Безмятежность

      Глубокой осенней ночью в спальне Джона и Шерлока тепло, сухо и уютно. Они лежат на мягкой, просторной кровати, нежась в объятьях друг друга, шумно дыша и обмениваясь бесчисленными поцелуями — красивыми, звонкими, протяжными. Их мысли ничто не тревожит, а сердца полны безмятежностью и страстью.       — Я люблю тебя, Джон.       Шерлок никогда не устанет повторять эти слова снова и снова, каждый раз по-новому, но всё так же искренне. Его ладони лениво гуляют по разгорячённому телу Джона, и тот почти инстинктивно подаётся им навстречу, сдавленно постанывая сквозь особенно крепкий поцелуй. Он так хочет Шерлока, Господи, он так хочет ощутить его внутри себя. И Холмс об этом прекрасно знает.       Он мягко поглаживает чувствительную, пышущую жаром кожу подушечками пальцев, активно лаская языком рот Джона именно так, как тот любит, проходясь им по нёбу, дёснам, зубкам, и в самом конце — по чуть дрожащим, неизбежно распухшим от всех предыдущих поцелуев губам, будто дразня, бесстыдно заставляя Ватсона ёрзать и извиваться в ещё большем желании. Игривые прикосновения Шерлока щекочут его шею, ключицы, грудь, живот, неторопливо спускаясь все ниже и ниже, чтобы в итоге остановиться на самом интересном — и, обязательно выждав пару мучительно долгих мгновений, наконец оплестись вокруг жалобно подрагивающего от напряжения члена.       — Ах, дьявол…       Джон резко и тяжело выдыхает, чувствуя влажную тесноту ладони Шерлока, плавно скользящей по всей его длине, и в мгновение обмякает, расслабляется, целиком отдаётся Холмсу; последний нетерпеливо прикладывается губами к его шее, прихватывает тонкую кожу зубами и, всасывая, легонько тянет на себя, оставляя на память аккуратное тёмно-синее пятнышко, именно там, где его не будет видно из-под ворота рубашки. Шерлок тут же бросается зацеловывать свежий засос, не переставая ласкать Джона рукой, а потом ставит новый, снова целует, снова зализывает. Ватсон счастливо прикрывает глаза, внимая заботе Шерлока, двигает бёдрами, выгибается в спине — делает всё, чтобы быть как можно ближе к нему.       — Сегодня я буду сверху? — вкрадчиво спрашивает Холмс, едва касаясь губами мочки уха Джона, любовно поглаживая бархатную кожу головки большим пальцем, и от его глубокого, низкого голоса у Ватсона по затылку бегут мурашки.       — Давай, — шепчет он, судорожно хватаясь за плечи и грудь Шерлока ослабевшими от удовольствия руками. — Скорее, сделай это со мной.       Долго упрашивать не приходится: Джон неловко закидывает на Холмса одну ногу, чтобы им обоим было удобнее, и его всего охватывает сладостный трепет, когда он вдруг ощущает, как Шерлок нетерпеливо упирается в него своей эрекцией, такой горячей и твердой, такой чертовски желанной.       Шерлок сдерживает себя и входит в Джона очень медленно, бережно, зацеловывая его щёки, виски и подбородок, стараясь исключить любую боль, даже самую незначительную. Взмокшие, красные, переполненные возбуждением, они неотрывно глядят в глаза друг друга, крепко держась за руки и дыша почти синхронно, пока Шерлок неспешно продвигается вперёд, отчаянно желая оказаться в Джоне полностью.       — Боже, ты так меня сжимаешь…       Вскоре у Шерлока получается, и он замирает, позволяя жару и тугости нутра Джона обволочь его со всех сторон — не передать словами, как ему сейчас приятно. Приятно до дрожи в коленях, до щекотного покалывания на кончиках пальцев и легчайших судорог где-то внизу живота.       Он резко подаётся вперёд, все так же не решаясь начать двигаться, и накрывает картинно приоткрытые в ожидании губы Ватсона благодарным поцелуем, посасывает их, слабо покусывает, переплетает свой язык с его. Ладони Холмса вновь отправляются в странствие по телу Джона, он жадно вбирает в лёгкие его пьянящий аромат, трогает, сжимает, никак не может насытиться…       — Какой же ты красивый, — только и может выдавить из себя Шерлок, смотря на Джона с нескрываемым восхищением во взгляде, упоённо любуясь серебром его волос, каждой складочкой и изгибом его тела, каждым до единого его несовершенством. — Ты просто… Идеален.       — Шерлок, успокойся, уже слишком много сантиментов, — Джон тихонько посмеивается, отчего возле глаз у него появляются милые веселые морщинки; Холмс и их находит до одури привлекательными. Он думает, что во время занятий любовью с Джоном может позволить себе расчувствоваться, но не говорит этого вслух, а продолжает лапать Ватсона везде, где вздумается, наконец начав нежно в него толкаться.       Он уделяет достаточно внимания каждому участочку его тела — испещрённым яркими засосами и следами от поцелуев шее и ключицам, груди, соскам… Попеременно поглаживает большим пальцем то левый, то правый, чуть надавливая, наслаждаясь их непривычной твёрдостью, потом, не выдержав, наклоняется и настойчиво ласкает их уже языком — ловко огибает по кругу, вылизывая ареолу, щекочет, стимулирует так активно, что стоны Джона с каждой секундой становятся все более протяжными и надрывными.       «Звучит прекрасно» — думает Шерлок, всецело ими упиваясь. Он размеренно двигает бёдрами туда-сюда, постепенно ускоряя темп, и переводит руку на пах Ватсона, вновь обхватывая тонкими пальцами его горячий, тяжелый, сочащийся смазкой член. С губ Джона срывается сдавленное «угу», он в бессилии закрывает глаза, невольно вздрагивая всем телом каждый раз, когда член Шерлока стремительно упирается в его простату.       — Ох, Господи… — скулит Ватсон, закусив нижнюю губу и беспомощно уткнувшись носом и ладонями в бледную грудь Холмса. Его язык заплетается, а голос предательски дрожит. — Это просто невероятно.       Шерлок не отвечает — попросту не может. Сдавленно покряхтывая, он продолжает двигаться, уже довольно живо, но все так же осторожно, без единого намёка на грубость, покорно замедляясь каждый раз, когда Джон легонько похлапывает его по груди, едва заметно морща нос и хмуря брови, показывая, что ему немного больно. Тогда Шерлок спешит подарить ему неловкий, извиняющийся поцелуй — и нежно касается его тонких, порозовевших губ своими, роскошными и мягкими. Он целует и бережно трахает Джона, такого тесного, отзывчивого и неподатливого, беспрерывно водя ладонью по его изнывающему от желания члену, невольно вторя его тягучим, томным стонам; потом решает изменить темп, и теперь после каждого нового толчка выходит из Джона почти полностью, но лишь для того, чтобы в следующее мгновение вновь оказаться внутри, целиком, упереться в самое чувствительное место, загнать до самых яиц, так глубоко… От удовольствия закатываются глаза, дрожит каждая клеточка тела: Холмс ясно ощущает приближение конца, такое неминуемое и волнительное, и даже не старается его оттянуть.       Джон и Шерлок так близки друг к другу — их блестящие от влаги тела соприкасаются в сладостной предоргазменной судороге, их протяжные, низкие, отрывистые стоны то и дело срываются на крики, которые они больше не пытаются приглушить. Раскалённый до предела воздух обжигает горло, вбирает в себя все запахи и звуки… Кожа ритмично ударяется о кожу с оглушающе-хлёсткими, мокрыми шлепками, кровать жалобно поскрипывает под весом разгорячённых тел. Джон тяжело, сбивчиво вздыхает, чувствуя пульсацию Шерлока, трущегося о него изнутри, и движения его теперь так рваны, так прерывисты, будто он совсем себя не контролирует...       — Я… — звучный, чуть хриплый голос Холмса эхом отдаётся у Ватсона в голове. — Я кончаю, Джон.       Он ускоряет все свои движения — и бедрами, и рукой — до предела, крепко зажмуривается в предвкушении, с силой вталкиваясь в Джона, делает финальный, самый приятный толчок, а потом замирает — и в следующее мгновение бурно изливается прямо внутрь, заполняя, придавая смысл, согревая и сводя с ума. Джон кончает за ним следом, и его густая, липкая сперма заливает ладонь Шерлока, которой тот всё еще устало водит по его члену; оргазм накрывает его с головой, перехватывает дыхание, окутывает, обезоруживает, заставляя каждую частичку тела кричать в экстазе. Ему отчаянно не хватает воздуха, ноги сводит крупной дрожью, громкие стоны один за другим вырываются из груди. Тепло, зародившееся внизу живота, теперь медленно растекается во все стороны, доходя до самых кончиков пальцев и искрясь на них щекотным током. Джон цепляется руками за плечи и спину Шерлока, лихорадочно бормоча себе под нос его имя, зарывается пальцами в густые, чёрные как смоль кудри, тянет на себя, бессильно всхлипывает…       — Как же хорошо... Как же хорошо, — шепчет он, всё ещё содрогаясь в их общем оргазме.       Плавно, нехотя выходя из Джона, Шерлок целует его — целует в который раз за ночь, но так пылко и чувственно, что им обоим этот поцелуй кажется их самым-самым первым. Без языка, с сомкнутыми губами, нежный, почти невинный... Они растворяются друг в друге, растрёпанные и разомлевшие, вымотанные, но довольные, их мысли ничто не тревожит, а сердца полны безмятежностью и страстью.       — Ты был восхитителен, Джон, — мурлычет Холмс, поглаживая пылающую жаром щёку Ватсона тыльной стороной неиспачканной ладони. — Заниматься любовью с тобой просто чудесно.       Джону нравится, что Шерлок называет весь процесс именно так — «занятие любовью». Он смущённо хихикает и заворожённо рассматривает лицо Шерлока из-под навеса чуть подрагивающих ресниц — такое невероятно красивое, с тонкими, аристократичными чертами, неприлично острыми скулами и выразительными небесно-голубыми глазами. Ох, и это крохотное коричневое пятнышко на радужке, такое забавное и неуместное…       — Господи, ты — самое лучшее, что когда-либо со мной случалось, Шерлок, родной мой, — шепчет он и умиротворённо вздыхает, бесконечно счастливый и влюблённый.