Истории из одного города

В этот вечер раджа был печальнее обычного. Он долго рассматривал простенький фернамбуковый смычок, вынутый из шкатулки. Летописец уже стал нервничать и нетерпеливо постукивать карандашом по столу. Наконец, когда солнце уже почти закатилось за горизонт, правитель заговорил. *********** - Тик-так, тик-так, - назойливые звуки заставили Антона открыть глаза. Он лежал на скрипучей кровати в комнате с низким потолком, освещённой тусклым дневным светом, просачивающимся через оконный проём. Мужчина сел, пытаясь вспомнить, как здесь оказался. Память выдала череду ярких событий его жизни, наполненной взлётами и падением, радостью и болью - но они никак не складывались в единую картину. Он оглядел комнату, надеясь отыскать зацепки к происходящему. Комната как комната - полутёмная, пыльная, с пожелтевшими обоями, из мебели - лишь стул, старенький шкаф и две кровати. В ней витал неуловимый аромат старости и увядания. Единственной яркой деталью интерьера были висевшие над дверью огромные старинные часы с длинным маятником - это их громкое тиканье разбудило его. На второй кровати, опустив голову, сидел мужчина... стоп! Он был здесь давно или появился только сейчас? - Вы кто? - собственный голос показался Антону тусклым и чужим, будто звучащим из-под толщи воды. - Борис, - ответил его сосед по комнате столь же бесцветным голосом и снова уставился в одну точку. - Что вы здесь делаете? - Не знаю. А вы? - Тоже не знаю. М-да, с информацией негусто. Антон встал и подошёл к окну. За ним в вечерних сумерках виднелся спальный район города: панельные многоэтажки, дворы, автостоянка и улица в отдалении. До боли знакомый район, в котором Антон провёл и лучшие, и самые ужасные годы своей жизни. Череда воспоминаний ворвалась в его мозг, который, наконец-то, выдал нечто, напоминающую непрерывную цепь событий - но её конец обрывался. - У меня что-то с памятью, - проворчал Антон. - Я не помню, как сюда попал. - Я тоже, - безразлично отозвался Борис. - У нас у обоих амнезия? Но на психушку это место непохоже - мы ведь в оживлённом спальном районе... - Антон осёкся, осознав вдруг вопиющую неправильность пейзажа за окном. Город был мёртв и недвижен: ни одного человека во дворе, ни одна машина не ехала по улице, и даже деревья не росли там, где прежде располагался сквер. Не лаяли собаки, не открывались двери в домах, и ни в одном окне не горел свет. - Что здесь произошло? - медленно проговорил Антон, чувствуя накатывающий страх. - Где? - Борис встал и тоже подошёл к окну. - Психушка и есть, - констатировал он. - Вон двор для прогулок, а вон забор. Антон уставился на собеседника. Тот, похоже, и впрямь был психом и видел в окне какие-то свои картины, отличные от реальности. Антон попятился. Надо скорее выбираться отсюда, найти кого-нибудь из друзей и узнать, что произошло. Он дёрнул ручку двери, но она оказалась заперта. - Они всегда запирают палаты перед отбоем, - не оборачиваясь, сказал Борис. Антон подёргал ручку сильнее, забарабанил в дверь, закричал. Никто не отозвался, зато часы стали громко отбивать девять часов. - Разгадай смысл сказанного прежде, чем вновь пробьют часы. Тогда сумеешь выйти. - Что? Что вы имеете в виду? - Вы это мне? - Борис обернулся. - Вы только что сказали про какую-то разгадку. - Я ничего не говорил. Я думал, это вы сказали. В наступившей тишине мужчины уставились друг на друга, а бесцветный голос из ниоткуда произнёс: - Она как мост между землёй и небом, что помещается в руке. Она мертва, но плачет и смеётся и пробуждает к жизни тех, кто с ней уже распрощался. - Мост между небом и землёй... Бред какой-то, голоса в голове уже начались... - сказал Борис. Он сел на кровать и обхватил голову руками. - А я ведь когда-то почти простился со своей жизнью, но меня пробудила она - музыка. Точнее, скрипка, - Антон улыбнулся. - Пожалуйста, не надо о скрипке! - Борис вздрогнул. - А ведь всё сходится! Она помещается в руке, но её звуки могут стать мостом к небу. Как стали им когда-то для меня. О, я многое сейчас вспомнил! Борис сгорбился и отвернулся к стене. Антон ходил взад-вперёд по комнате и рассказывал. - Родители хотели, чтобы я стал программистом. Они говорили, что у меня технический склад ума и я смогу хорошо зарабатывать программированием. Да, я любил точные науки и меня приводила в восторг техника. Увы, длинные логические рассуждения давались мне неважно: моё внимание постоянно отвлекалось и скакало, я был рассеянным и мечтательным. В школе я неплохо успевал по математике и физике за счёт интереса к учёбе и фантазии: я мог придумать множество способов решения одной задачи - просто ради удовольствия. Но в институте меня увлекла весёлая студенческая жизнь: тусовки, пьянки, дискотеки, девушки... Я начал косить лекции, брал у одногруппников конспекты, чтобы наверстать упущенное, начинал переписывать их и бросал, чувствуя отвращение к нескончаемой череде рассуждений и формул. Начинал готовиться к экзаменам, звонил друзьям, чтобы готовиться совместно, потом уходил с ними тусить на пати. Я кое-как дотянул до третьего курса, а там меня отчислили. Веселье закончилось: родители потребовали, чтобы я искал работу. Я устроился программистом в какую-то контору, но, быстро осознал, что программирование - не моё. Да, я любил компьютеры, мне нравилось писать программы для сложных устройств. Я чувствовал, что вношу свой вклад в технический прогресс, и часто мечтательно размышлял о том, как приближаю великое будущее человечества, когда роботы станут нашими помощниками, и благодаря им, мы покорим космос... Погружаясь в свои мечтания, я отвлекался от программы и потом не мог на ней сосредоточиться. Делал в коде кучу ошибок, поиск которых превращался для меня в каторгу. Я опаздывал на работу, срывал дедлайны, не мог найти общий язык с коллегами, которые казались мне занудами. В итоге меня уволили. Я устраивался работать ещё в две фирмы, но там повторилась та же история. Я решил, что мне не суждено быть программистом, и устроился работать системным администратором - вроде, работёнка непыльная и стабильная. Но там я просто помирал от скуки: поиск неполадок в системе и обновление баз данных совсем меня не увлекали. Сидя целыми днями в офисе и мучаясь бездельем, мои коллеги-админы бухали по чёрному. Я стал участвовать в их пьянках и быстро пристрастился к алкоголю. Но они-то и про работу не забывали и были внимательнее, чем я. После того, как из-за моего раздолбайства оказалась удалена корпоративная база данных, меня уволили и оттуда. Я никак не мог найти себя: от сидения в офисе меня тошнило, фрилансером я не стал, поскольку, сидя дома, не мог сосредоточиться на работе, творчество не привлекало... Гуманитариев я презирал, считая тупыми и бесполезными, а любимая мною техника не отвечала взаимностью, казалось, ломаясь при одном моём приближении. Деньги от немногих случайных заработков я тратил на выпивку - алкоголь постепенно затягивал меня в свои сети. Родители выгнали меня из дома, подбрасывая лишь немного денег на сьём комнаты в коммуналке. От меня ушла девушка, а моя жизнь потеряла смысл, превратившись в череду запоев. Когда я лежал в квартире среди пустых бутылок, мне позвонил друг по институту и пригласил на свой квартирник: он играл на скрипке в начинающей рок-группе. Я нехотя согласился, хотя проспал бы квартирник, если бы он за мной не заехал. Я сидел и слушал музыку, и в моей душе что-то переворачивалось. Тягучие звуки скрипки, казалось, говорили мне о чём-то невыразимом, светлом и таинственном, чего в моей жизни никогда не было, но я мечтал о том, чтобы оно когда-нибудь появилось. Раньше я был далёк от музыки: ни шансон, который слушал отец, ни попса, которой пичкала меня девушка, не вызывали у меня восторга. Но теперь я вдруг понял, что такое подлинное искусство и как оно прекрасно. Я стал ходить на концерты с другом, потом упросил его научить меня играть на скрипке. Оказалось, что у меня есть музыкальный слух, а собственная игра, хоть и сложно мне давалась, приводила меня в экстатический восторг. Я понимал, что великого музыканта из меня уже не выйдет: для этого надо было начинать играть намного раньше. Но, слушая песни знакомых рокеров, я нередко морщился от их текстов и думал, что сам написал бы совсем по-другому. Так я начал писать стихи, а потом перешёл на прозу, которая давалась мне лучше. Я стал писателем-фантастом: свою давнюю мечту о техническом прогрессе и светлом будущем человечества я теперь воплощал в книгах. Игра на скрипке помогала мне найти вдохновение, вызывая у меня мечты о нездешних мирах. С алкоголем я завязал, хотя моя жизнь продолжала оставаться довольно беспорядочной. Постепенно у меня появился свой круг читателей, а потом и преданные поклонники. Многие люди писали мне, как мои книги изменили их жизнь. Я стал потихоньку издаваться и неплохо зарабатывать себе на жизнь. У меня было множество планов, я мечтал стать великим, известным на всю страну, а потом... - Что потом? - А потом я ехал на машине на встречу с читателями, я торопился, машина вылетела на встречную полосу, был удар и... - Вы оказались в больнице? - Нет, я оказался здесь. Я думал, что умру, но... Антон застыл. Вся информация вдруг сошлась в одну точку, и часы начали отбивать время - всё те же девять часов. - Время здесь стоит, и город мёртв. Это значит, что и мы мертвы, - прошептал Антон. - Я давно этого ждал - но где же небытие? Я хочу исчезнуть и больше ничего не видеть и не слышать. - Может быть, небытие ждёт вас за дверью. Но мне, мне-то оно зачем?! - воскликнул Антон. - Я так много хотел ещё написать, и музыка... Я люблю музыку и не хочу прощаться с ней. - Идите, - махнул Борис рукой в сторону двери. - Думаю, вам откроют. - А как же вы? - А я не отгадал загадку, и потому... Его прервал голос: - Чрезмерно натянутое - рвётся, чрезмерно высокое - режет, чрезмерно низкое - вызывает страх, а малое и неприметное может свести с ума. - Это что, ещё одна загадка? - хмыкнул Антон. В этот раз он ничего не понял. Какие-то зловещие утверждения про чувство меры, которое следует соблюдать, иначе тебя ждут беды. Но меру Антон не любил и не ценил. - Загадка будто про меня, - сказал Борис. - Про мою жизнь. Она была натянута, словно струна - слишком сильно натянута... - Струны не сводят с ума, - возразил Антон. - Наоборот, дарят покой измученной душе. - Сводят, ещё как сводят... Это про них загадка и про музыку. Чрезмерно высокие звуки режут слух, а тонкой струной, вызывающей их, можно порезать вены. А низкие ноты - о, как зловеще они умеют звучать на скрипке! Да, этот скромный музыкальный инструмент без труда вызовет безумие. Антон пожал плечами. Что за мрачные ассоциации - и как эти ассоциации может вызвать скрипка?! - У вас, наверно, была тяжёлая жизнь, - предположил он. - Да, да. Эта загадка заставила меня вспомнить то, о чём я предпочёл бы забыть... Матушка у меня была женщиной властной и твёрдой, как кремень. Если бы не она, про меня бы, конечно, не говорили: "юный вундеркинд", "современный Моцарт", "золотое дитя". Если бы не она, не было бы бессонных ночей-репетиций, истерик от усталости и... Папа не выдержал бремени взращивания гения и ушёл от нас, когда мне было пять. Ушел, правда, не в другую семью, а радикально - передавив галстуком сонную артерию. Именно я нашел его, застывшим, уродливым, с вывалившимся набок синим языком. А мама просто сказала: "Играй, у тебя завтра отчётный концерт. С остальным я разберусь". Я не видел, как выносили тело, не был на похоронах, и даже слезы мать прятала от меня - ведь это могло взволновать меня, а я должен был играть. И я играл. До одури, до нервных срывов, до сведенных судорогой пальцев. До почётных титулов, грамот, побед и оваций. Лишь бы быть первым, лишь бы мама была мной довольна. Когда все полетело к чертям? Мне было 14. Исполнилось неделю назад. Мой день рождения не праздновали - нужно было готовиться к очередному конкурсу. В ночь перед выступлением мне приснился кошмар: скрипка в моих руках покрылась плёнкой кислоты, она разъедает кожу, но я не могу отшвырнуть ее, так как она прилипла к обожженной плоти. Сон был таким ярким и реалистичным, что, проснувшись, я не мог смотреть на инструмент: он вызывал приступы панического ужаса. - Мама, я не могу сегодня играть, - умолял я ее. - Мне нужно отдохнуть. - Глупости. Ты ведь не хочешь меня разочаровать? Нам нужен этот конкурс. Тебе всего лишь необходимо приложить чуть больше усилий. Гребаный конкурс, даже не всероссийский, а так, местечковый. Послушай она меня, или не послушай я ее, может, все пошло бы по-другому. Но я не хотел быть разочарованием, и я приложил усилия. И вот я стою за кулисами со скрипкой, от которой меня тошнит, весь в холодном липком поту. Выхожу на сцену. Кажется, что потолок сейчас обвалится мне на голову, а из зрительного зала смотрят бесовские рожи вместо человеческих лиц. Упираю скрипку в плечо… и чувствую, что она горит огнём. И сон тот вещий. Как же я орал… На скорой меня увезли прямиком в психиатрическую клинику. Меня лечили два года и добились значительных улучшений. Маме настоятельно рекомендовали покончить с музыкой, но она не хотела так просто расстаться с мечтами о моем светлом будущем. Очень осторожно и аккуратно она возвращала меня к прежней жизни. Поначалу все шло неплохо. Скрипка не вызывала у меня больше инфернального ужаса - разве что отвращение, но с ним я справлялся. Только вот между юным гением и побывавшим в психушке одутловатым подростком есть большая разница. Я перестал получать призы, меня больше не приглашали на фестивали. И к ненависти к музыке у меня прибавилось ощущение собственной несостоятельности. А самое плохое - я стал разочарованием для своей матери. В общем, случился второй срыв, а за ним ещё один. Последующие двадцать лет я провёл то в больницах, то в крохотной квартирке. Прежнюю, просторную и светлую, пришлось продать, когда я перестал получать гранты и премии. То были годы ненависти. Я срывал злобу за загубленную жизнь на матери. Кричал на неё до хрипоты, до боли в гортани. Сколько раз соседи вызывали полицию, думая, что я ее убиваю. Иногда становилось чуть получше, и даже удавалось поработать где-то. Потом возвращались кошмары, предвестники подступающего психоза. В них я всегда слышал музыку – гаммы, которые разучивал в раннем детстве. Потом мама умерла. А я... прожил, вернее, просуществовал ещё лет десять. После ее смерти в мою жизнь пришёл алкоголь - до этого она не позволяла мне окончательно деградировать. Я был настолько жалок, что даже не смог покончить с собой, как отец. Просто подох - весной, от последствий алкогольной энцефалопатии. В лечебнице, ставшей мне вторым, а скорее, основным домом. Такая вот счастливая музыкальная жизнь. Оба молчали, погруженные в свои вновь обретенные воспоминания. Тишину разбил громкий монотонный бой часов. Скрипнув, приоткрылась дверь. Из образовавшейся щели падал мягкий свет и доносилась едва слышная скрипичная мелодия. - Достаточно, вы оба правы. Пришло ваше время уходить. Антон улыбнулся. Лицо его стало совсем юным, свежим и радостным. Не раздумывая, он шагнул к дверному проему. - Нет, пожалуйста, не надо, - Борис съежился и обхватил себя за плечи. Его мелко трясло. - Куда угодно, только не туда. Я не могу это слышать. - Не стоит бояться - подойди и загляни. Мелодия смолкла, едва Антон оказался за дверью. Теперь за ней царил полумрак и бархатная тишина. *********** - Знаешь, мальчик, сегодня я соврал тебе. Финал моей истории должен был быть иным для одного из ее участников. - За дверью их обоих ждала вечная музыка - как логичный итог прожитой жизни. Только одному она должна была стать наградой, а другому наказанием, - понимающий кивнул летописец. Правитель еще раз бережно погладил смычок и отложил его в сторону. - То, что ждёт нас за порогом, является прямым отражением прожитого. Но я пожалел его, рассказал иначе. Он жил тяжело и плохо, но моя ложь, быть может, сумеет что-то изменить, может она принесёт ему покой. Ты запишешь мои слова и они станут единственной истиной незыблимой и непоколебимой.