Долгая дорога

Я ненавижу философию. Нет, вы не понимаете. Не философию в принципе, как псевдозаумные разговоры о жизни, которая, кстати, именуется бытием, а философию как дисциплину. Те, кому доводилось сдавать экзамен по этому жуткому предмету, меня поймут. Те, кто делал это больше одного раза — тем более. Лично я пытаюсь получить хоть какую-нибудь оценку в зачетку четвертый год подряд. Пятая по счету попытка случилась в июне этого года. Я закрыл последнюю за все годы обучения сессию, дописал дипломную работу, и, вместо того, чтобы готовиться к защите, учил вопросы к экзамену по философии. Без заветной закорючки в зачетке, оставленной рукой Людмилы Семёновны, до защиты диплома меня никто допускать не собирался. Я это прекрасно понимал и, аккумулировав все свои способности — минимум знаний и максимум обаяния — отправился попытать счастья. В итоге попытали меня. Добрых полтора часа Людмила Семёновна вытягивала из меня что-то о космоцентризме, синтетических априорных суждениях, трансцендентальной логике и субъективном идеализме. Ни об одном из этих терминов я не имел ни малейшего понятия. Разве что о субъекте и идеализме, но только отдельно друг от друга и философии. Короче говоря, юбилейная попытка закончилась очередным фиаско. Следующая пересдача была назначена на начало июля, из чего следовало, что, если я провалю и ее тоже, на защиту диплома я не попаду и автоматически останусь с должниками до осени. Такая перспектива мне не улыбалась. Все июньские ночи я сидел над трактатами древнегреческих мудрецов, толстенными томами по классической философии и произведениями особо выдающихся представителей науки, впихивая в себя ненужные знания. Но, несмотря на все мои старания, к концу месяца я знал все о том, как приготовить энергетики в домашних условиях, сделать самые незаметные шпаргалки, и где спрятать труп взрослой женщины так, чтобы его никогда не нашли, и ничего о философии. Как-то раз, сидя с другом на трибунах стадиона после вечерней пробежки, я изливал ему душу. — Один экзамен остался, понимаешь, один! — сокрушался я, сбивая мыском кроссовки старую краску с деревянной скамьи. — И чего ей только надо от меня? — Может, взятки ждет? — предположил Васька. — Попробуй, сейчас почти все такие. Я всерьез задумался. А что? Друг плохого не посоветует, деньги в заначке есть… К заветному дню пересдачи я созрел. Вооружившись самой обаятельной улыбкой, конвертом с энной суммой денег и шпаргалками — на всякий случай — я отправился в универ. Думаете, я скажу, что все получилось? Как бы не так. Представьте себе самого неподкупного препода из возможных. Представили? Так вот Людмила Семёновна оказалась еще неподкупнее и выгнала меня взашей, не позволив даже билет вытянуть. Это было катастрофой. «Купить» ректорат я был не в состоянии финансово, даже при том, что теоретически это возможно, а без оценки в зачетке о защите диплома можно было не заикаться. Но даже не это было самым печальным — ровно через неделю Людмила Семёновна собиралась уйти в заслуженный отпуск. До сентября, ага. Сообразив, что так дело не пойдет, я решил сменить тактику. Натянув на себя самые неприметные вещи из гардероба и спрятав за солнечными очками половину лица, я подкараулил философичку около университета и прошпионил за ней до дома. Повезло, что он находился в нескольких остановках от корпуса, иначе мой план провалился бы с таким же треском, как каждая пересдача — в общественном транспорте она узнала бы меня в два счета. Но — все благополучно обошлось. Выведав, где она живет, на следующий день я пришел к подъезду с шикарным букетом лилий, сел на скамейку и стал ждать. — Людмила Семёновна, давайте поговорим! — сходу начал я, завидев ее во дворе. — Консультации для студентов я провожу по вторникам и четвергам с часу до трех на кафедре. Кабинет триста двадцать четыре. Дайте мне пройти. — Нет! — Я решительно заслонил собой подъездную дверь. — Я не уйду, пока вы не пообещаете мне еще одну попытку. Все, что угодно сделаю, Людмила Семёновна! Позвольте мне сдать экзамен. Тройки будет достаточно, честное слово! Я действительно был готов на все. Даже себя бы предложил, не будь я немного другого профиля. — Вы не знаете мой предмет даже на двойку, — со сожалением сказала она и посмотрела на наручные часы. — Я ж не вы, Людмила Семёновна, мне не дается такая сложная наука, как философия! — Неплохая попытка, Матвеев, но я не терплю подхалимов, — сказала она и отодвинула меня от замка домофона. «Кажется, хреновая была тактика», — с тоской подумал я, отходя в сторону. Я уже отчаялся однажды подержать в руках свой диплом, когда она внезапно сменила гнев на милость и сказала: — Пожалуй, мы можем найти компромиссное решение, и вы получите свою оценку. Даже выше тройки. — Как? — мгновенно воодушевился я. — Мне необходимо уехать завтра утром, но мой сын болен, и мне не на кого его оставить. — Не вопрос! То есть, конечно, Людмила Семёновна, я с радостью за ним присмотрю. За четверку я мог возиться с сопливым пацаном хоть с утра до ночи. Да я и на «удовлетворительно» был бы согласен, лишь бы в графе философия, в колонке напротив количества прослушанных часов стояла ее подпись. Даже лекарства готов был покупать за свой счет. И витамины. Бонусом. *** В назначенные 9:15 утра я как штык стоял у подъезда Людмилы Семёновны и нервно теребил парадную рубашку, заправленную в джинсы. Она вышла вовремя — секунда в секунду — такая непривычно легкая и красивая, что я даже усомнился в своей ориентации. В тот момент мне показалось, что женщины за тридцать — самые прекрасные и только их стоит любить. — Отлично выглядите, Людмила Семёновна, — просиял я. — Все, можешь уже не стараться, оценку я тебе и так поставлю, — ответила она, перекладывая в левую руку небольшую дорожную сумку. — Слушай и запоминай. В шкафчике над холодильником лежит аптечка, там же листочек с рецептом, таблетки лучше принимать во время еды. Не давай ему есть много сладкого и следи, чтобы не задерживался в ванной надолго. И не перепутай, пожалуйста, лекарства. — Все будет хорошо, — заверил я. — Честное слово. Людмила Семёновна посмотрела на меня, словно усомнилась в правильности своего решения, и вздохнула. — Надеюсь, вы поладите. — Обязательно, — заверил я. — Удачной поездки. Ой, чуть не забыл! А как его зовут? Она положила мне на ладонь связку ключей и едва заметно улыбнулась: — Марк. *** — Здравствуй, Марк, я побуду твоей нянькой на неделю, потому что за это твоя мама поставит мне оценку за экзамен. — Привет, Марк, я Дима. Давай знакомиться. — Приветствую тебя, юный падаван, я магистр Дмитрий и буду твоим наставником отныне и до конца недели… Я чертыхнулся, когда лифт доставил меня на пятый, а нормальной идеи, как расположить к себе чужого ребенка у меня все еще не было. Впрочем, выбора тоже не было, так что пришлось послать к черту все предрассудки, забыть о том, что даже балерун из меня вышел бы лучше, чем педагог, и идти знакомиться со своим протеже на ближайшую неделю. Оказавшись на лестничной площадке, я огляделся и шагнул в сторону двери с нарисованным белым по черному номером «42». Порывшись в кармане, достал ключи и слегка удивился, когда не обнаружил замочной скважины на привычном месте — на уровне груди. Здесь она располагалась так низко, будто бы для роста ребенка-дошкольника или первоклашки. «Надо было спросить, сколько пацану лет», — запоздало подумал я, открыл дверь и шагнул за порог. Марк ждал меня в прихожей. Честно говоря, увидев «пацана», я прифигел — на первый взгляд ему было лет двадцать — но еще больше меня поразило другое. Не знаю, с чего я решил, что мне придется возиться с простуженным или гриппующим ребенком, но я ошибся. Парнишка действительно чем-то болел, но это что-то было не простудой — он был прикован к инвалидному креслу. — Вот только не надо меня жалеть, ладно? — сходу предупредил он, поймав мой взгляд, устремленный на прикрытые пледом колени. На свою рыжеволосую голубоглазую мать он был похож разве что… да ничем он на нее не был похож. Может быть, самую малость — аккуратным прямым носом и острым подбородком, в остальном же я не видел ни намека на родство. Темные волосы средней длины, темные глаза, тонкий продолговатый шрам на правой щеке, который мне показался чем-то вроде родинок или веснушек — такой же естественной и неотъемлемой деталью. Черная футболка резко контрастировала со светлой кожей — видимо, он очень редко бывает на солнце. Увидев на ней принт со «Звездными войнами», я чуть улыбнулся: похоже идея с джедаями и падаванами была как раз то, что надо. Пока я молча пялился на него, пытаясь навскидку определить глубину задницы, в которой оказался, связавшись со взрослым и, скорее всего, обиженным на весь мир парнем, он снова заговорил: — Я Марк. Мать попросила тебя присмотреть за мной, да? Так вот, мне необходим минимум твоей помощи, так что не надо бегать за мной как наседка и делать то, с чем я вполне могу справиться сам. — Я знаю. — Что ты знаешь? — Что ты Марк. Он скептически оглядел меня с головы до ног и вздохнул: — Теперь я понимаю, почему ты не можешь сдать ей экзамен.