Сущность

О, сколько их, готовых кровь отдать за наслажденье! В них есть блаженство и любовь, как сон и пробужденье. Но граф всегда один под леденящим сводом тьмы. О смерти обожает видеть сны.

Винсенту нравится аромат волос Габи. Иррационально, но они пахнут неповторимой смесью, ассоциирующейся у него с домом, и немного молоком — признак детства. Зарываясь в них носом, пятнадцатилетний Винс улыбается, слыша мирное сопение непослушного ребенка, вечно забирающегося к нему в постель. Ещё ни одной ночи с тех пор, как Габи начал жить с ними, он не провёл в своей кровати, даже в те ночи, когда звериную сущность сводного брата призывала луна в свои тёмные леса. Каждое утро Винс неизменно находит мальчика в своих объятиях. Фыркает, как и сейчас, возможно, довольный стабильностью, а возможно, маленький «ритуал» Габи его успокаивает, и проваливается обратно в царство Морфея, частенько видя совсем не свои сны. Странные, мрачные и наполненные его собственными монологами, впрочем, наутро он их уже не помнит, сколько ни спрашивай. Так случается и в эту ночь. Чужое беспокойное сновидение обволакивает юного друида удушливым облаком, засасывая в себя, топя без шанса сделать хоть один судорожный глоток воздуха, не позволяя осознать происходящее, и выплёвывает на пыльный пол, выложенный каменными плитами. Винсент приземляется на все четыре лапы, по неизвестной причине в этих снах он всегда в волчьей ипостаси, и отряхивается, избавляя от пыли густую шерсть. Серого цвета с тёмными боками, ушами и мордой, и снежно-белой холкой, что досталась ему от Свирепого прадеда, которого он никогда не знал. Прадед этот был вождём ещё во времена, когда власть в их клане наследовалась, а не отнималась в кровопролитных распрях, так что Винс при иных обстоятельствах мог бы оказаться во главе Свирепых. Медленно оглянувшись, он понимает, что вновь стоит перед массивным двусторонним троном. Ему неведомо, что находится по другую сторону, потому что каждый раз он попадает именно сюда, к выполненному из золота памятнику вечного одиночества с восседающим на нем мужчиной, погружённым в сон во сне. Его светлые волосы, ранее наверняка искрящиеся на солнце, истончились и посерели, спутанными локонами обрамляя волевое, скуластое лицо с фиолетово-синими губами, как у Габи, когда тот пересидит в озере. Закрытые веки иногда подрагивают, словно оповещая о том, что их хозяин ещё жив, всегда вырывая у замершего в наблюдении друида вздох облегчения. Ему никогда не удаётся приблизиться к мужчине, нечто отталкивает его, преградой вставая между ними. Винс неизменно пугается, стоит взглянуть на дыру в чужой обнажённой груди, бесконечно кровоточащую, словно кто-то забыл закрутить кран с золотой жидкостью. Юному оборотню любопытно, что произошло с этим существом, он не уверен, можно ли назвать его человеком, но одновременно он ему сочувствует. Кажется, мужчина невероятно страдает, прикованный к золотому трону не стальными кандалами, а чьими-то злыми словами, разбившими утраченное им сердце. Сначала Винс не мог издать и звука, а теперь, адаптировавшись, видимо, рассказывает ему новости или делится воспоминаниями в надежде облегчить участь обречённого. Говорит бесконечно долго, в качестве отправной точки используя свой день, затем переходя на интересные события в его жизни или чьей-то ещё, забавные, трогательные, шокирующие, болезненные. По большей части юноша просто выплёскивает свои эмоции, тем самым учась лучше контролировать звериную ипостась. На этот раз же Винс решает рассказать оледеневшему в этом мрачном зале существу об устройстве его мира, предварительно вместе с любознательным Габи внимательно проштудировав школьный учебник и выспросив у родителей то, что в доступных ему книжках не пишут. — Не заскучал еще тут, друг? — юноша повадился так его называть, элементарно не придумав ничего более подходящего, да и благодарный слушатель, никогда его не перебивающий, казался ему достойным такого доверительного отношения, — Знаешь, мы сегодня с Габи столько всего увлекательного обнаружили, когда я помогал ему готовиться к истории… — тихонько хмыкает, пунцовея, из подросткового смущения не желая признавать, что на самом деле сам всё и затеял, — Так вот, я решил, что полезно будет и с тобой информацией поделиться, а то сидишь тут, света белого не видишь… — помолчав с минуту и приведя мысли в относительный порядок, Винс начинает. — Через почти двадцать лет после «Мрачного пришествия», случившегося более полувека назад, Эридор раскололся на две воюющие фракции. Торнбруссы, алчные, не желающие ни с кем считаться, и терруссы, под предводительством Салара Божественного образовавшие коалицию с пережившими геноцид оборотнями клана волков, пум и обезьян. В легендах, давно перенятых друидами у вымерших шаманов и переданных потомкам, говорится об истинном благодетеле Эридора — последнем Верховном шамане Михин Иш-Чель, после священной жертвы которого терруссы и выказали сопротивление торнам. Я спрашивал о нём у отца, поскольку в учебнике было написано всего пару строк, но тот сказал лишь: «Когда вместо предателя на жертвенный стол по своей воле взойдет тот, кто невиновен, каменный стол расколется, и сама смерть отступит перед ним». Я совсем не понял, что это значит, но важно следующее: терры выиграли противостояние, не пролив ни единой капли крови. Видимо, этот Салар был и правда устрашающим. — разочарованно выдыхает юный оборотень, укладываясь на ледяном полу и опуская тяжелую морду на лапы. — В настоящее время миром правят три клана оборотней: Подлунные волки, на чьей территории живу я с семьей; отколовшиеся от них потомки кровосмешения Кохоль (сердце пумы) и Цульоль (сердце собаки) Свирепые волки, откуда родом моя мама-волчица; и Лесные, зовутся так, потому что их предки обитали в непроходимых чащах. Кроме них есть четыре человеческих поселения или «государства», как они себя величают: Торны, их предками и были жестокие Торнбруссы; Терруссы, не изменившие названия, потому что, как сказал отец, им нечего стыдиться в своем прошлом. Ещё есть отделившиеся после гражданского восстания Бруссы, а также Ваарры. О последних известно только то, что они пришли из другого мира одновременно с террами и первыми наладили контакт с оборотнями-обезьянами. Ваарры вообще миролюбивые отшельники, в конфликты не вмешиваются, существуют себе в симбиозе с Лесными на общей территории, зато они известные лекари, точнее «меее-дики», как у людей принято называть. — Винс неестественно растягивает редко употребляемое среди оборотней слово, чеканя согласные, и широко улыбается, довольный своим произношением, — Мой отец, кстати, тоже из Ваарров, правда, ещё в детстве он с родителями переехал в Подлунный клан, когда на нём проявилась метка в форме полумесяца. На виске. Говорят, у древних шаманов на том же месте с рождения были шрамы, но какие, не знаю. — слово «шрамы» произносит почти шёпотом, придавая ему загадочный окрас. — Мне любопытно, а ты очень древний, друг? Сколько сидишь здесь уже? — размыкает веки Винс, прогоняя сонливость, и взирает на недвижимое существо мутным взглядом. Один глаз его светится голубым цветом, во втором же искрится чистое золото. Такой феномен присущ каждому друиду, рожденному в теле оборотня. После прохождения обряда посвящения звериная сущность уступает человеческой, но инициация не обязательна, она по желанию. Каждый оборотень, пришедший с даром в этот мир, может выбрать свою судьбу, в связи с чем друидов так мало, — Знаю-знаю, ты мне не ответишь, как всегда. Так вот… — зевает, широко распахивая испещрённую зубами-бритвами пасть, — В Подлунном и Лесном кланах теперь считается в порядке вещей оборотням образовывать пары с людьми, однако Свирепые не признают такого, охраняя чистоту крови и радикально пресекая любой интерес к ним извне, так мне рассказывала мама. Однажды я подслушал их с отцом разговор… — заминается от смущения, вызванного вырвавшимся признанием. — Знаю-знаю, это невежливо, но… В общем, не хочу повторять, но она пережила такое, что даже язык не поворачивается описать. Мама невероятная! Тебе бы она понравилась, друг… Рассказ прерывается посторонними звуками, маленькими молоточками стучащими по барабанным перепонкам: «Винс, просыпайся! Винс-Винс-Винс!» Юноша распахивает глаза, дёргаясь в сторону от громкого шума, и с грохотом падает на пол, ощутимо ударяясь копчиком и спиной. — Винс! — звонкий голос Габи вновь прорезает тишину окутанного сонливостью утра, и следом его мордашка показывается в поле зрения юноши. Свисая вниз со второго яруса кровати, мальчик испуганно хлопает большими глазками, наполненными откровенным беспокойством о сводном брате. Винсент резко вскидывает голову в желании отсыпать вредителю пару ласковых, нарычать хорошенько, но, видя такую картину, замирает вдруг, затем расплываясь в нежной улыбке, больше не находя внутри мгновенье назад бушующее негодование. — Ты в порядке, а? Габи по-птичьи склоняет голову вбок, забавно вытягивая пухлые губы в трубочку, чем смешит улыбчивого юношу. Хмыкнув, он поднимается на ноги, сдерживая болезненный стон, и слабо щелкает мальчишку по носу, вызывая задорное «хи-хи». — Опять экстремальным будильником подрабатываешь, мелкий? Я же тебе за это не приплачиваю. — Винс стаскивает мальчика на пол, удерживая подмышками, и, растрепав его светлые волосы, тоном наставника командует. — Марш умываться, боец! — Ну Виииинс… — строит умильную моську, хитро манипулируя безумно любящим его братцем. — Нетушки, вперед! — но тот и не думает сдаваться, показательно отворачиваясь от маленького умника. За этим неизменным утреннем ритуалом их и застает Елена, стоя в дверном проёме и с теплой улыбкой наблюдая. — Ну и что вы тут опять устроили? — пытается быть строгой волчица, но её настроение тут же выдают смешинки в голосе. — Мам, Винс опять раскомандовался. — показывает старшему язык Габи, подбегая к женщине. — Ах ты хитрюга… — начинает было шутливое препирательство юноша, притворно метая глазами молнии, но Елена тут же пресекает попытку, зная, что их игры грозят остывшим завтраком и опозданием в школу. — Мальчики мои дорогие, я сейчас ухожу на кухню, где жду вас одетыми через двадцать минут, договорились? — Да, мааам. — тоном нашкодивших детишек хором тянут братья и покорно бредут в ванную комнату, чтобы там уже в энергичной борьбе измазать друг друга зубной пастой, гогоча при этом, как кони. На кухне их милого домика Елена готовит тосты с помощью нового для неё приспособления, привезённого Яшиком, любящим коллекционировать людскую утварь, из командировки в государство Террусс. — Ну что за очевидное название «тостер»! — разводит руками волчица, осматривая технику с таким видом, словно она как минимум оживёт сейчас и напрыгнет на неё, превращая фантастический миф из мира людей о восстании машин в реальность, — Никакой оригинальности. Где креатив, где любовь к своему творению? — фыркает презрительно, заставляя Яшика незаметно закатить глаза, и упирает руки в боки, — Почему, например, холодильник не назвать «Пожарный» или «Ледяная тюрьма», а микроволновку «Жизнеоблегчитель», ведь как она ускоряет темп! Не надо печку эту включать, поставил еду, на кнопочку нажал, две-три минуты и вот, горячий супчик, пожалуйста. Ты же моя красавица. — любовно оглаживает только что обозначенный объект, а затем поправляет свой высокий хвост, глядя на себя в отражении стеклянной дверцы. — А я тебе давно говорил податься в какую-нибудь компанию креативщиком, там такие идеи с руками оторвут, умница ты моя. — подходит к Елене со спины друид, ласково обвивая руками за талию и прижимаясь грудью к спине. — Ой, ну что ты глупости говоришь, я не могу, у нас же дети подрастают. — расплывается в нежной улыбке волчица, явно польщённая комплиментом супруга, её смуглые щёки покрывает слабый, почти незаметный румянец. Яшик выдыхает облегченно, радуясь, что смог перевести заезженную тему до того, как Елена начала бы ворчать, и оставляет невесомый поцелуй на её обнаженной шее. — Как дела у Габи? Ничего нового не происходит? — заходит издалека друид, этим вопросом явно преследуя какие-то свои цели. — Нового? Да нет, как всегда, блистает в школе своим умом, опережая сверстников. Классный руководитель опять предложил перевести его в группу для одарённых, такой назойливый мужчина. — хмурится волчица, расслабленно откидываясь затылком на плечо супруга. — Это тот, что несколько лет прожил среди терруссов? Каб (от глаг. надзирать) Григ? — Да-да, он самый, мне кажется, он слишком заинтересован в нашем мальчике, ты уверен, что не стоит отправлять Габи в среду одарённых? — разворачивается лицом к Яшику Елена и смотрит ему в глаза мягким взглядом. — Абсолютно. Ты представляешь, какое это напряжение для ребёнка? Не детство, а вечное соревнование. Нет уж, пусть лучше учится адаптироваться в кругу сверстников, тем более у него ведь есть друзья. Он не белая ворона. Да и Винс всегда неподалёку, верно? — улыбается ей ободряюще, игриво опуская руки на её ладную попку и оглаживая. — Верно… — Пап, ну вы бы хоть уединились! — внезапно раздаётся ломающимся подростковым голосом, заставляя супругов подпрыгнуть на месте и тут же расцепиться, смотря на сыновей шальными глазами. — Так, мальчики, за стол! Все за стол! — спустя мгновение командует Елена, предварительно взяв себя в руки, и мелкими движениями ладони сигналит торопиться смущенно кашлявшему Яшику. Члены семьи рассаживаются, образуя идиллическую картину совместного завтрака, как в человеческих рекламах йогуртов или стирального порошка. Настолько плотная атмосфера любви и принятия витает в воздухе, что её, кажется, можно потрогать руками. В этот чудесный миг ни один не замечает настороженного взгляда Яшика, направленного на приёмного сына, изучающего, напряженного. Друид хорошо научился притворяться за годы своих путешествий по Эридору и участия в политических процессах различных государств и кланов. Он понимает, не ровен час, когда метка, блокирующая неизвестную силу внутри Габи, начнет ослабевать, но будет ли он рядом, чтобы обновить её, да и сработает ли она на этот раз? Судя по ауре мальчика, необъяснимых колебаний пока не случалось. Только Яшик собирается отвести задумчивый взгляд и переключиться на завтрак, как Габи поднимает голову, отрываясь от своего щедро смазанного мёдом тоста и уставившись прямо в светло-карие глаза напротив, в упор, не мигая. Друид с трудом сдерживается, чтобы не отшатнуться. Ему мерещится холодный фиолетовый отблеск чужой радужки. По дороге в школу Габи, не проронивший и слова, кажется Винсенту мрачным, его плечи напряжены, а потемневшая аура сгустилась и уплотнилась, только убеждая будущего друида в его догадке. Мальчик быстро топает вперёд, опустив взгляд на носки собственных ботинок и ссутулившись. — У тебя опять несварение, мелкий? — посмеиваясь, Винс кладёт руку на чужое плечо, несильно сжимая, и разворачивает брата к себе. Тот упрямо не поднимает голову, но не злится, только выдыхает расстроенно, разом весь как-то сдуваясь, — Эй, ты чего? — присаживается перед Габи на одно колено юноша, заставляя обратить на себя внимание. Светлые глаза фокусируются на оборотне, поднимаясь к чёрным мягким ушам, которые забавно треплет тёплый ветерок, и детские губы трогает робкая улыбка. — Ты… не посчитаешь меня странным, если расскажу? — тихо начитает младший таким несвойственным для него тоном, словно действительно чувствует себя виноватым, заставляя Винса внутренне насторожиться. Он решительно собирается выяснить, кто обидел его братишку. — Ну, я всегда считал тебя странным, так что ничего нового не произойдёт. — разводит руками юноша, сохраняя на лице беззаботное выражение. Замявшись на мгновенье, Габи наклоняется ближе к брату и, затаив дыхание, шепчет едва слышно. — Винс, мне кажется, папа боится меня. — Что? — слегка отстранившись, моргает удивлённо старший, складывая брови домиком, но тут же ловит мрачный взгляд мальчика, брошенный из-под нахмуренных бровей, словно говорящий: «не смей надо мной смеяться, я тебе доверился!». Замирает, тут же придавая лицу серьёзности, и кивает задумчиво. — А с чего ты так решил? Габи оглядывается по сторонам, пожёвывая нижнюю губу в нерешительности, пытаясь сосредоточить внимание на окружающей природе и домиках, таких же милых, как и принадлежащий их семье. Винс смотрит на наручные часы, подаренные родителями на прошлый день рождения, и понимает, что если они не поторопятся, то опоздают. — Габриэль, скажи мне правду. Отец за что-то тебя отругал? — Нет, что ты, он никогда меня не ругал, но… его отношение ко мне за завтраком… — словно через силу выдавливает мальчик, пугаясь собственных ощущений. — Отношение? — вычленяет главное старший, касаясь руки Габи и заглядывая в его глаза. — Что ты имеешь в виду? — Я… не так давно я… не знаю, как объяснить. Понимаешь, последнее время я всегда знаю, как именно человек ко мне относится, могу чётко определить, по-доброму или со злым умыслом. — жмурится, а затем роняет голову на плечо брата, упираясь лбом. — Это как ты видишь ауры, очень похожее ощущение. — Ты… кому-нибудь об этом рассказывал? — Нет, я хотел сказать папе, но… — Что ты почувствовал от него, Габи? — Винс поглаживает мальчика по спине, мягко успокаивая. — Знаешь, от него исходила такая смесь чувств, как от отца моего школьного друга Рури, когда из-за угла прямо на его сына выскочил пёс, заражённый бешенством. Несмотря на страх, он готов был броситься и закрыть Рури своим телом от опасности. Я… — младший поднимает на Винса расстроенный взгляд. — Чем я мог его так напугать? — Это значит, что он боится не тебя, а за тебя, глупый. Пять лет спустя. Визг шин будит Винса глубокой ночью, вырывая из очередного сна без сновидений. Аккуратно, чтобы не разбудить Габи, длинные волосы которого растрепались по подушке, он садится на постели, тихо опуская голые ступни на пол и одёргивая футболку. Подойдя к окну, чуть отодвигает штору, заботливо не позволяя свету уличных фонарей проникнуть в комнату, и бросает зоркий взгляд на пустующую улицу за забором дома, не обнаруживая источник шума. Однако чутким звериным слухом тут же улавливает возню, доносящуюся с первого этажа, несмотря на закрытую дверь. Судя по грузным шагам, мама, находящаяся на шестом месяце беременности, суетится на кухне. Винс втягивает носом воздух, улавливая морозные нотки, и, расплывшись в мягкой улыбке, направляется к двери, намереваясь составить Елене компанию в поедании их продуктов. Последний месяц она страдает ночным обжорством, и от холодильника они её оттаскивают всей семьей по очереди. — Мам? — спускаясь по лестнице, шёпотом зовёт оборотень, ещё не прошедший обряд посвящения в друиды. — Ты опять уничтожаешь съестное? — Милый? — выглядывает с кухни волчица, в одной руке держа надкусанный пирожок, а второй поглаживая выпирающий животик, вызывая прилив умиления у Винса. — Я собирала Яшику еду в дорогу, но не удержалась и вот. — Отец куда-то уехал? Если его дёрнули ночью, должно быть, произошло нечто грандиозное. — задумчиво трёт подбородок, ногтём указательного пальца почесывая трёхдневную щетину на щеке. — Не знаю подробностей, но вызвали его на границу государства терров и Свирепого клана. Как ты понимаешь, путь туда не близкий, а если ещё и замешаны самые кровожадные волки, неизвестно, когда он вернётся. — Елена вздыхает, вновь надкусывая пирожок и рассеянным взглядом скользя по стенам, увешанным семейными фото. На несколько минут между ними устанавливается тишина, прерываемая только едва слышным обычному человеку гулом электрических приборов. В конце концов, волчица дожёвывает, вытирая блестящую от жира ладонь о висящее на её плече полотенце, и касается предплечья сына в жесте поддержки. — Ты уж прислушивайся к духам, дорогой. Наверняка отец свяжется с тобой. Ну всё, по постелям, а то и Габи разбудим. Он, небось, опять с тобой спит? — лукаво улыбается, как всегда, забавляясь привязанностью младшенького к Винсу. — Не знаю, что должно случиться, чтобы это изменилось. Поднявшись наверх, оборотень бочком просачивается в дверь, как вода сквозь камни, и беззвучно прикрывает её. Покрывается мурашками, чувствуя холодок, коснувшийся холки и забравшийся под тонкую майку, и разворачивается лицом к кровати, ожидая увидеть привычно распластавшегося на постели брата, занявшего всё пространство своими длинными угловатыми конечностями. Нежность, сначала отразившаяся в глазах, голубым светящихся в темноте, почти растягивает его губы в улыбке. Непослушное сердце почти сбивается с ритма от запретных мыслей о белой, обнаженной коже Габи, когда на разворошённой постели никого не оказывается. Тупым взглядом несколько секунд Винс пялится на пустующее место, ещё сохраняющее вмятины в форме родного тела, а затем переключает внимание на распахнутое настежь окно. По-осеннему холодный ветер развевает терракотового цвета штору, тяжёлую, пару лет назад выбранную лично Габи в качестве подарка старшему брату на окончание школы. — Габриэль? — внезапно осипшим голосом зовёт Винс, испуганно подбегая к окну и выглядывая во двор, но обнаруживает только пижамную кофту, брошенную на подстриженном газоне. Закрыв глаза и отстранившись от реальности, оборотень сосредотачивается на потоках внутренней энергии, вспыхнувших сначала пятью призрачными голубыми огоньками. Они разрастаются, словно разгорающийся костёр, уплотняясь, острые язычки волнуются, стремясь ввысь, помогая Винсу разглядеть слабые следы ауры. Он узнает в ней Габи, но лишь отчасти. Привычный кристально-белый цвет, какой оборотень не встречал ни у одного живого существа, прошивают искрящиеся фиолетовым всполохи, местами тоненькие, едва заметные, но кое-где расползающиеся тёмными пятнами, словно пытаясь занять чужое место. Немедля больше ни секунды, так и не открыв глаза, Винс спрыгивает со второго этажа вниз, беззвучно приземляясь голыми ступнями на траву, надеясь, что волчица его не почует. Поведя носом по ветру, он прислушивается к ночной тишине, улавливая совиный «ух» вдалеке. Духи нехотя откликаются на зов непосвященного, оборотень чувствует их больше инстинктивно, чем понимает разумом. Наконец обонятельных рецепторов касается тонкий, едва уловимый запах. Его собственный, смешанный с родным ароматом тела Габриэля, заметно доминирующий над ним. Резко развернувшись в сторону густого леса, отделяющего жилую территорию от могил человеческих Предков (оборотней в земле не хоронят, их сжигают на кострах, развевая плах по ветру), Винс устремляется вперед так резво, что его пятки впечатываются в подмёрзшую за ночь землю, глубоко продавливая её. Войдя в лес и обнаружив чёткое направление, по которому ушёл Габи, оборотень останавливает бег, ведя плечами и хрустя шейными позвонками. Более связь с духами ему не пригодится, решает он, можно оборачиваться. Внезапно припав к земле, неестественно выгибает позвоночник, плавным движением вскидывая голову к ночному небу, виднеющемуся среди густых хвойных верхушек, уже припорошённых снежной моросью. Суставы выворачиваются под кожей в попытке «сломать» человеческую оболочку, выйти за её пределы. Низкое, прошивающее нутро рычание спугивает любопытную пичужку, сопровождая мелкую дрожь, в которой бьётся разгоряченное тело. Литые мышцы перекатываются, словно бегут куда-то, а затем очертания человека расплываются, и он перекидывается в статного зверя, уже знакомого, но более не юного. «Волче» — как зовет его Габи. Белая холка серебрится под лунным светом, а чёрная шерсть на боках скрадывает их, обманчиво утончая массивное тело, натренированное стайными вылазками. Винс, давно обретший гармонию с внутренним зверем, вновь прислушивается к звукам леса и, дёрнув ушами, прыжком ныряет в темноту. Кладбище встречает оборотня атмосферой затхлости, словно десятки лет пылящаяся на чердаке книга. Даже свежий осенний ветер, поток которого достаточно сильный, чтобы заставить тяжёлую штору развеваться, не проникает в это застывшее во времени место, окутанное мраком. Винса передергивает от отвращения, он никогда не интересовался подобными приключениями, несмотря на то, что друзья частенько звали с собой. Могильная тишина стоит густой, плотной субстанцией, проникая в сознание мутным маревом, замедляющим мысли. Возможно, другой оборотень легко бы поддался, но Винсент, тесно знакомый с духами-фамильярами отца, только встряхивается, сбрасывая парализующий морок, и припадает к земле, скрываясь в густой траве, ещё хранящей теплоту чужой ступни. Здесь он отчетливо чувствует яркий, неповторимый запах дома, который всегда исходит от Габи, а спустя секунду ловит взглядом и его самого. Тонкая, почти изящная фигура высокого юноши, одетого в одни пижамные штаны, чудом удерживающиеся на худых бедрах, восседает на крышке каменного гроба, наверняка принадлежащего одному из неприлично богатых людей. Одна нога Габи вытянута, свисая вниз, а вторая согнута в колене и подпирает его подбородок. Он кажется Винсу задумчивым. Недвижимая поза, направленный куда-то вдаль взгляд, подёрнутый дымкой, олицетворяют тяжёлый мыслительный процесс. И догадка оборотня вполне могла бы оказаться верной, если бы не раздавшийся внезапно возглас, сопровождающийся звуком удара. — Выходи! — ладонь юноши с усилием опускается на крышку гроба, резонируя в хрупких человеческих костях острой болью, и ругательство вырывается из его рта, — Проклятый хилый мальчишка, чтоб тебя черти драли! — губы Габи движутся, но чуткий слух Винса улавливает совсем другой голос, не привычно высокий и мелодичный, звоном ветряных колокольчиков резонирующий по чувствительным барабанным перепонкам, а грубый и сиплый, как у знакомого их отца, больше половины жизни курящего табак и матерящегося такими словами, о существовании которых мало кто вообще знает. — Выходи, я сказал, по-хорошему! Приказной тон превращается в полурык, нечто в теле Габи злится всё сильнее, и Винс наблюдает это в его ауре, хаотично пляшущей вокруг родного тела с неизвестным наполнением. Фиолетовая краска поглощает невинный холст, сгущаясь и темнея, словно застывающая кровь, сначала ярко-алая, она переходит в тёмный бордовый и наконец остаётся грязно-бурым пятном. Чувственные губы юноши искажаются в гневе, и верхняя приподнимается, обнажая белоснежный ряд ровных зубов. Винс напрягается, решив было, что существо обращается к нему, каким-то образом почувствовав чужое присутствие, но в следующее мгновение опасения развеиваются. — Хорооошая девочка. — холодно тянет не-Габи, и его лицо прорезает действительно пугающая, уродующая мягкие черты улыбка. Светлые, всегда с нежностью смотрящие на Винса глаза, сейчас светящиеся фиолетовым неоном, как у оборотней в темноте, безумно бегают в пространстве, словно сломавшиеся шарниры у куклы. — Сразу бы так, не стоит злить меня. — Хозяин? — Винс переводит взгляд с существа на место, откуда раздался тоненький детский голосок, и видит действительно девочку. Лет десяти, в древнем платье неизвестного оборотню фасона, местами рваном или истлевшем до дыр, с измазанным в грязи и саже милым личиком и двумя низкими косичками чёрных, как уголь, волос. По-детски пухлые щёчки и приоткрытые в удивлении бескровные, обветренные губы. Винсент внимательно рассматривает приятные черты, пока не натыкается на её глаза — абсолютно чёрные, как две обрамлённые густыми ресницами бездны, с расходящимися от них пурпурными венами-лучиками. Пазл внешности девочки складывается в голове оборотня в единую картину, и он едва удерживается, чтобы не отшатнуться, тем самым выдав своё пребывание на кладбище. — Подойди, Дагрея, верная мне тёмная нимфа. — повелительным тоном произносит высокомерный не-Габи, протягивая руку к выглядывающей с другого края каменной могилы девочке. — Хозяин! — внезапно выпрыгивает навстречу к нему ребёнок, разгоняя тьму переливами звонкого голоса и широкой счастливой улыбкой, маленькими пальчиками хватается за белеющую во мраке ладонь и забирается на колени к существу с его же помощью. — Я дождалась Вас! — Помолчи. У меня мало времени. — резко прерывает восторженный щебет не-Габи и выхватывает из-за пазухи девочки кинжал, острием сверкнувший в лунном свете. Подносит его к собственной шее, заставляя Винса дернуться и почти сорваться к ним, второй рукой собирает атласом струящиеся по шее светлые локоны Габи в хвост и одним точным движением перерезает на затылке, словно освобождаясь от ноши, — Отрастил себе патлы, молокосос, чтобы мою энергию глушить? — отправляет в воздух вопрос, с ненавистью смотря на белокурый пучок, и впихивает его в подставленные ладошки ребёнка. — Верни свои силы и иди, найди мне чёртового Салара, чтобы я смог своими руками освежевать его! Винс с отвращением наблюдает за процессом поедания волос девочкой, откровенно давящейся, но упорно пропихивающей их прямо в глотку маленькими ручками. Будь он в человеческом обличье, его бы наверняка стошнило от такого мерзкого зрелища, благо волчий организм куда более устойчивый. Стоит нимфе проглотить последний локон, как очертания её детского тела начинают меняться на глазах, покрываясь чёрной дымкой, и даже глаз оборотня не может видеть сквозь неё. Когда каждый сантиметр её кожи оказывается поглощён, марево расширяется вширь и ввысь, а затем резко спадает, туманом опускаясь к земле и являя пугающе-прекрасную деву. Единственное, что выдаёт в ней прежнюю девочку — чернота глаз, заполонившая и радужку, и белок. Густые, сильные волосы спадают на тонкие плечи и ровную спину серебристо-седым водопадом, почти сливаясь с землистым цветом лица, обладающего изящными чертами и острыми линиями. Голова девы покрыта длинной и плотной тёмной фатой, струящейся вдоль по телу и едва ли скрывающей наготу. У Винса перехватывает дыхание от этой тёмной, извращённой красоты, пленяющей, словно паук свою жертву, сулящей смертельное наслаждение. — Благодарю, о Великий. — поклон её такой же лёгкий, ласкающий, как и музыка-речь. — Пойди вон, Дагрея. — рукой-бритвой резко рассекает воздух не-Габи, словно предупреждая деву, и она, нисколько не обидевшись или умело делая вид, отступает спиной назад, затем и вовсе растворяясь в сумраке ночи. Оставшись в одиночестве, существо в теле Габи лениво скользит задумчивым взглядом по могильным плитам, из-за чего оборотень тоже расслабляется, но в какой-то момент оно резво разворачивается, уставившись прямо на то место, где затаился Винсент. Усмехается криво, сверкнув безумными потусторонними глазами. — И долго ты собираешься там отдыхать, зверь?