Одержимость

Дверь в спальню слегка приоткрыта, и из коридора льётся яркий жёлтый свет. Узоры на стене, на одеяле, на простыне давно выучены наизусть. Кеша правда пытается не вслушиваться в разговоры родителей на кухне. Ему нужно выспаться, ведь завтра важная контрольная работа по русскому языку, к которой он старательно готовился весь вечер. Однако и свет становится всё ярче, и звуки — всё громче, и под одеялом — всё жарче, и запах дома становится чужим и неприятным. Кеша высовывает из-под одеяла нос, чтобы было легче дышать. Ему кажется, что он слышит запах ненависти, доносящийся с кухни, и хочет залезть обратно, наконец заснув крепким сном. — Хватит кидаться в меня беспочвенными обвинениями, — слышит Кеша грубый тяжёлый голос отца, стучащий по ушам железным молотом. Мальчик сжимается в комок, как будто готовясь к удару. — Ты же сама понимаешь, насколько твои доводы не обоснованы? Ты же… — Может, ты тогда объяснишь, с кем вчера напивался? — с надрывом говорит мать, и Кеша сдерживается, чтобы не сорваться и не кинуться к ней со своими детскими утешениями. Папа её обидел, значит, нужно её защитить. — Может, объяснишь, почему от твоих рубашек после работы пахнет духами, которых у нас отродясь не было? — Я тебе объяснял сотню — тысячу — раз, когда ты это уже поймёшь? — отец повышает голос, и Кеша убирает нос под одеяло и зажимает уши ладошками. Однако хлёсткие слова настигают его и так, вцепляясь чёрными пальцами в волосы, в горло, в плечи, выдёргивая его наружу, на кухню, заставляя смотреть на раскрасневшееся ожесточённое лицо матери и уставшее злое лицо отца. — Не одни мужчины у нас в коллективе работают! И не с одними мужчинами мы после работы задерживаемся отдохнуть где-нибудь. — Не повышай на меня голос! — мать срывается на крик. — Отдохнуть! Задерживаемся! Вот оно как теперь у нас называется, да? По лицу Кеши текут слёзы. Он не может встать с кровати, чтобы забрать с кресла своего любимого мишку — боится, что кто-то из родителей войдёт в комнату и тогда и ему достанется ни за что. Он тихонько хнычет, закусывая губу. Мать с отцом на кухне затихают. Может быть, всё зашло слишком далеко? Первым одумывается отец. Уже на тон ниже он говорит: — Неудачное мы выбрали время для выяснения отношений. — Но не думай, что разговор на этом окончен, — цедит сквозь зубы мать. — Я выбью из тебя правду… Больше Кеша ничего не слышит: отец не видит смысла продолжать диалог и замолкает. Он возвращается в комнату — это Кеша слышит по шумным шагам в коридоре — и ложится рядом с Кешей, ничего не говоря. Мальчик дрожит от страха, несмотря на то, что под одеялом достаточно тепло и, кажется, безопасно. На всякий случай он отодвигается поближе к стенке и собирает силы, чтобы осторожно спросить у папы один-единственный вопрос: — Т-ты зачем маму обидел?.. — Я?.. — тихо спрашивает отец и шипит почти про себя. — Ещё один… Ответа на свой вопрос Кеша не получает. А затем слышит, как захлопывается входная дверь. Кажется, мама куда-то ушла. Этой ночью ему заснуть так и не удаётся. *** О блестевший на солнце подоконник шлёпнулась озорная весенняя капля, возвещая о начале очередного рабочего дня. Инженер, с трудом проснувшийся и через силу открывший глаза, первым делом почувствовал дикое одиночество. А затем — не менее дикое нежелание идти на работу. Попросить у Виктора Сергеича отпуск, а затем пролежать все три недели в кровати, будто для него, для Инженера, только сейчас наступила зимняя спячка. Пролежать, не поднимаясь с кровати, забыв про умывание, чистку зубов, активный отдых вроде лыж и кинотеатров. Обо всём забыв, особенно об этом изничтожающем изнутри чувстве собственного бессилия, одиночества и усталости. О том, что когда-то здесь жил лидер ОПГ «Железные рукава», в этой квартире больше ничего не напоминало. Его поиски официально не были прекращены: Жилин периодически уверял Инженера, что ещё чуть-чуть, ещё немного, и они найдут пропавшего Романа Стрельникова, нужно лишь немного поднажать, подождать, набраться терпения… Однако Кеша мысленно похоронил его ещё в тот день, когда тот пропал из дома. Едва ли не каждую ночь его мучили кошмары, в которых Лидер поначалу спокойно с ним разговаривал, а затем пропадал, исчезал, растворялся в воздухе. И всё мгновенно становилось чёрным, расплывчатым, неясным — мир погружался во тьму, а Инженер начинал падать — падать куда-то в пропасть, а над ним летали молнии и голос Ромы гремел укоряющим громом. «Почему ты меня оставил?» «Почему ты позволил этому произойти?» Иногда Кеша слышал пресловутое «я всё ещё тебя люблю» и в эти ночи просыпался в горьких слезах. И долго ещё не мог заснуть, прокручивая в памяти то утро, когда он обнаружил необычайную тишину и пустоту в квартире. Очередная капля ударилась о подоконник. Инженер зажмурился от вползающего в комнату солнца, кляня всё, на чём стоит свет. По весне в Катамарановских лесах распускаются подснежники, а из сугробов вылезают заспанные Катамарановы. Эта весна не стала исключением — в один из таких солнечных тёплых дней Игорь проснулся оттого, что кто-то отчаянно вылизывал его проскипидаренные щёки. Этим кем-то оказалась огненно-рыжая лиса. Едва Игорь распахнул глаза, она напоследок мазнула языком по его носу, взмахнула пушистым хвостом и умчалась восвояси, торопливо оставляя на подтаявших сугробах ямки следов. На каску Игоря с глухим стуком приземлилась прошлогодняя шишка — неугомонные белочки решили помочь лисе пробудить хранителя города и леса, и тогда Катамаранов окончательно проснулся. Он приподнялся на локтях, оглядывая местность, затем сел и, отряхнувшись от мокрого снега, тщательно ощупал себя. Жив и цел, полностью в порядке. Даже неубиваемые почки работали — их не сломили ни литры скипидара, ни сон всю зиму на снегу. Довольный Игорь поднялся на ноги, отмечая, что стоять на них как-то непривычно: может, мышцы атрофировались за все эти три месяца сна, может, забыл, как нужно ходить. Он сделал пару шагов вперёд в том направлении, куда помчалась лиса, привыкая к движениям, а затем уже увереннее двинулся в сторону города. Надо проведать второй дом, как-никак. А заодно смочить глотку бутылью скипидара, которого он не пил с прошлого года. Может быть, заботливые катамарановчане и оставили ему в дар где-нибудь в подвале хотя бы небольшую бутылку. В поисках скипидара Игорь бродил по залитым солнцем улицам, по подвалам, просовываясь в особо тёмные уголки и шаря руками по полу, ящикам, скамьям и другим поверхностям. Лазил в порванные мешки, заглядывал во все дыры, а затем, ничего не найдя, выбирался на поверхность и продолжал поиски в других подвалах. Его подстёгивала усиливающаяся с каждым часом жажда, и Игорю приходилось жевать грязный городской снег, чтобы раньше времени не отбросить коньки. Застревавшие в зубах песчинки заставляли с отвращением отплёвываться, и Катамаранов сердито ворчал в ворот водолазки, пиная лежащие на дороге камешки. Одно из зданий показалось ему очень знакомым. В голове тёмным резким всполохом колыхнулось воспоминание об Инженере, том самом, что разбудил его посреди зимы, но затем так же быстро затихло. Без задней мысли Катамаранов, потрогав стену, нашёл в ней слабое место и пробил её головой. Та была определённо против такого наглого вторжения, поэтому стена в отместку скинула Игорю на спину пару кирпичей. Игорь знал, что за всё нужно заплатить свою цену, в том числе и за вход в здание, поэтому принял эти кирпичи философски и двинулся дальше в поисках скипидара. За всю свою жизнь у Катамаранова выработался нюх на скипидар, и сейчас слабый хвойный запах вёл его по тёмным коридорам куда-то в сердце этого здания. По мере того, как запах усиливался, городской шум, доносящийся с улицы, стихал с каждым шагом. На его смену пришли едва различимые шорохи, наплывающие со всех сторон: активную деятельность здесь развели мыши с крысами, старые друзья Катамаранова. Однако были и те звуки, которые поначалу Игорь не мог объяснить. Припав к одной из стен, он собрал мысли в кучу и постарался идентифицировать подозрительные шумы. Голоса. Из одной комнаты где-то в глубине здания слышались голоса. Не те голоса Свыше, которые привык слышать Катамаранов, а живые человеческие голоса. Которые, возможно, знали, где здесь находятся скипидарные залежи. Люди говорили немного приглушённо, будто боясь, что их может услышать кто-то посторонний. В интонациях слышались нотки тревоги: один из них волновался открыто, а второй, хоть и скрывал это, тоже беспокоился. С каждым осторожным шагом Катамаранов приближался к обладателям голосов, и, остановившись у стены, что отделяла его от них, он прислушался уже к явно различимому разговору. — Мне страшно, что он найдёт меня у тебя. Ты его не знаешь, — говорил один голос, тихий, бархатный, обволакивающий дрёмой. — Он может быть очень непредсказуемым. Один раз нагрянет к тебе в гости без предупреждения и, считай, всё пропало. — Невозможно, — коротко парировал другой голос. Молодой, резкий, чуть повыше.— Он не знает нашего адреса. Ничего о нас не знает. Да и… собираемся ли мы ему открывать двери? Ни в коем случае. Ему у нас больше не рады. — Сень, послушай, я повторяю: ты его не знаешь, — мягкое возражение. — И не знаешь, на что он способен. — Ты его переоцениваешь. Из-за страха перед ним. Ты в голове рисуешь его монстром. Он таков и есть, да. Но он не настолько же всемогущий? Он человек. Такой же, как мы. — Тем не менее, ему удалось меня сломать… Послышался тяжёлый вздох. Катамаранов, округлив глаза, вникал в разговор, понимая, что он слышит что-то невероятно важное и секретное и приобщается к какой-то невероятной тайне. Если бы Игорь не знал на слух голоса Бога и Сатаны, он решил бы, что говорят они и что происходит что-то действительно серьёзное. — Прости… — извинился обладатель более молодого голоса. — Не хотел. — Ничего. — Это я вот к чему. Подвал, конечно, неплох. Мы успели здесь обустроиться. Даже магнитофон с телевизором притащили. И домашнюю библиотеку. Небольшую. За такой-то короткий промежуток времени. Однако — нет. Ты не можешь остаток жизни провести здесь. Я настаиваю на переезде к нам с Лизой. — Сень, сынок, я ещё раз говорю: тебе обуза в виде меня ни к чему. — Ещё раз назовёшь себя обузой, я… — начал закипать второй голос. — Ладно, проехали. Что ещё? — Тем более сейчас, когда вы с Лизой ждёте ребёнка. — Пап. Ну, серьёзно. Говоришь так, будто нам в тягость будет за тобой следить. Собеседник помедлил с ответом. В этой паузе послышался вздох второго, а затем старший продолжил терпеливо объяснять. — Да. Так и есть. С первыми детьми всегда сложно, пока вы неопытные ещё. Пока сами дети-то почти. Мы-то с Натой как с тобой намучились. Болтливый такой ты был — в розетки разговаривал — все соседи знали, что сынишка у нас подрастает. И что Натка домой без бутылки вина не приходит, собственно… Вот. А второй ещё один карапуз тебе такой — зачем? Сень, во благо тебе говорю, мне и тут спокойно живётся, пока никто не знает, где я. Может, потом к тебе перееду, потом. Когда всё поутихнет. — Когда? Собеседник не ответил. Задумчиво что-то промычал и неразборчиво проговорил: «Н-ну… Полгода… Год… После праздников… Там… Каких-нибудь. Тише едешь — дальше будешь… Как американцы говорят». На этом, казалось, разговор был окончен. Оба мужчины замолкли, и тогда Катамаранов решил, что вот он — подходящий момент спросить о местонахождении скипидарных залежей. Он прочистил горло, поправил каску и, даже не пытаясь найти вход в комнату (который, скорее всего, был замаскирован), пробил стену головой. Тут же ввалился в помещение и повлёк за собой небольшой камнепад с вихрем многолетней пыли. — М-мужики… Здравия, — вежливо поздоровался Игорь и слабо помахал ладонью в знак приветствия. — Скипидар тут не видели? Пжалста, — добавил он на всякий случай. А то больно серьёзно выглядел побледневший молодой человек в чёрной водолазке, выхвативший откуда-то пистолет и направивший его прямо в голову Катамаранова. Второй, сидящий в инвалидном кресле, напряжённо вцепился руками в подлокотники. — Свидетель… Как нашёл? — спросил Телефонист, положив палец на спусковой крючок. Поджал губы, не отводя глаз, скрытых за линзами солнцезащитных очков, от Катамаранова. — Да я э-э… На запах пришёл, во! — находчивый Игорь смущённо заулыбался, приподнимая руки, мол, не стреляйте. Сеня стиснул зубы, а Лидер, видя, что это всего лишь один из представителей местного пролетариата, который однажды по ошибке снёс здание мэрии города, положил руку на пистолет сына и отвёл его в сторону. — Он безобидный, — пояснил он со вздохом. — Хотя и не совсем… — Я не безоб… я Игорь, — представился Игорь и, не опуская рук, переставными шагами прошёлся вдоль стенки, к груде поставленных друг на друга коробок. — Ты зачем? — Сеня убрал руку из-под руки отца, и Катамаранов снова оказался под прицелом. — Да выпивку он свою ищет, — устало сказал Рома и обратился уже к представителю пролетариата. — Бери и ступай отсюда. И чтоб тихо. Ничего не видел здесь. — Понял, понял… Игорь вскрыл одну из коробок и счастливо охнул — в ней покоилась пара бутылок заветного скипидара. То, ради чего ему пришлось проделать пару дыр в здании, и то, ради чего он сейчас стоял здесь, рискуя собственной шкурой и каской. Первый глоток он сделал не отходя от кассы, с наслаждением смакуя каждый глоток. — Проваливай, — нарочито мягко напомнил Сеня. — Вс-сё, мужики! Спасибо. Вообще. Не мешаю, — искренне поблагодарил Катамаранов, прихватил с собой вторую бутылку из коробки и шатающейся походкой вышел из комнаты через ту же дыру, что пару минут назад и сделал. Сеня опустил пистолет. — Отец? — спросил он тоном, явно требующим пояснений. — Он свидетель. — Он… Да кому он что скажет-то… Забудет после второй бутылки-то. — Думаешь? — с сомнением спросил Сеня. — Уверен, — отрезал Лидер, сам плохо понимая, почему он вдруг решил оставить в живых одну смертную душу. — Ладно, — Телефонист пожал плечами. — Пойду я. Подумаешь ещё хорошенько. Насчёт переезда. Договорились? — Договорились, — примирительно сказал Рома, уверенный в своём непреклонном мнении. — Завтра к тебе Володя заедет. Послезавтра я. Тогда скажешь, как порешил. До встречи, пап. — До скорого, родной. А когда Сеня ушёл, заложив за собой стену кирпичами, он долго ещё прокручивал в голове момент, когда решительно опустил пистолет сына, не позволив даже запугать незваного гостя. Смутные воспоминания заполонили сознание: тот день, когда однажды Рома вытащил из шкафа собственный пистолет. Кешины глаза, блестевшие напускной обеспокоенностью и скрывавшие под этим блеском лик хищника-манипулятора. Его мягкие движения, вынудившие отдать оружие. Его нежные увещевания о том, что он, Рома, доброе и беззащитное существо, в котором отсутствует жажда крови, желание убивать людей и всячески поднимать на них руку. Лидер вздрогнул. Воспоминания об Инженере непременно приводили к одному и тому же вечеру. Может, он и правда поступал по-детски, споря с Сеней, вынуждая его волноваться и переживать за него, оставаясь здесь, в подвале. Может, в нём действительно взыграло что-то несерьёзное, когда он заупрямился, не желая даже слушать о том, что он будет жить с молодой семьёй. Однако в любом случае он не хотел подставлять под удар ещё и сына — а если Инженер найдёт их семью? В прошлый раз, когда он, разъярённый, пришёл в «Канарейку», дело добром не кончилось. Три раза, когда жизнь Лидера висела на волоске, ему крупно везло. Так зачем играть с судьбой и выходить на поверхность, когда можно затаиться, затихариться, спрятаться здесь, в подвале, куда из живых душ заглядывает кто-нибудь вроде Катамаранова? На таких, как Катамаранов, Рома обычно махал рукой. Махнул и в этот раз. Разве что сделал мысленно пометку укрепить стену ковром каким-нибудь. Игорь, сто раз уже забывший, что Инженер у него что-то просил разузнать, выяснить, найти — направился прямиком в милицейский участок — к старому другу Сергею Жилину. Всё-таки многое успело произойти в лесу за эти несколько месяцев зимы, и этим необходимо было поделиться с лучшим другом.