Должница

Агата       Я чувствую крепкие руки Александра чуть ниже груди. Одна ладонь скользит ниже, задерживается на талии, гладит живот, надавливает и прижимает к себе плотно-плотно. Мои губы раскрываются в немом стоне, когда Нильсен ведёт руку к бёдрам. Водит по ним долго, словно оценивая то, что ему досталось.       — Чего замерла? — снова шепчет, — Я не люблю, когда меня не слушают.       Сказав, он резко отходит и поднимается на второй этаж. Я стою несколько минут и перевариваю то, что со мной происходит. А ведь раньше и представить не могла, что один из богатейших людей города приведёт меня в свой пентхаус с видом на лондонские достопримечательности. Порой мне кажется, что это сон, и я вот-вот проснусь и снова отправлюсь в казино зарабатывать себе на жизнь покером.       Скидываю обувь, тёплый кардиган и иду наверх. Заглядываю в комнату, по-видимому, спальня Александра. Он сидит на кровати и смотрит на первые лучи. Я даже не заметила, что ночь прошла так быстро. Рассвет здесь особенно красив — ничего красивее в жизни не видела. Солнце скользило по крышам небоскрёбов, панорамным окнам соседних многоэтажек.       Я не знаю, о чём думал сейчас Нильсен, но лицо его было серьёзным и непроницаемым. Сам чёрт не знает, что в мыслях у мужчины. Боюсь нарушить его покой. Возможно, мне не стоило приходить к нему. Делаю шаг назад, собираюсь выйти, но тут Александр подаёт голос:       — Боишься меня, сладость? — поворачивается и смотрит на меня. И взгляд такой… Грустный, полный надежды, я бы даже сказала щенячий. Никогда не видела Нильсена таким разбитым и сломленным.       Молча подхожу и сажусь рядом. Да, боюсь. В память очень хорошо врезалась сцена у меня в прихожей, когда я отказывалась сопровождать его на приёме. Тогда в нём была только сила, мощь, вседозволенность, а сейчас… Мне просто хочется прижаться к мужчине и молча смотреть на этот рассвет. Что я и делаю: двигаюсь ещё ближе, кладу голову на плечо.       В Александре всегда была страсть, а сейчас он, можно сказать, плюшевый. Я столько нежности никогда не видела. Нильсен прижимает мою голову к своей груди и утыкается носом в макушку. Его тёплые руки обхватывают меня, и становится так уютно и спокойно…       — Я делаю тебе больно? — спрашивает аккуратно, — Я подвергаю тебя опасности, Агата. Молчи, я знаю, о чём говорю. Не хочу, чтобы ты страдала… Твою квартиру обокрали не просто так. Кто-то заплатил наёмнику, чтобы убрать тебя. Не буду скрывать это, всё равно узнаешь.       — Н-но для чего?       — Не знаю, — он крепче обнимает меня, словно боится, что растворюсь, — мои люди выясняют это, а пока ты поживёшь у меня. Здесь тебе ничего не угрожает, — Александр вроде бы хочет добавить что-то, но осекается. Мы молчим ещё пару минут, а потом он резко вскакивает и идёт в ванную комнату, — давай, я набрал ванну для тебя.       В комнате тепло и влажно, в воздухе витает запах малины — обожаю ее, наверное, так пахнет пена. Я закалываю волосы на макушке, открывая ему взор на тонкую шею. Скидываю одежду и ложусь в ароматное и розоватое облако.       Нильсен стоит в паре метров у входа, опираясь на дверной косяк. Мне очень хочется позвать его к себе, но у него рана и её нельзя мочить. Но не предложу — будет хуже, измучаю себя. Александру, думаю, достаточно просто смотреть на меня — выглядит вполне довольным.       — Ал, присоединишься? — улыбаюсь, и высунув руку из воды, маню его к себе.       Не думая ни секунды, мужчина идёт ко мне, раздеваясь на ходу. Я освобождаю место позади, дабы прилечь на него. Шатен опускается ко мне, вода переливается через край, но нас это совсем не волнует. Его руки снова обвивают мою талию. Я вожу по крепким предплечьям, здоровому плечу. Очень приятно трогать его крепкие мышцы и чувствовать, как под моими пальцами они напрягаются, становясь ещё крепче.       Чувствую струйку воздуха из его губ на своём плече — Александр сдувает пену. У меня мурашки, несмотря на то, что я нахожусь в горячей воде. Потом он целует мою шею, а я откидываюсь на плечо, открывая доступ к зоне декольте и ключицам. Нильсен понимает мой намёк и поцелуи уже гораздо ниже.       Одна рука покоится на талии, а другая поднимается к груди, сжимает их поочерёдно и останавливается на правой. Большой палец касается соска, нажимает на него и растирает. У меня глаза закрываются сами по себе, а изо рта вылетает тихий стон.       — Я чувствую себя наркоманом, Агата. Не могу без твоего тела, без твоего голоса, без тебя… Крышу сносит, а нельзя… я чёртов криминальный авторитет, у меня не должно быть слабостей…       Поворачиваюсь к Нильсену, смотрю на него. Долго. Пристально. Не могу налюбоваться его лицом. Касаюсь кончиком пальца губ. Они мягкие и такие манящие. Глажу скулы — острые, как лезвие. Глаза… в них утонуть можно и захлебнуться.       — Не привязывайся ко мне, — говорит так резко, что я убираю руки от лица, как от раскалённого металла.       — Но ты…       — Это моя проблема, а ты должна быть готова ко всему.       Я замолкаю. Не вижу смысла говорить что-то против, тем более спорить. Умеет Александр испортить момент. Он явно намекает на то, что его персона всегда подвержена опасности, всегда жертвует собой ради чего-то. Такова жизнь Нильсенов. В свои годы его дед жил так же, чтобы построить свою компанию, чтобы обеспечить детям и внукам беззаботную жизнь. Я не знаю, что стало с отцом Александра — интернету не верю, а спрашивать неудобно. Думаю, пока не достигли того градуса откровения.       Вскоре мы перебираемся из ванной в сухую постель. За окном уже наступило утро — люди куда-то спешат, схватив свои сумки. Везде суета, а в спальне тихо и спокойно, звуков суетливого города вообще не слышно — отличная шумоизоляция. Шатен нажимает на кнопку пульта и шторы задвигаются, скрывая от нас солнце и утренний Лондон.       Александр укладывается и утягивает меня за собой, обнимает сзади. Ранее я не думала о сне, а сейчас, чувствуя мирное дыхание мужчины на себе, я закрываю глаза и проваливаюсь в царство Морфея.

***

      Проснулась я, скорее всего, ближе к вечеру. Бросила взгляд на часы, что у Нильсена на запястье — начало шестого. Для завтрака уже поздно, но какой англичанин не пьёт чай в пять часов? Хоть Александр и швед, я спустилась на кухню, включила новомодный чайник кипятиться. Сначала, конечно, покрыла его матом, однако, включила.       Заглянула в холодильник в поисках чего-нибудь съестного, но не обнаружила там ровным счётом ничего, кроме молока. Попробовала — на вкус кислое, да и на запах тоже. Интересно, Александр не откажется от оладий? Осталось найти муку, сахар, яйца… Спустя некоторое время я уже стояла у плиты и наливала тесто на раскалённую сковородку. Надо сказать, тоже дорогущую, как и всё в этом доме. Не могу сказать, что готовка — это моё. Не люблю я это дело, да и получается так себе.       Слышу за спиной шаги. Он проснулся. Почему-то лопатка в моей руке начала дрожать. Я стою на кухне в его рубашке, волосы собраны в неопрятный пучок — всё в лучших традициях любовников. Чувствую себя не на месте — не привыкла готовить для кого-то.       Александр подходит ко мне, обнимает. Я замираю, даже не обращаю внимания на то, что оладьи горят. Стою, зажав в кулак лопатку и боюсь дышать.       — Горит, — говорит низким голосом, от которого волосы на затылке становятся дыбом. Дыши, Харрис. Это всего лишь мужчина, которых у тебя в последнее время не было. Да, непривычно, но ты справишься.       Нильсен берёт мою руку, нежно так обхватывает пальцами и ловко переворачивает мои изделия. Масло на сковороде начало интенсивнее брызгаться, норовя попасть в лицо. Сейчас во мне, пожалуй без преувеличения, такая же бурная деятельность. Бабочки проснулись…       Где-то рядом шумно кипит чайник, а потом щёлкает и издаёт тихий писк — вода готова. Не знаю почему, но все эти звуки вместе — это так по-домашнему, так откровенно. Не думаю, что кто-то готовил для Александра даже такой поздний завтрак.       Мужчина так же резко отходит, оставляя меня наедине с опасным маслом. Он гремит чашками, тарелками, накрывая на стол. А у меня, тем временем, всё готово. Перекладываю оладьи в большую посуду и преподношу свой кулинарный шедевр. Александр, кстати, уже заварил чай и ждёт меня, широко улыбаясь.       Я занимаю место напротив него и пробую чай. Очень вкусный — в жизни лучше не пробовала. Наверное, какой-то редкий сорт.       — Чай очень вкусный, — говорю, поставив чашку на блюдечко, — особый сорт?       — Особый рецепт заваривания. Это целое искусство. Как-нибудь научу. А вот оладьи…       — Резиновые? — перебиваю.       — Нееет, — тянет, улыбаясь, — мне очень понравились. Думаю, ты уделала дедушкину новую жену, но я тебе этого не говорил, — Нильсен смеётся так озорно, словно ребёнок.       — Жена у дедушки — молодая и длинноногая?       — Напротив. Старая и низенькая. Иногда мне кажется, что она ближе мне, чем дед.       Нашу беседу прерывает звонок в дверь. Александр поднимается и идёт открывать. Он перекидывается с кем-то парой слов, благодарит и прощается. А потом появляется с большой серебряной коробкой в руках. Кладёт мне её на колени, усаживается обратно и пристально смотрит.       — Открывай, — говорит одними губами.       Я улыбаюсь, развязываю красивый бант, снимаю крышку и замираю… На дне лежит не реальной красоты платье — втайне всегда любовалась такими на витринах дорогих бутиков, а тут вот оно — передо мной.       — Нравится? — Александр смотрит на меня с теплотой, а я… я боюсь расплакаться от восторга, — примеришь на сегодняшний приём?       Не приказывает, как раньше, а спрашивает. По глазам видно, что почти умоляет.