Сущность

Грохочет гром, Сверкает молния в ночи, А на холме стоит безумец и кричит: «Сейчас поймаю тебя в сумку, И сверкать ты будешь в ней Мне так хочется, чтоб стала ты моей!»

Когда-то Эридор, возникший из взрыва двух небесных светил, был миром одного вида с гармонично существовавшими в нем кланами оборотней, разбросанными друг от друга на значительном расстоянии. В те времена вопросы перенаселения или нехватки ресурсов для развития даже не ставились. Каждому клану хватало и территорий, и дичи для охоты или ритуалов. Они никогда не сталкивались между собой стихийно, да и специально не было смысла ввиду отсутствия проблем мирового масштаба. Почти три тысячи лет сохранялся баланс духовного и материального в Эридоре. Оборотни тогда ещё не нуждались в друидах, возникших как феномен намного позднее, обрядами руководили Чихламы (толкователи ритуалов, шаманы), по предназначению рождавшиеся в кланах с меткой избранного предками — кратерообразным шрамом на виске диаметрально равным зрачку глаза, смотрящего на солнце. Перед посвящением молодой шаман, всегда появлявшийся на закате лет предыдущего, проходил через процесс наследования, своеобразное обучение ремеслу от Старейшины. У каждого клана оный был только один, а если он погибал преждевременно от болезни, Вождь мог обратиться к другому виду оборотней за помощью и отправить неприкаянного к чужому шаману. К счастью, прецендент такого рода случился лишь однажды. На седьмом столетье третьего века от появления оборотней при единении света Рогниши и Кетлаца, двух ночных возлюбленных, на ритуальном ложе клана Чамаколь произошло рождение ребёнка с меткой шамана, чудесным образом исцелившего свою умирающую мать. Действующий тогда Старейшина Апоши нарёк долгожданного мальчика Михин Иш-Чель — дитя, благословлённое великим праздником Соития светил, которое можно было наблюдать только раз в пять столетий. Ребёнок оказался избранным духами спасителем, предсказанным самым первым шаманом. Из поколения в поколение Старейшины передавали Чи (слово) о грядущих переменах в канве мироздания, и гласило оно: «Чужие явятся, и нарушится равновесие, настанут тёмные времена порабощения. Зло будет господствовать над кланами до тех пор, пока дитя, одаренное божественным светом, не развеет тьму». Добрая жизнь в достатке заставила Вождей позабыть о предсказанном, но Чихламы истинно веровали, потому что говорили с духами. Незадолго до рождения Михин Иш-Чель Апоши был призван на Великий Совет, где Старейшины всех пяти кланов — Чамаколь (сердце лисы), Бацульоль (сердце обезьяны), Кохоль (сердце пумы), Хишбаламоль (сердце ягуара) и Цульоль (сердце собаки) — собрались под началом Верховного — отшельника, много веков жившего в Лесу Духов, считавшегося нейтральной территорией. Этот шаман был настолько древним, что даже имя его затерялось в поколениях. — Братья мои! Все вы чувствуете волнение Предков, но не знаете, что грядёт за ним, — отшельник, одетый в местами прохудившиеся тряпки, возносит руки к ночным небесам, успокаивая царящее между Чихламами смятение, — Поведаю вам! Во снах мне явился древнейший Ваяв (дух), сила которого столь велика, что делает его способным говорить известными кланам словами! — прокатившиеся между шаманами поражённые шепотки свидетельствуют об их вере и страхе перед силами, находящимися за гранью мира живых, — И слова эти были: «Чи исполнится. Чужие грядут.» Ни один из Старейшин не представлял, какой именно смысл заключен в предсказании Первого, но каждый знал, что готовиться нужно к худшему. Они пришли через двадцать семь полных лун после рождения Михина, когда Старейшина Апоши буквально сгорал изнутри от неизвестной доселе болезни, «высыхая» на глазах, а Вождь Чамаколь уже планировал связаться с ближайшим к ним кланом Цульоль, чтобы их шаман взял мальчика к себе на обучение, когда тому исполнится шесть лет. Канва мироздания разошлась, являя оборотням-лисам существ, похожих на их ах-ипостась (человеческую), но без характерных каждому виду особенностей вроде хвостов, клыков и прочих звериных признаков. В руках у одних были странные орудия, похожие на полые палки, у других же — нечто вроде пергамента, но тоньше и легче или и вовсе в твердой оболочке, у третьих — неизвестные кланам технологии, одну из которых кто-то сравнил с трубой для наблюдения за звёздными светилами. Существа что-то говорили им, но язык был другим, непонятным, чуждым, а посыл агрессивным. На оборотней угрожающе направляли «палки», провоцируя мужчин-защитников и женщин-матерей обращаться в зверей, а когда они начали массово перекидываться, вторженцы завопили от ужаса. Раздался первый выстрел, затем второй, третий, и вот уже чамаколи разбегаются в панике от замертво падающих тел своих родных, возвращающихся обратно в ах-ипостась. В ту памятную ночь лисий клан перестал существовать, его Вождя убили, а Старейшина скончался от проклятой хвори. Несколько оборотней, успевших сбежать, добрались до Цульоль и предупредили их. Сразу за ними и остатки израненных Хишбаламоль пришли с другой стороны границы. Пережить эту «жатву», кроме клана псов-оборотней, удалось только Бацульоль и Кохоль, делившим общие земли и скрывшимся в глубине непроходимых лесов, где Чужие их преследовать боялись. Территории Цульоль же, покрытые снегами и льдами, по большей части труднопроходимые, пророчили не имевшим меха вторженцам мучительную смерть от холода и голода, поэтому туда они соваться не стали. Духовное равновесие нарушилось, а спаситель Михин Иш-Чель считался погибшим вместе со своим кланом. Шли годы, существа, называющие себя «человек», расселились по землям Эридора, открывая новые территории на юге, и носа не показывая на север. Пытаясь адаптировать технологии своего мира к новому, они наносили природе непоправимый ущерб. Вырубали леса, из-за чего вымерли некоторые виды животных, обитающие только в определенных климатических зонах. Сливали отходы в водоёмы, уменьшая популяцию рыб и вынуждая их эмигрировать. Эгоистичные, алчные создания, уже разрушившие одну планету, совершенно не считались с флорой и фауной другой. Но не все из них были такими. На далёкие земли, отделённые от основного материка бескрайними водами, пришли террусы, семь столетий назад победившие в кровопролитной магической войне узурпатора и тирана Кастима, предводителя торнбруссов, чьи потомки и уничтожили лисий клан. Вождь терруссов, последнее «божество» угасающего мира, Салар, привел свой народ в Эридор почти на шестьдесят лет раньше, чем это удалось сделать технологиям торнов, которых магия покинула ещё со смертью их безумного правителя. Именно Салар выбрал Эридор в погоне за проклятьем, им же и созданным. Он знал, что однажды драконье сердце появится в этом мире, и хотел его уничтожить, но не предполагал, что столкнётся с божеством-защитником, явившемся в своём аватаре — юноше по имени Михин. В роковую для Чамаколь ночь отшельник, направляемый духами, явился к родителям избранного и, воспользовавшись болезнью Старейшины, уговорил отдать мальчика ему, не посвящая их в грядущие события, но физически ощущая ауру смерти, витающую над кланом. Ноги он уносил так, словно за ним ядовитые змеи гнались, чтобы успеть вернуться в Лес Духов, находящийся на границе мира живых и мира мертвых, скрытый не только от Чужих, но и от оборотней, и даже от шаманов. С трех лет росший в окружении сильных духов Михин, обучаемый Верховным, знал и чувствовал перемены, происходящие в Эридоре. Здесь Предок нашептал, там птичка напела. Порой ему казалось, что животных он понимает лучше, чем тех, кто называет себя разумными, хотя из последних рядом был только безумный старик Чабкуг (творение бога), иногда забывающий о существовании мальчика вовсе, а иногда по несколько полнолуний пропадающий неизвестно где за пределами Леса. В очередное его возращение Михин увидел на знакомой ауре явственный отпечаток чужой руки, словно проедающий ее, как жучки кору деревьев. Всегда пышущий энтузиазмом широкоплечий старец внезапно начал кашлять. Сначала редко и без последствий, а спустя несколько месяцев его голос и вовсе осип от приступов, и кровь окрасила приложенную к сухим губам грубую ткань. Будучи уже юношей Михин наблюдал, как Чабкуг ссутуливается всё сильнее, всё реже выходит из своего кожаного жилища, надёжно скрытого от северных ветров, а о долгих странствиях он был вынужден забыть насовсем. Однажды, когда Верховному стало лучше, он покинул палатку и устроился рядом с изучавшим заметки по созданию амулетов будущим шаманом. Спустя несколько тягучих минут он заговорил. — Послушай меня внимательно, мальчик, и навсегда запомни мои слова. — Михин отрывается от жирно выведенных на пергаменте символов, поднимая взгляд на бледного, измученного болезнью старца. — В этот мир тебя привело божество. На твоих плечах великая лежит ноша — объединить кланы и вернуть равновесие этому миру, заставив чужаков уважать его законы и признать оборотней равными себе. — Но как? У меня есть только я сам. — задумчиво изрекает юноша, ни разу не видевший Чужих, и совсем забывший оборотней. А кем из них был Чабкуг, он точно сказать не мог. Не был он и уверен, к живым его отнести или к мертвым. — Я никого не знаю, мира не ведаю, что буду там делать? — Ты избранный! — резко хлопает по своей коленке старик, заставляя Михина вздрогнуть. — Назовёшь своё имя, тебя проведут к Старейшине и слова дурного не скажут. Чай, не века прошли, чтобы забыть пророчество. Да и мое время на исходе… — Почему я должен это делать? — Потому что никто другой не справится. Найди Салара, дитя! — хватает юношу за плечи, страшно вглядываясь в его глаза своими, безумно блестящими. Перед своей смертью отшельник успел провести обряд инициации, чтобы духи приняли Михина в качестве нового Верховного шамана. Рожденный оборотнями-лисами, он аномально не мог перекидываться, пребывая в незавершенной ах-ипостаси с рыжими ушами и хвостом, но после посвящения стал больше похож на Чабкуга, видимо, когда-то тоже бывшего оборотнем. «Наш вид называется «человек», но мы не такие, как Чужие, всегда помни это». — наставлял тогда старик. Юноша это знал, ведь вторженцы не уважали и уничтожали природу, которая была ему второй матерью. Кончина отшельника воспринялась Михином двояко. С одной стороны, он тосковал без его наставлений и тонкой, скупой улыбки, а с другой… Он так часто и надолго оставался один со своими лесными друзьями, что, пожалуй, больше оплакивал бы их. Странствия избранного, плохо понимающего саму суть этого титула, затянулись на долгое десятилетие. Сперва путь его лежал на север к клану Цульоль, ибо риск встретить в суровых краях Чужих был нулевым. Духи вели его безопасными путями-тропами. Ступая по снегу ботинками покойного Чабкуга, обмотанными дополнительно плотной грубой кожей, Михин утопал по колено, кутаясь в подбитый мехом песца, да простят его братья-животные, плащ и пряча обветренное лицо в глубоком капюшоне. Иногда компанию ему составляли зайцы, а иногда охотящиеся за ними волки, направляющие к ближайшей пещере для ночлега. Питался он кореньями и ягодами, собранными ещё в Лесу Духов, а в близких к югу краях, где плотный снег подтаявшими лужицами лежал в дорожных выбоинах, принимал в дар от птиц пару яиц или орешки от белок. Четвёртая за всё путешествие полная луна круглым белым шаром нависла над границей земель Цульоль, почти спрятав своего близнеца в тени и сверкая покатым боком, когда несколько псов-оборотней выскочили навстречу Михину, перерезая ему путь. Они остановились, настороженно обнюхивая чужака, напоминающего им поганых людей, и пытаясь решить между собой, что с ним делать, когда услышали в головах посторонний голос. — Верховный шаман сказал, что вы примите меня, стоит назваться избранным. Я пришел к Старейшине. — Ничего мы не знаем ни про какого избранного! — тявкнул тонким голосочком молодняк, оскаливаясь на гостя. — А ты уж больно на Чужого похож… — Шаарк. — мелодичный женский голос спокойным тоном прервал мальчишку, и вперёд выступила белая волчица, совсем бы потерявшаяся на снегу, если бы не красное пятно между надбровными дугами, неаккуратное, словно кровью мазнули. — Разве не знаешь ты, что был бы это «людь», говорил бы ртом, а не мыслями, где твои манеры, ребёнок? — Прости, мам… — тихий, виноватый голосок вызвал у Михина добродушную улыбку, не раз ему приходилось видеть такие картины в Лесу Духов, по которому он сильно тосковал. Интересно, как там его друзья-лисы, любящие поиграть с ним в прятки, или шутливые кабаны, которым палец в рот не клади, дай над кем-то похихикать… — Ты и правда выглядишь, как Чужой, но запах напоминает нашего Старейшину. Я не про его нелюбовь к купаниям, а про ваши силы, они ведь имеют общий исток? — он и не заметил, когда новые знакомцы, больше не видящие в нем угрозу, оказались совсем близко, с любопытством принюхиваясь к нему. — Верно, но я унаследовал титул Верховного шамана, хотя и не совсем понимаю, в чём его смысл… — Мама, он так приятно чем-то пахнет… мммм… — опять вклинивается уже не волчонок, но ещё не волк, уткнувшись носом в мокрую ладонь Михина. — Это запах леса, дорогой, который мы, к сожалению, можем больше никогда не почувствовать. — расстроенно опускает морду волчица и, слегка прихватив разомлевшего сына за холку, оттаскивает от высокого юноши со светлыми глазами, излучающими доброту и понимание. — Думаю, ещё не всё потеряно, но для того, чтобы я мог исправить ваше плачевное положение, мне необходимо держать разговор со Старейшиной клана. — Я отведу тебя, недолюдь. — подал голос держащийся в стороне грязно-серый волк, супруг белой волчицы, и развернулся к границе, бросая. — За мной. Шаман Цульоль принял его безо всяких вопросов, как и обещал покойный старик, настояв стачала на сытном ужине, предсказуемо исключающем мясо, и оставив беседу на потом, хотя по сверкающим глазам было видно, что ему безумно любопытно. Выглядел бородатый седой мужчина, представившийся как Чега (белое дерево), даже старше Чабкуга, прожившего не одно столетие. Еще в детстве Михин поинтересовался у своего учителя, почему шаманы не рождаются женщинами, на что получил ответ: «Шаманы должны посвящать себя полностью духовному миру, не имея права жениться и заводить детей, иначе Предки отвернутся от них, откажутся откликаться на зов, тем самым забрав уникальный дар. Женщина же задумана природой, как приносящая жизнь в этот мир. Духи чтят высшие законы». Из разговора со Старейшиной выяснилось, что он ждал Михина, так как духи предупредили его о приходе избранного. Он все эти годы пытался и до сих пор не теряет надежды связаться с шаманами двух других кланов. Также юный Верховный узнал о судьбе примкнувших к Цульолю немногочисленных потомков исчезнувших кланов, в том числе и его собственного. Сначала Вождь запретил смешанные браки, но с подачи Чега, как проводника воли Предков, и из-за страданий несчастных влюбленных изменил своё решение, и кровь трех кланов смешалась, усилив новорождённых оборотней. Поразительным Михин нашёл уникальное поведение генов, благодаря которым дети независимо от пола через раз рождались другого вида, например, первый в отца, второй в мать, третий в отца и т.д., а не непонятными гибридами, как опасался Вождь. Такой расклад помогал сохранить и без того шаткое равновесие. Именно среди цульолей Верховный в полной мере раскрыл свой талант к целительству, по неизвестной причине не действовавший на почившего старика, но прекрасно излечивающий как животных, так и оборотней. Из этого им был сделан вывод, что люди неподвластны магии этого мира, так как чужды ему. Тогда был ли Чабкуга его частью или он тоже откуда-то пришёл? А сам Михин? Вопросы, на которые у юноши не было ответов, назойливо терзали его беспокойными думами. В клане на севере шаман провел около двух лет, помогая ему восстановиться и пытаясь через духов связаться с «потерянными», как их тут прозвали, заодно узнавал больше и про Чужих. Чем те занимаются последнее время, чем живут и на каких территориях обосновались. Вопиющее негодование Михина вызвала новость об их жестоком обращении с природой и животными. Об истреблении, уничтожении, разрушении. Несчастные звери, никогда не отделяемые от соседствующих с ними оборотней ни физическими, ни моральными границами, одичали в несправедливой борьбе за территорию, потеряв гармонию и сплочённость, что людям оказалось только на руку. Верховному предстояло как можно скорее приструнить Чужих, обезумевших от своей вседозволенности, поэтому он покинул Цульоль, несмотря на уговоры переживавшего за него Старейшины, уже взявшего в ученики мальца, родившегося с меткой. Путь его лежал в дремучие леса, когда-то спрятавшие в себе «потерянные» кланы, и он обещал быть тернистым и долгим. Почти три года скитаний вместе с примкнувшими к Михину близнецами из лисьего клана, спасёнными им из плена Чужих, были потрачены на наблюдение за вторженцами, на зарисовки их образа жизни и технологий. Юноша Уц (добрый) и девушка Эк (звезда), немногим младше Верховного, худо-бедно научили его языку так называемых ими чоков (пришельцев) и рассказали всё, что успели узнать о них за бесчисленные полнолуния жизни в неволе. Близнецы поведали шаману об оружие, которым убили весь их клан, стреляющем пулями револьвере, способном лишить жизни одним выстрелом даже с расстояния. — Чудесаааа… — только и протянул тогда Михин, не представляя, что они смогут противопоставить такой «штуке». Клыки и когти? Так чтобы их применить, до цели ещё добраться нужно. Естественно, духи, попрятавшиеся в редких растениях и деревьях и с трудом идущие на контакт, сильно помогали Верховному в наблюдении, всегда предупреждая о возможной опасности, благодаря чему их ни разу не обнаружили. Что касается животных, встреченных троицей на пути, до некоторых из них удалось достучаться, другие же настолько глубоко ушли в себя от пережитых ужасов, что даже кидались на оборотней. Шаман, к сожалению, умел исцелять только тело, но не душу. Поиски «потерянных» в Мёртвых Лесах, окрещенных Михином так за звенящую тишину, как на внешней частоте, так и на внутренней, изматывали, не принося пользы. Тропы путали их, водя кругами, а духи не откликались даже на зов Верховного. Ранее цветущая и играющая красками флора, нежащаяся под теплыми лучами всегда яркого солнца, закрылась, попряталась под давлением замогильного холода, проникающего под кожу и замораживающего не оболочку, а внутренности. Даже оборотни, со своей горячей кровью способные выжить на суровом севере, чувствовали себя здесь неуютно, всё время ёжась. Царящая в густых Лесах атмосфера наводила оцепенение на их умы, замедляя мысли, словно одурманивая и отваживая от того, что должно быть скрыто. Но на Михина эта, безусловно, магия не действовала, принимая его как часть себя, из-за чего ему приходилось постоянно возвращать в реальность теряющих с ней связь близнецов. Через несколько дней такого «веселья» Верховный устал настолько, что внезапно для оборотней сел прямо там, где стоял, и сколько бы они его не звали, не реагировал, погрузившись в глубокий транс. Он понял, что по-хорошему к «потерянным» их не пустят. «Отделившись» от тела и войдя в нематериальный мир, Михин наконец почувствовал долгожданную связь, зыбкую, но она была, и последовал за ней, ухватившись как за ниточку. Своеобразная путеводная звезда привела его к духу-хранителю Леса, истончившемуся, почти прозрачному, погрузившемуся в летаргический сон. «Вот почему он не выходил на контакт, просто не слышал меня.» — Уважаемый хранитель, — поклонился юноша, мысленно касаясь духовными «руками» чужой ауры, как при целительстве реальными — чужого тела, — Я новый Верховный шаман, Вы скорее всего не знали о произошедшем. — но никакого отклика не добился. Михину вспомнились слова старика: «Если дух не реагирует на тебя, мальчик, собери всю волю в кулак и твёрдо скажи ему: явись, ваяв, коли жизнь дорога!» Он тогда удивился: а что, шаман и правда может уничтожить? Оказалось, это выражение было неправильным. Нельзя стереть духа из мира, можно украсть энергию, по сути, вобрав его в себя, чтобы стать сильнее. «Но поступивший так Чихлам считается проклятым, злым, ты можешь припугнуть, но делать такое… забудь!» — Явись, ваяв, коли жизнь дорога! — готовый сейчас на всё, отчаянно прогремел Михин, хлопнув себя по бёдрам для пущего устрашения, и уставился на хранителя угрюмым взглядом из-под бровей. Спустя мгновенье аура духа покрылась рябью, приходя в движение, и слабый голос в разуме Верховного радостно произнёс: — Это ты, Чабкуга? ******************* Салар — Сколько еще мне это терпеть?! Сколько?! — Салар сметает резким движением чертежи со стола и опирается на него, с трудом удерживаясь на иссохших ногах. Всхлипывает жалко, вскидывая руку в фантомном желании провести по лицу, но, как всегда, одергивает себя, кривясь от отвращения к тому, во что превратилась его когда-то прекрасная внешность. — Как же я хочу просто сдохнуть. Огромный кабинет его, замурованный от солнечных лучей и освещаемый только тусклыми настенными лампами, весь забит книгами, рукописями, фолиантами. В правом углу располагается алхимический стол, в левом — горшки с растениями разных размеров, но неизменно желтого цвета. Его тут вообще многовато, как напоминание о драконе, преданном им. Образовавшееся тогда проклятье-тюрьма, заточившее в себе две настолько же сильные сущности, насколько и контрастные; уникальное сочетание света и тьмы заставило Салара гордиться собой, придумавшим и продумавшим жестокий план победы в войне ради того, чтобы встать подле царя терруссов, своего брата, однажды уже избавившегося от него. Но представить тогда, что проклятье отрикошетит? Слишком был ослеплён приближающимся триумфом и не продумал возможных последствий. Магия наказала Салара за предательство и гибель дракона по своим законам, справедливо рассудив, что бременем его будет своими же руками исправить сотворённое и вернуть недостающий фрагмент временного кольца. Хэдраку не было суждено погибнуть в том тронном зале, а какой-то террусс решил, что может играть с судьбой? Ха! Вечная жизнь, наполненная физическими и душевными страданиями, превратила когда-то уверенного в себе, пышущего жизнью юношу в тень от тени, перенеся на его внешность то духовное разложение, которому он подвергся добровольно. К тому же и поселившаяся в нем чуждая магия отвергалась его сущностью, в итоге он стал походить на того старика-некроманта, заключенного им в драконье сердце. Салар алчно жаждал мирской награды за подвиг свой, а получил отдачей медленно гниющую плоть, высохшую, словно от длительного обезвоживания. Жалость к себе давно прошла, уступив место самобичеванию за недальновидность и самонадеянность. Хотел победить в войне любым способом? Каким же был глупцом. В погоне за сердцем пришлось покинуть утопающий в собственном болоте из непрекращающихся войн за ресурсы мир. Магия, порождённая проклятьем, направила его в Эридор, выбранный стихийно, а может и по какой-то высшей задумке, следующим пристанищем артефакта, который Салару необходимо уничтожить, чтобы освободиться. С отвращением посмотрев на себя в отражении колбы, он просовывает пальцы в лохмотьями свисающее, дырявое месиво на щеке, когда-то бывшее его прекрасной кожей, чувствуя блевотную вонь, как от развороченных собачьих экскрементов, недавно успевших подсохнуть. Ощущаемая подушечками вязкая слизь, выделяющаяся из мелко пузырящейся субстанции, оказывается последней каплей, и Салара выворачивает прямо на стол с мерзким звуком. Он падает на хрупкие колени и закатывается в беззвучных рыданиях. Вот он, спаситель терруссов, древний «змей», живущий в подземелье наедине с тьмой и уже ставший мифом-божеством своего народа. В такие моменты ему особенно вспоминались золотые глаза Хэдрака, восторженные полеты на его спине под песни игривого ветра и жаркие ночи, когда он утопал в ощущениях, щедро одариваемый ласками заботливого дракона. Салар не любил его, нет, но ему эгоистично нравилось быть любимым, быть центром чьего-то мира, чтобы потом разрушить его по щелчку пальцев, спалить кровоточащее сердце в пламени своих развлечений с чужими судьбами. ******************** Михин Знания, которыми с Михином поделились «потерянные», завели его в тупик. Он должен принести себя в жертву некому Салару, чтобы переродиться в нужное время и остановить грядущее разрушение Эридора… — Чабкуга знал, что истинное направление можем указать избранному только мы, потому и назначил тебя Верховным, простого шамана Хранитель никогда бы не пропустил. — Старейшина Кохоль окинул Михина внезапно сочувствующим взглядом и остановился на его светлых глазах. — Послушай, дитя, мне очень жаль, но ты появился в этом мире намного раньше необходимого. Вины твоей здесь нет, избранный должен родиться, когда нарушится равновесие, так гласит пророчество, но в наше время его нарушили насильно, по сути, призвав тебя. Вот почему чуть не умерла твоя мать. Жизнь, которой не предначертано случиться, провоцирует такую же смерть, чтобы сохранить баланс в природе, понимаешь? — Но ведь я… спас свою мать. — поражённо прошептал Михин, грузно опускаясь на грубый табурет. — Разве это не изменило судьбу? — Верно. Взамен духи забрали вашего Старейшину, ведь его смерть не была естественной, верно? — То есть и… и гибель всего клана на моей совести? — юноша поднял наполненный недоумением взгляд на шамана, страдальчески хмурясь. — Что ты, нет! — облегченно рассмеялся старец Кохоль. — Жизнь за жизнь, такова истина равновесия, рецепт благополучия и процветания. Почему, ты думаешь, у оборотней не стояла проблема перенаселения, как у тех людей-чужаков в их обречённом мире? За всем тщательно следили как Вожди и Старейшины, так и духи предков. А вторженцы нарушают гармонию с природой своими варварскими методами… Если это не исправить, Эридор погибнет. — И что мне делать? — решительно поднялся Михин, чувствуя внутри необъяснимую правильность слов шамана. — Тебя должен своими руками убить тот, с кем неразрывно связана судьба избранного, только так твоя душа сможет вернуться в этот мир, когда придет время. Используй это знание с умом, тогда поймёшь, как вернуть равновесие. — Старейшина протянул к юноше руку и по-отечески тепло потрепал по плечу. Сочувствие в его взгляде сменилось непоколебимой верой. Хотя какой он был юноша… скорее уж молодой мужчина, за своими странствиями и не заметивший внешних перемен. — Другими словами, я жертвенный агнец? — Мне жаль. Естественно, идти на добровольную смерть у Верховного не было никакого желания, но после беседы со Старейшиной в глубине появилось иррациональное чувство правильности такого поступка. Словно он и правда чужой в этом времени. Ещё и духи, как обезумевшие, назойливо нашёптывали торопиться, мешая думам течь спокойно и плавно. Но что ждало его в предсказанном пророчеством будущем? Стоило ли оно того, чтобы терять эту жизнь? Михину необходимо было узнать хоть толику информации, получить пресловутую мотивацию. Он решил вновь обратиться к Хранителю Мертвого Леса, одному из сильнейших духов, наверняка способному ему помочь. — Я покажу тебе, так и быть, но пообещай мне, что после вернёшь свой долг жизни перед этим миром и освободишь страдающую душу! — суровый голос громом прозвучал в голове шамана, заставляя и без того измученного Верховного дёрнуться от прострелившей висок боли, с трудом сдерживая стон. Сознание Михина помутилось, его стремительно затягивало в воронку, отрывая от физической плоти и связи с Эридором. Спустя миг отвратительных ощущений, словно его перекрутило и вывернуло наизнанку, он оказался на пустой заснеженной трассе рядом с непонятным продолговатым объектом белого цвета, стоящим на черных «штуках», по форме напоминающих колёса телег в его клане. — Эй, ты ещё кто? — резко обернувшись на звук своим астральным телом, Михин видит перед собой маленького белокурого мальчика, чьи глаза сияют потусторонним фиолетовым светом. С любопытством изучая явление глазами, ребёнок расплывается в пугающе-негармоничном оскале. — Ооо, так вот ты какой, спаситель его души… Последние слова странного существа расплываются, эхом преследуя шамана, и его вновь куда-то дёргает. Декорации сменяются, и вот уже не мальчик, а юноша, бледный, испуганный, с красными от слёз и недосыпа глазами жмётся к нему, крупно дрожа, а он крепко обнимает в ответ, с удивлением осознавая, что не управляет телом, а только наблюдает. — Винс, какие ещё гнусности я творил этими руками?! Скольких убил?! — надрывные вскрики превращаются в горькие рыдания, и Михин улавливает то же чувство обреченности, исходящее от юноши, что и сам испытывает сейчас в своей реальности. То же замешательство, ту же боль человека, за которого все решил несправедливый рок. — Скажи мне, что я сделал?! — хватается за его одежду, стискивая негнущимися пальцами, и поднимает голову, заглядывая в глаза пробирающим до костей, полным отчаяния взглядом. — Не ты, любовь моя, не ты… — успокаивающе шепчут губы Верховного, неподвластные ему, часть его из будущего. Значит, он всё же выбрал пожертвовать собой? — Мы оба знаем, что это кто угодно, но не ты. — Салар придёт за ним… за мной! Придёт, чтобы уничтожить, как и в лесу десять лет назад! — Ахаха! Глупец! — шипит Салар, направив на Михина свой иссохший когтистый палец, обтянутый огрубевшей тёмно-коричневой кожей, напоминающей кору дерева. — Единственный в Эридоре, в чьих силах заточить меня, сам явился за своей погибелью! Думаешь, я поверю в такое исключительное везение? — Не за просто так, конечно. — опускает голову Верховный, хмуро глядя исподлобья. Ему предстоит бартер на собственную жизнь. — Чего ты хочешь? — маг, заключенный в гниющую оболочку, настороженно нарезает круги вокруг пришельца, всей своей чёрной душой чувствуя исходящую от него опасность. — Ты поможешь оборотням вернуть равновесие в Эридор и заставишь Чужих добровольно покинуть принадлежащие кланам земли, отобранные грубой силой. Но без войн. Никакого кровопролития.