволяя сознанию покинуть его. Орган в руках человека выбивает свои последние, вымученные «тук-тук». Золотое сияние его медленно поглощается фиолетовым цветом темнейшего проклятья, образовавшегося на стыке двух самых сильных стихий в мире и как в яйце заключившего в сердцевине светлую душу дракона, а в оболочке чёрную — некроманта. И звучит древнейшее проклятье так: «Однажды в одном из миров родится дитя, чьей судьбой будет нести в себе проклятое драконье сердце. Коль доберется он до сути, разбив темную оболочку и выпустив на волю истинного Хозяина, душа его вознесётся. Но если пойдёт он на поводу у тьмы, не найдя в себе сил бороться, то собственными руками погубит всех, кого полюбил.» Салар, оставшийся в тронном зале с двумя кучками пепла на местах дракона и Тёмного, и еще одной — в его руке, только что держащей сердце, пожимает плечами со смешинками в глазах. — Говорил же, что закончу эту войну, а брат мне не поверил. Ох уже эти правители. Параноики, что с них взять.