Раз за разом он возвращался к этой мысли, сколько бы ни думал…
Но ответ всегда был один и тот же.
— Нет, ничего уже не будет как прежде, — раздался голос, что прозвучал словно гром средь ясного неба в сознании главы Ордена Цзян. — Мы изменились. Все изменилось, — это было первое более менее длинное предложение, что Цзян Ваньинь услышал за неделю молчаливого игнорирования со стороны Вэй Ина, что отвечал либо односложно, либо просто кивал головой. — Вэй Усянь… — опешил, быстро оборачиваясь к темному заклинателю Ваньинь. Он не ожидал, что Вэй Ин сам придет к нему и заговорит первым, но вышло как всегда, что ещё больше заставило почувствовать себя ничтожным.Даже подойти и начать разговор первым не смог, боясь получить в ответ безразличие, или чего хуже ненависть и отвращение.
— Слушай… Цзян Чен, забудь обо всём, что я наговорил тебе. Я был немного не в себе, поэтому… — выглядел Вэй Ин все также плохо: ужасающие темные круги под глазами, бледная, словно мертвенно кожа, бескровные, утратившие цвет губы. Это заставляло Цзян Чена все сильнее и сильнее волноваться, из-за полнейшего непонимания происходящего с его почти единственным оставшимся близким, родственным человеком, — Прости, я на самом деле так не думаю, просто был на взводе, вот и… — Тебе не за что извиняться передо мной, наоборот, это мне следует. Извиниться за все те слова, что я кричал тебе в порыве отчаяния, за то, что винил во всем тебя, когда это даже на капельку не было твоей виной. За свое поведение после… За всё… — Цзян Чен прерывисто выдохнул, на мгновение замолчав, чтобы сказать то, что действительно должен был ещё давно, то, что прокручивал в мыслях сотни тысяч раз бессонными ночами после всплывшей, обжигающей душу правды, и то, что действительно хотел сказать, — Прости меня, прошу, прости… Я был дерьмовым братом, не знаю даже могу ли называть себя так, ведь как ты и сказал я никогда не показывал тебе, что действительно дорожу тобой… Если анализировать глубже, их отношения не особо изменились с самого детства. Обладатели довольно вспыльчивых и упрямых характеров, они нередко спорили, ругались и так же быстро мирились. Каждая их ссора была подобна искре, зажигающей огонь. Но вот и сейчас он потух. Им пришлось рано повзрослеть из-за войны, но в душе, может, часть их всё ещё осталась в глубоком детстве. И как на них это было похоже — накричать друг на друга и так ничего не выяснить. После того, как они отправились в Пристань Лотоса, ничего, собственно, не изменилось. Цзян Чэн был загружен свалившимися делами ордена и ответами на кучу писем, в том числе из Мэйшани, что устраивал очередной пир. Наведываться к родственникам по линии матушки категорически не хотелось. Яньли, на которую Ваньинь с тяжёлым сердцем взвалил дела, пока оставался в Башне Кои, похоже понимала все гораздо лучше него. От её проницательного взгляда не могло укрыться, что между братьями опять что-то произошло, и это очередное «что-то» противно грызло ей душу. — Цзян Чен… — прерывисто выдохнул Вэй Усянь, не понимая, почему чувствует обжагающее тепло одинокой слезы, ярко блеснушей в свете луны. Цзян Чэн резко обернулся. Тень недосказанности повисла между ними, напрягающая, как всегда. Он увидел, что Усянь быстрыми шагами отдаляется от него, как прячет лицо и явно делает вид, что ничего не замечает за собой. Так он выглядел, когда вернулся с Могильных Курганов в окружении чёрных воронов. Ваньинь хотел броситься за ним, забыв остатки гордости, но расстояние между ними уже было невозможным.Он разжал ладонь в пустом пространстве.
Пахло свежестью.
***
Цзян Яньли любила своих братьев, по матерински, и, теперь отечески, оберегая их. Это началось с самого детства, ведь Госпожа Юй… Не умела проявлять необходимую детям заботу. Но все же она по своему заботилась об обоих мальчиках, хотя чаще кричала и угрожала проехаться Цзыдянем по спинке каждого. Но исполнила свою угрозу лишь раз на Вэй Ине, и-то под давлением ордена Вэнь, да и била не в полную силу. И Яньли, будучи старшей, прекрасно это понимала, стараясь дарить братьям ту заботу, в которой они нуждались, особенно сейчас, после всего, что упало непомерным грузом на юношей… Смерти преследовали их по пятам, за А-Сянем так и вообще вились шлейфом, словно черные, ядовитые змеи. Её братья перестали быть детьми, теперь они уже почти взрослые и самостоятельные мужчины, почти. И в этом почти и была вся загвоздка. Между ними явно что-то произошло, но говорить что — ни один из них ей явно не желал, предпочитая справляться со своими проблемами в одиночку. — Ведут себя, как дети малые, честное слово, — вздыхала Госпожа Цзян.***
—А-Чен, — опуская руку на плечо сгорбленного брата, чуть ли не лежащего на кипе бумаг, мягко проговорила Яньли, — что произошло между тобой и А-Сянем? Вы сами не свои, как вернулись с совета, не знаю что и делать с вами. — Ничего, сестра, — не отрываясь от очередных документов, требующих немедленного рассмотрения самим Главой, соврал Цзян Чен. — А-Чен, — укоризненно протянула Цзян Яньли, — Я не слепая и прекрасно вижу, что что-то не так. — Сестра… — неуверенно подняв взгляд на девушку, ответил Цзян Ваньинь. — М? — Как мне стать мягче? Стать ему действительно близким человеком, братом? — смотря прямо в глаза Яньли, полным серьёзности взглядом, словно говорящим «я готов на всё», спросил он, так и не найдя ответ самостоятельно. — Хм? Ну, для начала тебе нужно стать более спокойным, усмирив свой гнев, более внимательным; серьёзно подходить к выбору слов в разговоре; не действовать на негативных эмоциях; держать колкости при себе, — она предполагала, что Цзян Чен спросит у нее что-то вроде этого, да и сама давно хотела поговорить с ним о его поведении, — А-Сянь на самом деле очень ранимый, хоть этого и не показывает. У него есть крайне дурная привычка винить себя во всем, даже в том, что было вовсе не под его контролем. Цзян Чен молча слушал Яньли, внимая каждому её слову, ища в них ключ к примирению и укреплению их крайне шатких сейчас отношений. — А-Сянь, также, был очень тактильным, но по какой-то причине сейчас не выносит прикосновений к себе, что меня очень настораживает… *** Цзян Яньли волновалась за своих братьев. И ей были абсолютно безразличны все замечания о том, что Вэй Ин даже не кровный родственник ей, а Цзян Чэн — уже не ребёнок, а вполне самостоятельный глава ордена. Она знала: они всего лишь дети, дети, невольно попавшие в сети войны, что развязали взрослые. Причём так было всегда. Ей не нужно было много внимания и одобрения, как Цзян Чэну и Вэй Ину. Ей хотелось только наблюдать издалека и подставить плечо в случае необходимости. Цзян Яньли переняла характер отца — эмпатию, спокойствие и самостоятельность. И… Она даже не была заклинателем, имели ли смысл прошлые сравнения? Цзян Яньли была похожа на своего отца, и поэтому умела действовать из тени — расчётливо, аккуратно подталкивать братьев к примирению. Цзян Чэн вспыльчив, как их мать, а Вэй Ин горд, как единственный в своём роду тёмный заклинатель. Боги, если бы она не пыталась примирить их, они бы вообще не заговорили бы! Отношения из дня в день налаживались. Постепенно, шаг за шагом, они учились принимать друг друга и восстанавливать то, что связывало их когда-то.Но до прошлого по-прежнему было слишком далеко...
***
Вэй Ина какую по счету ночь терзают сомнения. Вспоминаются безмятежные дни, когда всё было хорошо, но не всплывают в памяти даже лица родителей. Семья. У него она была вообще? И… Есть ли? Назвать А-Ли и Цзян Чэна своей семьей, не много ли он возомнил? Они уверяют в обратном. Что ж, пусть так и будет. В моменты, когда Шицзе обнимала их, они чувствовали себя защищёнными, как цыплята под крылом курицы-наседки. Когда Цзян Чэн впервые за много лет позволил обнять себя, Вэй Ин чувствовал, что даже потоки тёмной ци отступали, склонялись перед более светлыми чувствами — радостью и внезапным спокойствием. Мадам Юй говорила: «у тебя нет места, ни в этом мире, ни в Пристани Лотоса, его никогда не будет». Могла она ошибаться?
Она уже не верила почти ни во что.
Но её тёплые ладони на его щеках, аккуратные, присущие только ей объятия — доказательство обратного.***
После осознания сказанного сестрой в, наверное, самой полной мере, Цзян Чен решил вновь пройтись по памятным местам, остановившись у любимой беседки матери. Воспоминания нахлынули бурным потоком. Когда-то Юй Цзыюань неустанно отпугивала оттуда своих (и не своих) детей, чтобы те ненароком ничего не разгромили. Приятная ностальгия. — Вэй Ин, — Цзян Чэн не мог не почувствовать чужие шаги за своей спиной — паранойя, выработавшаяся за время войны, — перестань, черт возьми, прятаться от меня. — Ты разрушил всё веселье — я даже не собирался скрываться, — Усянь беззаботно пожимает плечами, вставая чуть ближе к брату, — иногда кажется, что ничего здесь не поменялось. — Ты не видел, что было здесь три месяца, пока ты отсутствовал. Иначе не говорил бы так, — Цзян Чэн впервые в жизни мечтает заткнуться, а лучше — вырвать себе язык; ему хочется направить на себя все острые слова. Сестра была права. Ему нужно перестать быть таким… Вспыльчивым. Вэй Ин никогда не обижается (либо мастерски скрывает), вот и сейчас спокойно пожимает плечами. — Не могу поспорить. «Сейчас или никогда» — думает Ваньинь, поднимая взгляд на беседку и чуть дальше — на озеро. В нём сквозь пепел и запах минувшего сражения распускаются лотосы, будто говоря: «не всё потеряно». — Знаешь, я без понятия, что происходит в твоей голове, — не по-своему медленно начинает Цзян Чэн и так же резко обрывает: — но для меня ты все равно, что родной брат, поэтому хочу быть уверен, что ты можешь положиться на меня. Никому из нас не нужно, чтобы между нами пролегла тень, правда? Цзян Яньли, несомненно, сейчас бы гордилась. Глаза Вэй Ина расширились от удивления, которое он сам не мог скрыть. Слышать такие слова поддержки от «вечно недовольного шиди» было удивительнее, чем упасть с горы и остаться живым. Он долго думал об уходе из клана… Или о том, что лучше бы не возвращался. Тяжесть собственной вины камнем тянула ко дну. Они возвращались вдвоём туда, откуда Вэй Ин пришёл один. — Куда же я без тебя, А-Чэн, — широко улыбнувшись, Вэй Ин расставил руки для объятий, ожидая, что Ваньинь вновь переменится в настроении и оттолкнет его. Когда Усянь почувствовал, что его обняли в ответ, он решил не просыпаться, будь это сном. — Я приму их. — М? — Твои извинения, - широко улыбнулся он, положив голову на плечо, теперь уже, действительно, своего брата. И с Могильных Курганов вернулся тот, кто зачем-то цеплялся за жизнь; Вэй Усянь же вернулся только сейчас.