цивил

Розе двадцать один, ее зовут на квартирник лишь бы купила алкоголя несовершеннолетним, да притащила с собой свою гитару. Нет, она, конечно, не против закатить охрененный концерт для нетрезвых, хоть и, блин, школьников. Правда, она все-таки надеется найти какой-нибудь неописуемый талант среди юных пьяниц, а то еë барабанщик слился вместе с надеждой создать музыкальную группу. Роза хреначит дешевое, отдающее кисляком пиво из горла, ляпает бесформенную черную майку, вытирает рукавом толстовки губы. Оглядывает не ахти какую публику. Думает: щас растрясем этих сонных трупчиков. Когда она встает, человек десять заинтересованно поднимают глаза. Роза закидывает ногу на стул, небрежно сбрасывая с него пустые бутылки, и, наконец, берет гитару. Любимица, окрещенная Матерью Музы, сначала вообще принадлежала давней знакомой, приглядывающей за Розой в отсутствие родителей. Даже мелкая Роза никогда не отказывалась от халявы, но уточнить в чем подвох почему-то решила. «А времени как такового играть у меня и нет» — пожала плечами теть Ира, вручая слегка поцарапанную и с облупившимся лаком красотку из липы, — «Вырастешь — п-поймешь». Понимать ниче Роза не хотела и вообще решила никогда до такой хрени не вырастать. А вот гитарка сразу была обклеена этикетками от пива, для крутости, ю ноу. Ну и дальше как неразлучницы. Роза немного невпопад бьет по тугим струнам, на слух пытаясь повторить мотив пластинки, которую вчера слушала; подвывает слова песни. В квартире все приходят поглазеть, кто-то даже начинает подпевать ей (Розе это очень льстит). Она секундно оглядывает толпу, скидывая длинную блондинистую челку с лица вбок, за спину, и тут цепляется взглядом за чьи-то руки. Не просто руки, а руки подбивающие об стол двумя вилками ритм. И причем так, нахрен, нехило, мотивчик не из легких. Розе немного сбивает дыхалку от нервов, думает: надо запомнить эти ангельские ручки, ей позарез нужен барабанщик. Взглядом она поднимается выше, пытается рассмотреть лицо. Законом подлости, кто-то решает загородить её, Розиного, нового барабанщика (даже если об этом он еще не знает). Последнее, что Роза подмечает — рыжая-рыжая макушка с кривой дулькой из волос. Её просят сыграть что-то попсовое, Роза фыркает и все равно играет Led Zeppelin. Но через две бутылки какого-то кисляка, который ей протягивают, когда голос переходит из стадии «пьяная вокалистка» в стадию «умирающий от туберкулеза дедуська», все-таки соглашается: перед глазами все немного мутное и «нормальную нахрен музыку уже творить не канает». Она бряцает чето нудное, перебирает струны на заезжанных трех аккордах — всех это убаюкивает не хуже «Спокойной ночи, малыши», и к концу остается всего два наблюдателя, но и их через песню срубает. — Ну вы, нахрен, как с мамкиной колыбельной вылетели. — фыркает Роза и тоже плюхается на диван. * Роза просыпается с первыми слепящими лучами солнца, шарит рукой рядом с собой, ища темные очки. Потом вспоминает вчерашние ангельские ручки и идет на поиски рыжего барабанщика среди спящих на полу тел. Он обнаруживается в соседней комнате, в самом углу, лежащий на полу в обнимку с шторой, сорванной во время пьянки с гардины. — Слыш, дулька-хренулька, разговор есть. — Роза тыкает ногой в спину рыжего трупачка, лежащего среди пустых бутылок и шприцов. Морщится, подмечая последнее — нарики всякие ей не симпатизируют. Трупачок мычит что-то и переворачивается. Разлепляет мутные ярко-голубые глаза, щурится, пытаясь разглядеть Розу: — Б-блин, ч-че надо... Роза плюхается на корточки, тыкает пальцем ожившему трупачку в щеку: — На барабанах исполняешь? Я видела, как ты под мою гитарку об стол кипитяришь. — Ч-чет умею, но я н-немного... — мешкается. — А т-ты че Роза-Робот, что-ли? Б-блин. — А ты ваще че за сельдерей, — Роза берет ангельскую ручку, разглядывает. Хрупкая, с тонкими пальцами, да и вообще, как она вообще что-то удерживает? Еще и на запястьях старые шрамы. «Ну нахрен, — думает Роза. — Это дело мы быстренько исправим». — Яна, — рыжая испуганно косит на нее, шумно сглатывает. — Шершанская. Роза вскидывает бровь, оглядывая её. Непонятная белая рубашка и черные штаны на худощавом теле, собственно, ни на женский, ни на мужской пол вообще не дают намеков. Скорее подчеркивают, что девке пора с алкашкой завязывать и нормально пожрать. — Капец, ты че девчонка, я думала тут дедуська какой-то сидит. — Роза фыркает с замявшейся рыжей, поправляет очки, откидывает волосы. Мол, смотри, какая я крутая, та самая Роза-Робот, юная рок-звезда, сидит около тебя на кортанах и руку тянет. — Хочешь ко мне группу? Ну, барабанить там, творить историю, ю ноу. Роза на самом деле жесть как нервничает, что ее сейчас пошлют и останется она бренькать на вписонах, без надежды на группу. Долбанные маленькие города, — думает она. — Страдание музыкантов. Барабанщики ценнее золота. — Ч-че серье— Рыжая явно недогоняет происходящее: то ли сонная еще, то ли не до конца трезвая. Роза боится отказа, поэтому перебивает, со всей уверенностью показывая, что уже прописала их великое будущее до старости: — Забились тогда короче, нахрен. Завтра ты как, свободна? * У Розы хреначит адреналин, когда она после пар сразу несётся по лестнице вниз, перепрыгивая через три ступеньки, чуть не сбив старенькую преподку, спеша встречать новую барабанщицу. После того, как ее прошлая группа (хоть и состоявшая из двух человек) распалась, у Розы не было настроения нормально заняться музыкой. Так, настукивает что-то на расстроенной гитарке, но в основном только слушает что-то долбящее на радио. А тут обновление, нахрен. У входа курят ее однокурсники, ржут и подкалывают какую-то школьницу у края забора. Если бы не рыжие волосы, Роза даже бы не стопанулась, пробежала мимо. Школьница тоже замечает ее, пытается улыбнуться уголком губ. Сжимает до белых костяшек в руке вторую руку, царапает коротким ногтем кожу. Нервная какая-то. — П-привет, Роз. Гитаристка охреневающе смотрит на это чудо. Изменения произошли не то, чтобы координальные, но вместо юной наркоманки сразу создается впечатление тихой отличницы: огромные очки, поверх формы большущий бордовый свитер, вместо штанов — юбка до колена, вместо дульки-хренульки на плечах лежат косички. Даже синяки под глазами куда-то делись, уступив место румянцу. — Коллапс нахрен. — выдает Роза. — Это че за первоклассница? — Да я с-со школы, блин. — Янка краснеет. — И мне ш-шестнадцать. Гитаристка глубоко вздыхает. Трет переносицу: — Погнали, нахрен, быстрее в студию, пока меня с тобой не засекли. — Роза хватает еë за руку и тащит за собой, ворчит. — Уважать еще перестанут. * Хоть Роза и говорит, что надо быть потише, чтобы всякие «сестрички-браточки не видали с кем я ошиваюсь, ю ноу», но сама шумит на всю улицу, комментируя все подряд. Даже успевает с кем-то поругаться и вызвать «а ты давай со мной раз на раз, смелый самый нашелся, слыш, хренусик». — А вот это нахрен моя студия! — Роза разводит руками, указывая на обычную хрущевку с надписью «Общежитие номер 3 ПТУ города Катамарановска». На стене граффити черной краской, территория заплевана и закидана бычками и бутылками от пива. С балконов по-традиции свисают-сохнут советские красные ковры. Из окон курят студенты, оттуда же слышны хрипы дешевого радио. От одного взгляда на здание веет сыростью, но Роза выглядит максимально довольной. — Общестудия, ю ноу. Только ты давай этого того, сострой лицо селедки, будто ты здесь нахрен родилась, а то нас коменда не пустит. Янка пытается сделать, как сказано; Роза с этого откровенно ржет. Ни комендантки, ни охранника на месте вообще не оказывается и рыжая облегченно выдыхает. В общаге людно. Кто-то играет на гитаре, намеренно не закрывая дверь, кто-то курит прямо на этаже, лежа на подоконнике. Лестница встречает запахом чего-то подгоревшего и хлорки. С деловым видом парень, завернувшись в полотенце, идет куда-то вниз. Янка краснеет, проследив за ним взглядом; быстро дергает головой, отворачиваясь. Роза, заметив это, хмыкает и слегка закатывает глаза. Когда они добираются до розиного пятого — последнего — этажа, гитаристка заговорщически говорит: — Тут надо быть аккуратнее, ю ноу. Непонятно, что у соседей там творится в их комнатках. — бледная Шершанская, кажется, белеет еще сильнее. Роза (сбавив силу) хлопает ее по плечу: — Да шучу я, ты че, — она показательно открывает дверь перед Янкой, пропуская. — Это блин общага, тут двери ваще никто не закрывает. В комнате тесно, душно и пыльно. С удивлением рыжая видит, потрепаную жизнью барабанную установку, не вписывающуюся в общую атмосферу. Остальная мебель выглядит, будто существует еще со времен появления Катамарановска. Три рабочих стола, заваленные учебниками, незакрывающийся от одежды шкаф, две двухъярусные кровати задвинутые в самые углы. На одной из них, не обращая внимание на время суток и крики Розы, спит девушка. Гитаристка садится на корточки и бесцеремонно трясет её за плечо: — Тебя там хахаль под окнами заждался, щас от рака легких сдохнет нахрен. — Роза встает и распахивает окно. — Полпачки сигарет точно выжрал. Девушка сквозь зубы матерится, что уснула в «выглаженном платье», не глядя берет со стула сумку и, кивнув Розе, убегает. Последняя без интереса наблюдает за этой картиной, потом опять переключает внимание на Янку. Тянет лыбу: — Вот короче твои барабанчики, я их за коньячок на неделю погонять взяла у соседей, а дальше че-то думать придется. — Роза отглядывает еë с головы до ног и недовольно кривится. — Только давай, блин, приоденем тебя. А то оставишь еще на своей рубашечке-хренашечке складочки блин, будешь потом недостаточно пионеркой нахрен. — Б-блин, может я так? — рыжая неуверенно делает шаг назад, будто ожидая, что Роза ее пришибëт. — Н-ну обойдусь там... — Яна, нахрен, Шершанская. — Роза задумчиво щелкает пальцами, мотает головой, откидывая челку и упирается взглядом в девочку. — Шершнягой будешь. Шершняга звучит мощно, ю ноу. И надо выглядеть подходяще блин, а не как сопливая нахрен первоклашка. Роза бурчит непонятную смесь ругательств, лезет под кровать, на которой лежит Матерь Музы, достает какую-то мятую коробку с черными тряпками. Вытягивает оттуда черную футболку с принтом, с каким-то недоверием ее осматривает, но потом все-таки кидает Шершне (промахивается, но рыжая, на удивление, резко вытягивает руку и ловит). Роза довольно хмыкает: — Другое дело. Погнали кипитярить уже.