Твоя сила и проклятье - это страх

Боль никак не утихала, при любом резком движении принося дискомфорт. Дыхание в норму так и не пришло, оставаясь чуть сбившимся. Каждый вдох был жадным, будто кислород мог закончится в любой момент. Горло немного ссадило, а легкие слегка горели, будто в них попал сок фиалки. Мир перестал мигать или темнеть, четко фокусируясь перед глазами. Голова неприятно болела, требуя немного отдыха. Желудок, кажется, решил устроить войну, скручиваясь в разные стороны. Он был категорические против каждодневной голодовки, от напитков уже начинало подташнивать. Элизабет попыталась вспомнить, когда последний раз нормально ела. Последние дни были заполнены волнениями, размышлениями и разработкой дальнейших действий. Апокалипсис был все ближе и ближе, а они не знали, кто является его причиной. У них даже догадок нет! Время действует явно против них. Тупая боль отозвалась в ребрах, когда Элизабет приняла сидячее положение. Лютер незаметно вышел из комнаты, чему она была чрезмерно рада. Злость и обида не хотели покидать сердце. Скорее, это было ощущение предательства, как когда Пятый сказал, что был в будущем не один. Только тут один из братьев использует тебя как рычаг давления, как предмет, даже не извинившись. По коже пробежали мурашки от воспоминаний, как горло сдавливали, а под ногами были метра высоты. Отвратительное чувство. Пятый суетился над аптечкой, так и не подняв глаз от нее. Он достал таблетку обезболивающего и, кажется, йод, вместе с ним — белоснежную ватку и пакетик со льдом. В комнате стояла напряженная тишина. Никто не решался ее нарушить. Сердца больно колотились в груди, каждый раз ударяясь о ребра, но из-за тишины можно было отчетливо подсчитать количество ударов. Элизабет слегка поморщилась, когда сняла с ступней туфли и, закинув ноги на кровать, придвинула их к себе. Глаза медленно перетекали от одного предмета к другому в руках Пятого, который усердно закрывал аптечку. Он поднял голову, впервые встречаясь с Восьмой взглядами. Пульс и до этого быстро бежал по венам, но взгляд зелено-голубых глаз, полных бездонных озер вины и горечи, заставил его ускорить темп. Элизабет медленно моргнула. пытаясь понять, не показалось ли ей, но за годы работы в Комиссии она смогла составить классификацию взглядов у себя в голове благодаря миссиям. Взгляды целей были самыми разными: ужас, страх, отчаяние, благодарность и благоговение. Так что Номер Восемь, просто заглянув в глаза человека, может понять, что тот испытывал, если, конечно, человек намеренно прятал глаза или выдавал желаемые эмоции за действительные. Взгляд Пятого заставлял поежится, ощутив всю его тяжесть. От когда-то наполнявшего глаза льда ничего не осталось, сменившись легким отчаянием и болью. Видимо, апокалипсис подействовал на Пятого сильнее, чем что-либо до этого. —Помочь?—голос был слегка суховат и будто в трещинах. Элизабет кинула быстрый взгляд на медикаменты, поняв, к чему клонит Пятый. Отчего-то внутри пробежал трепет, а на щеках растекся еле видимый румянец. —Нет, нет...—встрепенулась Восьмая, когда тишина затянулась.—Я сама.—она протянула левую ладонь, и Пятый с легкой настороженностью вложил в нее йод и ватку. Взгляд его оторвался от потухших голубых глаз, скользнув по ладони. Тонкая, бледная линия привлекла внимание, скрывшись под ваткой. Вопросы стали всплывать в голове с каждой секундой, но догадка слегка напрягала Пятого, так что он решил оставить его на попозже. Сейчас есть дела по важнее.—Отвернись.—развернувшись спиной к Пятому, произнесла Элизабет. Она смотрела на него через плечо, взглядом намекая очевидную вещь. Пятому захотелось усмехнуться, поддразнить, сказать, что такое они уже проходили, но все это застряло в горле, когда в апатитовых глазах скользнуло недоверие и настороженность. О, конечно, как Пятый мог забыть? Сам ведь разрушил все личное доверие к себе, закрывая на это глаза. Осознание больно кольнуло сердце, будто старая рана открылась. Пятый нахмурился, опустив взгляд, но все же повернулся к Восьмой спиной. Его кровать была достаточно длинной и широкой, чтобы они вдвоем на ней поместились, находясь на достаточном расстоянии. Сзади послышалось копошение, наверное, Элизабет расстегивала пуговицы. Тихо шипение донеслось до слуха. —Какое ребро?—негромко спросил Пятый, только чтобы разрушить давящую тишину. Сейчас она только приносила дискомфорт вместе с желанием услышать чуть хриплый голос. —Седьмое. Слева.—немного погодя ответила Элизабет, поморщившись. Резкий запах йода ударил в нос, неприятно щекоча рецепторы. Кашель сорвался с губ прежде, чем успела Восьмая о нем подумать. Быстро обмокнув ватку в йод, она закрыла маленький бутылек, аккуратно отставив его в сторону. Первое прикосновение отозвалось дрожью и болью, так что пришлось закусить губу. Пятый за спиной чуть поерзал, проводя рукой по своей шее. Самый главный вопрос вертелся на языке, грозясь сорваться в самый неподходящий момент. Он взглотнул. —Сильно болит?—что-то защемило в груди после озвучивания вопроса. Элизабет резко застыла, не ожидав этого. Пальцы чуть сильнее сжали ватку, а губы сжались в тонкую линию. —Сказать правду или то, что ты хочешь услышать?—уточнила она, откладывая ватку и проводя пальцами по небольшому рисунку клетки. Трещина не серьезная, сможет зажить сама в течении одной-максимум двух недель. Элизабет нахмурилась, вспоминая, что у нее столько времени. Значит, придется по максимуму ограничить нагрузки, потому что перелом ей не нужен. Остается простой вопрос "как?", но над ним она подумает чуть позже. —Правду.—тихо буркнул Пять, когда она начала застегивать рубашку. Конечно, лучше прикладывать лед на голую кожу, но сидеть без верхней одежды как-то не особо хочется(и это даже не из-за присутствия Пятого). —Правда...—повторила Восьмая, беря в руки пакет со льдом, который был обмотан тканью. Она вздохнула.—Один из моих братьев схватил меня за горло, заставив задыхаться, при это свешивая из окна, пока другой...—она запнулась.—пока второй близкий человек решал, что же у него в приоритете: убийство человека или жизнь манекена и меня. Он отпустил меня, отправив в свободное падение, а затем я со всей силы ударилась ребрами о каменную стену и теперь у меня трещина.—она слегка повернула голову в его сторону.—Как ты думаешь, мне больно?—в голосе звучала грустная насмешка. Холод льда просачивался даже через два слоя одежды, морозя кожу. Боль немного утихла, но как назойливая муха до конца не отступала. Элизабет чувствовала, как Пятый напрягся, почти физически ощущая его вину. Ей не было стыдно за свои слова, которые были правда, которую хотел Пятый. Почему же ему тогда не нравилась эта истина? —Ты правда виноват.—донесся до слуха осуждающий голос Долорес. Пятый бросил на нее взгляд, тут же отводя.—Почему ты колебался, Пять?—ее голос и интонация давили на уши, а вместе с тем и на мозг. Хотелось закричать, чтобы она заткнулась, но ком в горле не давал этого сделать.—Где же слова извинения? Или ты все еще тот эгоист, который бросил ее? Голова трещала, мысли роем кружились в мозгу, еще больше докучая. Нет, Пятый не хотел этого, не хотел подвергать их опасности, но апокалипсис...он был поставлен между молотом и наковальней! Или это вопрос, кого ты любишь больше: маму или папу(хотя что за вопрос, конечно, маму в их случае). В этом вопросе нет правильного выбора, есть только два исхода событий, оба из которых ему не нравились. —Почему же ты молчишь?—голос Долорес звучал как голос совести. Наверное, именно она и была ею, подсказывая и упрекая Пятого в нужный момент. С самого начала их встречи так было.—Стыдно? Руки слегка дрожали, а мышцы не выдерживали напряжения. Резко развернувшись с Элизабет, которая все еще видела спиной к нему с полу-прямой спиной, стараясь не напрягать ребра, Пятый обвил руки вокруг ее плеч, уткнувшись лбом в загривок. Он чувствовал, как напряглась Элизабет, растерявшись. Это был, наверное, первый такой порыв Пятого в тактильности с ней, не считая тот перерыв на сон. Пятый и сам не подозревал, как сильно соскучился по их совместным чтением книг, когда он лежал у нее на коленях, а ее пальцы перебирали его волосы. Та сцена в комнате Диего только укрепило его голод по таким моментам. Горячее дыхание Пятого чуть обжигало кожу выше рубашки, но его мышцы были скованы, напряжены, чуть сильно сжимая плечи, будто в любой момент она могла исчезнуть из его хватки. Сердце бешено колотилось в груди, больно задевая трещину в ребре, но Элизабет не обращала на это внимания. Ее глаза были широко раскрыты, а дыхание сбилось. Ее руки тоже были напряжены в ожидании чего-то: может, Пятый просто издевался над ней, дразня такими порывами, а может, он действовал искренне, желая касаться ее. Мозг разрывался от предположений, но ничего не происходило. Пятый только чуть плотнее прижался к ней, так что Восьмая могла чувствовать, как дрожали его губы и сильно сомкнутые ресницы. —Мне жаль.—тихо выдохнул он, расслабляя мышцы.—Мне правда жаль, что все так обернулось. Я не должен был колебаться с ружьем. Должен был сразу вырвать тебя из рук Лютера.—одна из его рук провела по ее шее там, где почти исчезли следы от пальцев Лютера. Элизабет тяжело взглотнула. Язык онемел, а тело горело, ярко контрастируя с холод льда, который все еще прижимался к ребру. Она правда не знала, что делать и как реагировать. Хотелось отпустить все и просто повалиться в объятья Пятого и пролежать так с ним весь день. Восьмая слегка повернула к нему голову, натыкаясь на темные волосы. Пятый так и не поднял взгляда, что-то продолжая говорить, но Элизабет разобрала только "мне жаль" и "это я виноват". Щемящее чувство отразилось на ее лице, когда она отпустила напряжение, позволяя теплу от рук Пятого распространиться по всему телу. Тугой ком внутри стал распадаться, принося облегчение и толику счастья. Боже, как она скучала по этому — давайте на чистоту — придурку, который по своей глупости отправился в будущее. Но...любовь к этому придурку и спасла его, и Элизабет даже не сомневалась, что заключать сделку с Куратором было один из ее лучших решений. —Ты не виноват.—наконец могла произнести Восьмая, чуть откинув голову назад. Ее белоснежные волосы смешались с вороновыми прядями Пятого, создавая интересную картину. Пятый на секунду застыл, наверное, не надеясь, что она ответит. Может, он думал, что она его оттолкнет, проклянет и пошлет к чертям, но все случилось с точностью наоборот.—На самом деле, я не знаю, что сказать тебе сейчас.—честно призналась Элизабет. —Ничего не говори.—с придыханием ответил Пять, слегка покачав головой, щекоча кожу Элизабет.—Просто посиди со мной, а потом можешь ударить мне в челюсть.—послышался смешок. а затем — вздох. Не тяжелый, не отягощенный, а вздох расслабления, усталости. В конце концов, они давно не спали нормально. Сейчас был самый лучший момент для отпущения бед и тягостей. Элизабет прикрыла глаза, отдаваясь теплоту и быстрому сердцебиению. Рядом с Пятым она всегда чувствовала себя настоящей, человеком, который живет в настоящем времени, которое хотелось бы замедлить. С ним все становилось таким незначительным, таким ненужным. Ей всегда нравилось это чувство, и она была безмерно рада, что такой момент вновь настал. Да, через боль, да, через предательство, но главное, что сейчас все было более-менее хорошо. Может, она и не простила его до конца, но в самом ближайшем будущем она это обязательно сделает. А пока ее губы растянулись в легкой блаженной улыбке, которую даже боль в ребре не могла стереть.