Дуэт воинов

Цзян Чэн сидел на тонкой циновке уже достаточно долго, чтобы исследовать лицо своего возлюбленного вдоль и поперек. Он помнил каждую мелочь, каждую делать Цингэ, но каждый раз находил что-то новое для себя. Сегодня он углядел недавно появившуюся морщинку на лбу. Тот слишком эмоционален, его мимика живая и вечная хмурость даёт о себе знать. Даже могучее духовное ядро не спасает от банальных проделок возраста. Цзян Чэн убирает из рук пустую пиалу. Зелёный — успокаивающий, Цингэ пьёт только такой — чай давно закончился в милом чайничке, и глава Цзян не знал чем дальше себя занять. Любоваться горным лордом он мог бы бесконечно, но этого было мало. Цзян Чэн хотел... Большего? Он приехал желая бесед, прикосновений, почувствовать крепкие объятия, поймать теплый взгляд. Но тёмные глаза устремлены лишь на бумагу, по которой достаточно медленно скользит кисть. Цзян Чэн сумел вырвать себе пару дней выходных, он работал не покладая рук с клановыми делами, чтобы суметь освободиться и полностью посвятить своё время Цингэ. Но сглупил, не предупредил вовремя, желая по-детски устроить сюрприз — Цзян Чэн вообще не замечал, как пропадала вся его серьезность и хмурость, лишь дело касалось возлюбленного. И не рассчитал, что тот тоже занятой человек с ворохом обязанностей на своих плечах. Удача, что его удалось застать на месте, а не прибыть в пустую резиденцию, узнав лишь от учеников, что их наставник давным давно на каком-нибудь задании или охоте. Отвлекать Цзян Чэн не смел. Он понимал всю серьезность работы и терпеливо ждал, благо, оставалось совсем немного — закончит доклад о совершенной миссии. Ваньинь уже в нетерпении грезил о минутах друг с другом, предвещая скорое освобождение Цингэ от рутины, но... Тот застрял. Надолго, прочно. Цзян Чэн невольно начинал чувствовать раздражение, когда по счёту пошёл второй час. А мужчина в белых одеяниях продолжал выводить иероглифы так неторопливо, с столь напряжённым видом, что побеспокоить его страшно. А сам Цингэ боялся совершить ошибку хоть в одной строке, а иначе переписывать весь лист заново. — А-Гэ,— Цзян Чэн присаживается рядом с лордом и через плечо заглядывает на текст, с разочарованием замечая, что повествование отчёта добралось лишь к середине. Он не может сдержать вздох, чем привлекает озадаченный взгляд Цингэ. — Извини. Я постараюсь закончить поскорее,— мужчина неуверенно бормочет, вновь отворачиваясь к тексту. Он не хотел обманывать Цзян Чэна ложными надеждами, но и сам старался верить, что закончит как можно раньше. Цзян Чэн только качает головой, молча утыкаясь лбом в чужое плечо. Крепкое, сильное, ставшее родным. Плечом к плечу воевать. Распивать крепкий алкоголь и обвивать в объятиях обнаженные плечи. Слишком многое хотелось и какая удача, что всё было дозволено. Насколько ли этих разрешений хватало... Цингэ сосредоточено следит за своим письмом, пытаясь добиться идеальных каллиграфических линий, а за его лицом наблюдал Цзян Чэн. И что-то менялось в антрацитовых глазах. В них исчезало смирение и покорность, разжигались искорки, готовые стать пламенем. Цзян Чэн будто готовился в бой. Отчасти так и было. — А-Чэн, что ты...— Цингэ начинает возмущаться, когда его возлюбленный лезет под руку, закрывает своей спиной стол. Он не успевает договорить предложение, как воздух в горле сжимается и выходит сдавленным выдохом. Любой бы задохнулся, узрев низко у своих ног самого главу Цзян. Тут уже не до работы станет, но упёртый Цингэ не выпускает из своих рук тонкую кисть. Строит более грозное лицо с нахмуренными бровями, и только пылающие ярким багрянцем уши выдают истинную реакцию. — Прекрати. Сейчас же. — Помолчи. — Ты... — Да. Я, — Цзян Чэн вызывающе смотрит в чужие глаза и самодовольная ухмылка ползёт по его лицу. Он рос вместе с катастрофой всея Китая, отпор дать умеет кому угодно и в спорах равных не найти по упертости, привык уже. Не слушая дальнейшее ворчание Цингэ, — будто бы столетний старец,— Цзян Чэн разводит белое ханьфу в стороны, слой за слоем пробираясь сквозь одеяния к тёмным штанам. Сквозь плотную ткань он чувствует, как напрягаются сильные ноги, как вздрагивает тело при любом неосторожном движении. Цингэ слово струна гуциня, так взволнован, натянут, да только тронь и прозвучит необходимый звук, надави сильнее и он порвётся под крепким прикосновением. Цзян Чэн ловко действует руками, расслабляя узел на поясе и оглаживая пальцами кожу, пока не пробрался ниже, открывая взгляду член Цингэ. В это мгновение напряжение сидящего за работой мужчины чувствуется сильнее, он замирает, глядя куда-то вперёд себя бессмысленным взглядом и сводит брови только сильнее. Он хочет продолжения, но что-то уговаривает остановить Цзян Чэна, вернуть прежний покой, пускай немного унылый, их вечеру. — Я не остановлюсь,— как будто прочитав чужие мысли, отвечает Цзян Чэн и в доказательство своих слов обхватывает ладонью член, начиная водить без чёткого ритма. Слишком хаотично, но быстро и грубо, — сразу. Цингэ не ожидает столь резкого порыва и давится выбившимся из груди воздухом. Рука дёргается, оставляет чернильную полосу вдоль всего листа, проходя по уже написанному тексту. Старший Лю не обращает на это внимание, он сосредоточен на восстановлении дыхания, которое внезапно стало слишком рваным. Член наливается кровью, тяжелеет в руках Цзян Чэна. Тот не может сдержать победного смешка, заглядывая в напряжённое лицо возлюбленного. Тот смотрит в сторону, куда угодно, но не вниз. Тогда Цзян Чэн обдает головку горячим дыханием и ощущает дрожь чужого тела. Сколько раз им удавалось отдаваться близости друг с другом, сколько раз Цзян Чэн пробовал ублажать горного лорда ртом, — Цингэ как впервые реагировал, даже в времена, когда действовал Цзян Чэн откровенно ужасно. Без опыта, без должных знаний, но со временем, узнавая больше о телах друг друга, о средствах принесения удовольствия... Цзян Чэн мог с уверенностью заявить, что преуспевает. Он обхватывает губами всё также лишь головку, дразнит языком, облизывает и не по своей воле причмокивает. Влажные звуки вводят в смущение обоих мужчин, но Цзян Чэн не прекращает. Массируя пальцами основание, он заглатывает глубже, пока без особого труда, привыкший к этому. Не задерживаясь, Цзян Чэн начинает ритмично двигать головой, вбирая с каждым разом в рот всё глубже, пока головка не упирается в горло. Подавив рвотный рефлекс и расслабившись, он пытается вместить ещё немного больше, сжимая чувствительную плоть горячими стенками горла. Стоны Цингэ уже давно разносятся по комнате и отдаются лучшей похвалой в ушах Цзян Чэна. Лишь перед лордом Байчжань он мог опускаться на колени, с растрёпанными волосами и красным от смущения лицом. Желание доставить партнеру удовольствие перечёркивает любую гордость, да и разве место ей во время интимной близости? Цингэ опирается руками о циновку позади себя и держит подбородок высокого поднятым, почти запрокинутым вверх. Лишь в таком положении он может сдержать себя, не смотреть вниз на губы главы Цзян. Иначе не протянет дольше. Ему достаточно слышать влажные звуки, чтобы находиться на гране смущения. Цингэ переводит одну из рук с пола на волосы Цзян Чэна, осторожно гладит, хотя хочется сжать. Сильнее, оттянуть пряди и задать новый ритм. Но он не позволяет себе быть настолько грубым с возлюбленным — не сейчас. Порыв того пока не ясен, пускай приятен, Цингэ даже сомневается, что вообще сегодня закончит работу. — Учитель! Разносится крик где-то на улице и слышится скорый бег к двери. Цзян Чэн подрывается вверх так быстро, что Цингэ ещё несколько секунд глупо хлопает ресницами. — Мы что, сидели с открытой дверью? И под немой кивок Цзян Чэна, мужчина ругается себе под нос, возвращая ханьфу в прежний опрятный вид. Благо, стол скроет остальное. Когда в зал врывается радостный Исюань, оба лидера уже вполне спокойно сидят невдалеке друг от друга. Юноша замирает, не ожидая увидеть кого-то ещё, помимо наставника. — Приветствую, Глава Цзян,— он вытягивает руки в вежливом поклоне и скрывает за опущенной головой довольную улыбку. Исюань не был дураком и ясно понимал отношения наставника с этим гостем. А при каждом приезде Цзян Чэна, на Байчжань становится как-то более мирно и Цингэ не так жесток к своим ученикам. Значит, пара дней покоя обеспечена. — Зачем пришёл? — Цингэ смотрит даже слишком недовольно. Неужели Исюань отвлёк их отчего-то? Любопытство щекочет внимание и ему удается заметить слегка красные уши учителя. Видимо, и вправду помешал. — Да я хотел узнать тут о тренировке, но... — Но что? — Не хочу мешать вам, Наставник,— Исюань улыбается слишком нагло и удачно быстро покидает зал, чтобы не оказаться свидетелем вспыхнувшей злости Цингэ. Но та разгореться не успевает, её сразу же усмиряет ласковое прикосновение Цзян Чэна. Он мягко улыбнулся любимому, успокаивая, даруя душе желанный покой. — На чём мы остановились? — тихо спрашивает глава Цзян, лаская пальцами скулы Цингэ. Тот ловит запястья в серебряных наручах и улыбается в ответ, прежде чем увести в медленный поцелуй.