Истории из одного города

- Что слаще меда и сильнее льва? - Не знаю, мой повелитель. - Ты не любишь загадки? Летописцу было не до разгадывания ребусов. Он старательно пытался оттереть с руки что-то липкое, кусочек чего он вынул из шкатулки. Осторожно, чтобы раджа не заметил, юноша понюхал кончики пальцев. Пахло карамелью и клубникой. Не удержавшись, лизнул: было сладко. - Это сон, - хихикнул раджа. - Что сон? - Ответ на загадку - сон. Спать-то ты любишь? - Спать все любят - не стал спорить летописец. - Вооот. А старики, знаешь, как много спят? Только сны у нас все больше бытовые, о прошлом. - Сегодняшняя история будет про сон? - Возможно. Ладно, что-то заговорился я с тобой. Бери карандаш, листок и записывай. + + + Когда родилась Тинка, Аржеку было четыре года. Знакомство их не заладилось с самого начала. Лишь только мамочка вернулась из роддома вместе с вопящим красным уродливым существом, мальчик понял, что в его славном уютном мирке отныне всё будет иначе. Уже не центр вселенной, пуп мироздания, главный человек в семье - теперь он на периферии, и нежности, любви и заботы на него уже не хватит. Он, возможно, смог бы если не полюбить сестру, то хотя бы смириться с ее существованием, будь она нормальной, такой как все. Но уже в год стало понятно, что у девочки большие проблемы с развитием. Аржек слышал, как папа кричал на маму за неплотно закрытой кухонной дверью, что с такими диагнозами ребёнка нужно сдать в специализированное учреждение. Он тогда очень обрадовался, решил, что мама послушается папу - она ведь всегда и во всем его слушалась. Но в этот раз что-то пошло не так: не Тинка исчезла из их квартиры, а спустя пару месяцев папа собрал чемодан, поцеловал Аржека в лоб и ушёл, чтобы больше не вернуться. И это была еще одна дополнительная причина для ненависти. В шесть лет Тинка очень плохо разговаривала. Но это компенсировалось невероятным теплом и светом, которые она отдавала миру. Даже посторонние замечали, что рядом с ней становится легче дышать, хочется петь и улыбаться. В их доме стали появляться многочисленные гости - всем хотелось отогреться возле неё. Только одного человека не грела и не радовала ее невероятная аура. "Асек " - с радостным писком неслась она обнимать брата, стоило ему вернуться со школы или секции. А ему казалось, что ее руки всегда потные и липкие, что они могут запачкать рубашку. Он отстранялся и уходил в свою комнату, и сидел там целыми вечерами в одиночестве, запершись изнутри. Когда мама с сестрой приходили поболеть за него на соревнованиях, он готов был сгореть со стыда перед сверстниками. Ему казалось, что все смотрят на ее некрасивое лицо с выпученными глазами и вечно приоткрытым ртом и втайне хихикают над ее ущербностью. В десять Тинка серьёзно заболела. Ее стали мучить ночные кошмары. Она практически перестала спать, чахла и слабела. Начались долгие походы по специалистам. Врачи, все как один, разводили руками: анализы и обследования говорили, что ребёнок абсолютно здоров, и происходящее с ней непонятно. Одно было ясно: девочка умирает. Последний врач, у которого они побывали, всерьез посоветовал маме поискать какую-нибудь знающую деревенскую бабку, так как случай явно не медицинский. В среду, когда Аржек вернулся домой, мама поставила его перед фактом: завтра в три они должны быть на вокзале - у неё уже куплены билеты в Москву. Там их ждало супер-крутое медицинское светило. - Я не могу. У меня тренировка, - хмуро бросил Аржек, стаскивая в прихожей ботинки. - Это важнее! И тут он взорвался. - Это важнее для тебя, не для меня! Возишься с ней, как с пипец каким сокровищем. Может, хоть раз мои пожелания услышишь? - Я жду тебя завтра в три часа дня. Постарайся не опаздывать. Больше она ничего не сказала, ушла к Тинке. Мобильный Аржек отключил еще перед первым уроком. После занятий пошёл на тренировку. Правда, на упражнениях сосредоточится не получалось, и тренер был недоволен. Для надежности после тренировки Аржек еще попрыгал с другими мальчишками с гаражей, погонял мяч во дворе. "Они просто поедут без меня. Это их дела и проблемы, а я тут не при чём. В конце концов, мне четырнадцать лет, бывало, что проводил в одиночестве неделю, и мать это знает", - успокаивал он червячка сомнения, грызущего его. Пришёл он около одиннадцати. Тихонько открыл дверь. Мама ждала его в прихожей. Мельком взглянула на расхристанную одежду, взлохмаченные волосы и красное потное лицо. Молча дала пощёчину и ушла на кухню грохотать кастрюлями. Прежде Аржека никогда не били, Даже в детстве за серьезные шалости не шлепали, но лишь проводили воспитательные беседы. И вот сейчас… и опять из-за неё! Сперва было просто обидно. Жирная черная пиявка присосалась к его груди. Не раздеваясь, он лег в надежде заснуть, но она не давала: пухла, разбухала, насасываясь им, заставляла ворочаться с боку на бок. А потом лопнула и обдала жаром нестерпимого стыда. И это оказалось во сто крат хуже. Он понял, что заснуть не получится, встал, подошёл к кухонной двери. Постоял с минуту, но зайти так и не решился. В комнате Тинки горел ночник. Мальчик заглянул туда, стараясь не шуметь, если вдруг сестра дремлет. Но она не спала: сидела поверх одеяла, обхватив колени руками. Аржек поразился, насколько она стала худой и прозрачной. - Асек?- В голосе девочки совсем не осталось былой беззаботной искристости, только тихая грусть. - Ты чего не спишь? - спросил он нарочито равнодушно, присаживаясь на край постели. С розовых стен на него пялились мультяшные звери. - Асек. Больно кусают. Ай-ай… Страшно. Сестра дернулась и крепко обняла его, больно впечатавшись макушкой в подбородок. Он опустил руку ей на затылок, покрытый светлым пушком. (Нормальные волосы у неё с младенчества так и не отрасли.) - Кошмары, да? Бедная малышка. Если б я мог, обязательно помог бы тебе. Слова утешения выходили у него неубедительными и плоскими. Но девочка подняла голову и посмотрела с такой надеждой, что поутихший стыд снова укусил его куда-то под рёбра. - Асек! Помочь. Асек большой, большой и сильный, - живо залопотала Тинка. - Я же не могу пробраться в твои сны, глупая. Сестра посмотрела на него серьёзно, по-взрослому. Никогда прежде он не видел у неё такого взгляда. - Спать, - она сложила ладони лодочкой, прижала к щеке и закрыла глаза. Потом снова открыла их и повторила настойчиво: - Спать. - Так ничего не выйдет… - начал Аржек, но девочка перебила его: - Асек, спать. Вздохнув, брат покорно повторил ее жест. - Ну, вот видишь - решил он закончить свою мысль, открывая глаза, и осекся. Комнаты не было, квартиры тоже. Да что там, даже на пейзаж их спального района в провинциальном городке окружавшее похоже не было. До горизонта простирались песчаные сопки с редкими зелёными кустами, покрытыми фиолетовыми цветами. Небо было такой густой голубизны, как бывает только на юге. И пахло, одуряюще пахло солнцем и морской солью. Это выглядело и ощущалось настолько реально, что мальчик потянулся ущипнуть себя, развеять наваждение. - Не стоит – вдруг и вправду проснешься, - раздался за его спиной звонкий девичий голос. Резко обернувшись, он увидел Тинку. Впрочем, от сестры у этой незнакомой девочки была разве что пижама в разноцветных воздушных шариках. Никаких выпученных глаз под белесыми ресницами, приплюснутого носа, шишковатого черепа. Узкое личико, похожее на мордочку лисицы, с россыпью золотистых веснушек, рыжие косички, перевязанные красными ленточками. Лже-сестра сидела по-турецки, зависнув в метре над землёй. В зубах у нее была тонкая сухая травинка. - Тинка? - в бескрайнем удивлении пробормотал мальчик. - Я Тинка - ты Аржек. Девочка заливисто расхохоталась и опустилась рядом с ним на землю. - Я сплю? - Спишь. Только сон этот мой, а ты в нем гость, так что веди себя прилично. - А почему ты такая? - Какая? Рыжая? Красивая? Нооормальная? - передразнила она его собственную раздраженную интонацию и снова рассмеялась. А потом сказала уже серьёзно: - Я не знаю. Нам так проще, наверно. - Нам? - Мне и знакомой тебе Тинке. - Так вы разные личности? - понимающе хмыкнул Аржек. - И да, и нет, но не забивай себе голову. Это слишком сложно. Посмотри лучше, как тут классно. Аржек ещё раз оглядел окрестности. Здесь, правда, было здорово. Теплый, но не душный ветер взъерошил ему волосы. Большая разноцветная бабочка уселась на запястье. Это точно было одно из лучших мест, где ему доводилось бывать. - Просто офигеть, как классно - выдохнул он с восхищением. - Это все я сделала. - девочка улыбнулась, довольная его похвалой. И тут земля содрогнулась, рябь пробежала по сопкам, а Тинка вскрикнула, как от резкой боли. - Что происходит? Радостная лёгкость схлынула с лица сестры. - Пойдем покажу. Она приобняла его за плечи. Мгновение, и вот они стоят на голой белой скале, а под их ногами бушует сизое море. Черные тучи на горизонте сливаются с ним. На прибрежный песок из воды выползают, вытекают, выплескиваются огромные бесформенные твари, словно сотканные из чёрного клубящегося пара. - Понимаешь, у другой меня есть привычка тащить сюда всякую гадость. - Гадость? - непонимающе переспросил Аржек. - Ну, вот там, - она указала вглубь шевелящегося нечто, - разочарование в жизни Семена Степановича, соседа нашего, вот здесь – не успевшая развиться раковая опухоль тёти Жени, а вот, - кивок в сторону наиболее густого и тёмного куска тумана, - мамина тоска по папе. Она забирала все, что считала плохим, мешающим, отравляющим жизни людей. Несла сюда, а мне нужно было что-то со всем этим делать. И тогда я придумала топить всё в море - оно же такое большое и необъятное. Но однажды они начали вылезать… Она помолчала и закончила совсем грустно: - А теперь они грызут и едят меня. Делают мне очень больно. И я не знаю, как быть. Я не справлюсь. И наверное, мы скоро умрём. - И ты решила, что я смогу помочь? - Не я решила. Она. Они замолчали и синхронно посмотрели вниз. Еще одна дымная тварь вгрызлась в берег, и он содрогнулся. Лицо Тинки исказилось гримасой боли. - Это же твой сон! Может, ты представишь их как-нибудь по-другому, более милыми? - Я могу их увидеть и представить какими угодно, но они продолжают жрать меня. Лучше уж так, чем наблюдать, как тебя пожирают белоснежные козочки или хорошенькие котятки. Я пробовала, - она передернула плечами. - Получается какая-то совсем уж криптота. Аржек снова задумался. - Мама когда-то говорила: чтобы перестать бояться, нужно сделать страшное смешным. - Нарисованный на шприце Гуффи не сделает укол менее болючим. - Да погоди ты. Я сейчас думаю не про тебя, а про себя. Я сражусь с ними, только они должны быть максимально абсурдными и глупыми. - Так пойдёт? - девочка даже бровью не повела, а у подножия скалы уже копошилась стая героев мультиков вперемешку со зверушками. - Канает, только вот еще. Мне нужно какое-нибудь оружие и защита. Если можно, тоже что-нибудь странное и смешное. Тинка вынула из-за спины большое зеркало и протянула брату. - Устроит? Он не смог сдержать улыбку. - Была - не была. Со мной же не может случиться ничего плохого. Это же просто сон. - Для тебя определённо да. - Ну, я пошел. Вот так, с сияющей алюминиевой кастрюлей на голове и наперевес с половником он кинулся вниз. Надеясь, что бесконечные тренировки по кендо не прошли даром, он врезался в самую гущу странных созданий. Рыжая старалась изо всех сил, и его противники были не страшными, а нелепыми. Он сделал подсечку утке с головой Микки Мауса, не сразу попал по спине толстого зеленого бегемота в котелке и сюртуке. Маленькие юркие тушканчики разбегались у него из-под ног. - Отлично, сестрёнка! - заорал он во всю мощь лёгких. - А теперь придумай, что мое волшебное оружие обращает их во что-нибудь съедобное, например, в сахарную вату. Это ведь твой сон, ты в нем можешь все! Горящий священным огнём половник разил направо и налево, и враги под его напором рассыпались на розовые, голубые и белые сладкие облака. Аржек плотоядно облизнулся. Девочка хохотала. Дети сидели на скале и болтали босыми ступнями над спокойной бирюзовой гладью воды. Они были липкие с ног до головы, а от приторного вкуса во рту слегка подташнивало. - Ты был бесподобен, - Тинка мечтательно прикрыла глаза. - Просто рыцарь без страха и упрёка в могучих кастрюльных доспехах. А я, кажется, наелась сладкой ваты на всю оставшуюся жизнь. Слушай, а вдруг... - она посерьезнела, - вдруг где-то глубже есть еще одна я. И сейчас, съев всё, мы просто передали это ей. Мальчик, подумав, покачал головой. - Сомнительно. И вообще, это слишком сложно, не забивай себе мозг. В любом случае, если она есть, она знает, кого звать на помощь. Он гордо выпятил щуплую грудь и расправил плечи. Сестра прыснула. - Скажи, а среди этих тварей было что-нибудь от меня? Ну, плохое, тёмное. - Нет. Она пыталась забирать, но ты не давался. - Вот и передай ей, что не надо. Пусть даже не думает. - Сам передай. Глупый, ты ведь даже не понял, что она намного больше меня, старше. Я просто хранительница её снов. Всего лишь одна из граней души. Ничего, дорастешь - поймёшь. В любом случае, спасибо. Без тебя я бы не справилась. А теперь тебе пора возвращаться, братик. И она пребольно щелкнула его по носу. Последним, что успел он ухватить из ускользающего видения, были огненно-рыжие косички на фоне золотистых сопок. Аржек проснулся на рассвете. Свернувшаяся рядом клубочком Тинка счастливо улыбалась и причмокивала во сне губами. Осторожно, чтобы не разбудить ее, он слез с кровати. Мама все еще была на кухне. Она смотрела на встающее за окном солнце, и ее плечи подрагивали от беззвучных рыданий. Мальчик обнял ее. - Мамочка, не плачь. Теперь все будет хорошо. Тинка поправится. Она подняла на сына заплаканные недоумевающие глаза. - Правда-правда. Мы победили с ней сегодня. А если она опять понаберет всякой гадости отсюда и ей станет плохо, я с моим волшебным половником всегда приду на помощь. Женщина не ответила, только крепко сжала обхватившие ее руки. ××× Украдкой смахнув с ресниц капли сентиментальной влаги, что скопилась к концу истории, летописец спросил: - Повелитель, давно хотел узнать. Зачем нужен этот закон - про то, что рассказ каждого должен быть записан, пока он не умрёт? Эти стопки бумаги потом ведь никуда не идут. Хранятся в архивах и только пылью покрываются. - Я хочу, чтобы, когда всего не станет, от каждого осталось по чуть-чуть. Быть может, это сохранится: буквы, слова судьбы. - Чего не станет? - Мира, - Раджа смотрел за окно. Серые потеки дождя разбегались по витражу, и казалось, что рыцарь, изображенный на нем, плачет. - Нашего, моего мира. От сгорбленной сухой фигурки правителя, от того, каким мрачным, безжизненным тоном он это произнёс, летописцу вдруг стало жутко.