Сгусток событий

На следующий день Жила, послонявшись по родным местам, заглянув на работу к дочке и брату, заскочив в «Подсолнух» за «Пепси», где понаблюдал, как Захар лихо и отчаянно флиртовал с хорошенькой Лидочкой, густо краснеющей от его скабрезностей, купил на рынке у бойкой полной тётки странноватого вида букет, напоминающий охапку разноцветных ромашек, и припёрся во двор к Маше. На службе Мария Павловна в этот день не задержалась. Ещё не начало темнеть, как во дворе появилась её фигурка, упакованная в дурацкий великоватый костюм с бесформенной длинной юбкой и мешковатым пиджаком. В руках Маша тащила туго набитую авоську. Завидев сидящего на лавке в окружении множества окурков Жилу, Мария остановилась, словно споткнувшись, но взяла себя в руки и храбро приблизилась к собственному подъезду. Сергей подорвался с лавки и шагнул навстречу. — Привет, — буркнул он, понимая, что взглянуть Маше в глаза очень и очень сложно, — Я… это… Извиниться пришёл. Вот, тебе… Маша с подозрением взглянула на пёстрый веник, возникший перед её лицом, но всё-таки забрала цветы у Жилы. Стебли были горячими и чуть влажными. — Это лишнее. Я не сержусь, я же сказала… — Спасибо тебе, — выпалил Жила, ободрённый тем, что его не сразу прогнали и не настучали этим веником по хребту, — Ну, за то, что вступилась за меня… Сказала, что… — Я помню, что я сказала, — с лёгким раздражением перебила Маша, — По-моему, мы квиты. — Да… Ну ты, это… Извини, короче… Давай, пойду… — Сергей… Собственное имя ударило Жилу, как хлыстом. Он даже с места не успел тронуться. — Вы… наверное, долго меня прождали, — медленно выговорила Маша, сдвинув брови, — Может… поднимитесь ко мне? Я Вас хоть чаем напою… Поговорим… не знаю… Или… Вам нужно идти? Идти Жиле было не особо нужно, равно как и гонять чаи с Марией Павловной в неловкой обстановке. Однако он почему-то медлил с ответом. — Знаете, я устала… Чего мы тут стоим… У всего двора на виду. Пойдёмте. Маша прошла мимо него к двери подъезда, Жила, помявшись секунду, поплёлся следом. В квартире Маша без особого энтузиазма усадила гостя на кухне, воткнула букет в скучную прозрачную вазу и тускло поинтересовалась: — Вы голодны? — Нет, — бодро соврал Жила. — Голодны, я же вижу, — Маша махнула рукой и аккуратно поставила чайник на плиту, а сама полезла в холодильник, — Руки помойте и помешивайте, чтобы не подгорело. Разогреется — вот сюда выложите, — на столе появились две неглубокие тарелки, — А я в душ пойду… сил что-то нет совсем… Извините. Маша скрылась в коридоре. Жила, слегка озадаченный, послушно сполоснув руки холодной водой, принялся ворошить ложкой содержимое сковородки — это оказалась гречка с грибами. Пока хозяйки не было, а в ванной шумел душ, успел вскипеть чайник, и Жила, бросив в единственные на кухне две чашки по щепотке заварки из жёлтой коробки, от души плеснул в них кипятка. Сахар он не нашёл, а вот гречку, уже как следует нагревшуюся, аккуратно разложил по тарелкам, умудрившись не просыпать ни зёрнышка. Вообще чувствовал Жила себя довольно-таки неловко — в чужой хате, на кухне, с вроде как холостяцким ужином — но на двоих, с хозяйкой в душе… С хозяйкой, перед которой он до сих пор чувствовал себя виноватым, несмотря на подаренные цветы и все его неуклюжие извинения. Шум воды стих, послышалась какая-то возня, а Жила всё ещё не придумал, как можно ещё извиниться перед Машей… Снова сказать «извини»? Глупо. То, что она всё ещё на него сердится, Жиле было очевидно, значит, нужно было просто… Он рассеянно обернулся, и все слова — заготовленные и нет — застряли у него в горле. Маша, вышедшая из душа — с влажными распущенными волосами, в дурацком старом светло-сером «вафельном» халате, без косметики — склеившей ресницы некачественной туши, без кирпичных румян, без идиотской перламутровой помады — была совершенно другой Машей. — Всё готово? — печально осведомилась новая Маша, не замечая ошалевшего взгляда гостя. — Ага… — Жила даже со стула подняться не смог, словно прирос к нему. — Извините, что я Вас… как говорится — припрягла? Я просто не ждала гостей, но прогнать Вас было бы невежливо, и я… — Тебе сколько лет? — вырвалось у Сергея. Маша подняла на него взгляд полный недоумения. — Тридцать шесть. Угу… Всего на год больше, чем ему. И лет на десять меньше, чем Жила думал изначально… Да как так-то?! Маша, словно не было никаких странных неловких вопросов, уселась за стол и как ни в чём не бывало вяло принялась за гречку. — Вы не думайте, что я сержусь на Вас, — заявила она пару минут спустя, стараясь есть аккуратно — а может, всегда ведёт себя, как герцогиня? — Я, скорее, на себя сержусь, что я ввязалась в это всё… Вам не повезло… Нам обоим не повезло. В общем, давайте не будем больше об этом? Вы с дочкой повидались? — А? Да… — Жила, ковыряя вилкой и вправду очень вкусную гречку, невольно расплылся в улыбке. — Сколько ей? — Маша тоже улыбнулась. — Двадцать. Маша замерла с поднятой вилкой и захлопала глазами. — Чего? — Жила невесело ухмыльнулся, — Ну да, я её в восьмом классе заделал. Дурное дело нехитрое… Хотя девчонка получилась классная, Ритка моя. Горжусь прямо ей. В милиции работает, с дядькой… В прошлый раз не вышло повидаться… — В прошлый? Жила поднял на машу мрачный взгляд. — Ну, ты ж всё слышала? Что с Малиной тёрли, с Митькой… В прошлый раз — когда я откинулся. Четыре года назад. По дури опять… Короче, замели — недели не прошло. Даже к дочке не съездил… Послезавтра опять отчаливаю. Теперь надолго… — Мне очень жаль, — выдавила Маша. На неё вновь вскинулись кофейно-чёрные глаза. Машины слова прозвучали так искренне, что у Жилы что-то невыносимо засвербило внутри. Сама Мария тоже, видно, ощутила какую-то странную неловкость, потому что шустро вскочила из-за стола, сгребла опустевшие тарелки и, отвернувшись к раковине, принялась яростно их тереть под аккомпанемент журчания воды из-под крана. — Спасибо, — донеслось до её слуха, — Очень вкусно было… — Понравилось? — Маша отчего-то резко воспряла духом, — А вот мужу не нравилось… ну, как я готовлю. — Ты замужем? — отчего-то встревоженно уточнил Жила. — Была. Мы развелись. Давно. Вы… чай допили? Жила протянул ей опустевшую чашку, с сожалением понимая, что, видимо, его сейчас уже будут вежливо так прогонять. — Сергей, — неожиданно официально произнесла Мария, закрыв наконец кран и повернувшись, — У меня есть… к Вам… э-э-э… серьёзный разговор. Только, пожалуйста, не перебивайте меня. Жила напрягся страшно, а Маша — и того пуще — стояла, прижавшись спиной к мойке, опустив голову, теребя пояс от халата дрожащими пальцами. — Чё ты, опять вляпалась куда-то? — глупо спросил Сергей, — Или чё — Небетонов наехал? Помощь нужна? Блин, меня загребут послезавтра… Митьку могу попросить… Он осёкся, когда Маша подняла на него глаза — в них плескалось недоумение. Видно, она не ожидала, что он ни с того ни с сего станет так волноваться о её дальнейшей судьбе и отношениях с начальником. Он ведь… как он сказал — «в тюрягу отчаливает»? На семь лет, Маша помнила. Уж неважно, за что… А туда же — помощь, Митьку попрошу… Блаженный какой-то… Митька — это его брат-близнец, полковник милиции, Маша тоже помнила. Вот и сейчас этот шальной альтруист первым делом предлагает ей, совершенно посторонней Маше, помощь — свою и брата… у которого, небось глаз уже дёргается и икается полковнику небось неслабо… Странное дело… Сначала Жила Марию Павловну страшно пугал, потом раздражал, потом она смертельно хотела держаться подальше от всего, что с ним связано, да не вышло, теперь он её озадачивает… Но глаза у Маши всегда были. Времени подумать о том, что эти глаза видят, не было, а глаза были. И они прекрасно видели, что этот уголовник (интересно, за что сидел? Такой срок просто так не дают…) не только дурной, бывалый и страшно невезучий. Глаза видели сильные руки и широкие плечи, неожиданно хрупкие запястья и длинные густые ресницы, одновременно бесстыжие и вечно настороженные глазища цвета крепчайшего импортного кофе, усы, которым позавидовал бы молодой Боярский, и губы… Мама дорогая! Маша, ты спятила! Стушевавшийся Жила не подозревал о мыслях, бродивших в Машкиной голове. Поёрзав на табуретке, он смущённо выдал: — Чего? Не надо? Ладно, извини, не буду перебивать. Маша кашлянула, подумала, не сесть ли ей напротив гостя, решила, что не стоит, ещё сильнее затеребила несчастный поясок и наконец заговорила: — Помощь не нужна, спасибо. Вернее, нужна, но… другого толка… Кхм… Сергей, Вам… Вам тридцать пять, верно? Верно. Вы молоды и много лет провели… кхм… в местах не столь отдалённых. Поправьте меня, если я ошибусь. В тюрьме Вы были лишены… э… многих, скажем так… э… привычных вещей, которые… которых Вам, возможно… наверняка недоставало… э… Жила понять не мог, к чему она клонит, хотя вроде говорила логично, хоть и сбивчиво, к тому же краснея и дёргаясь, словно вела речь о чём-то крайне неприличном. Сергей пару раз порывался вставить хоть словечко, чтобы как-то помочь Маше сформулировать очередную ускользающую мысль, но вовремя вспоминал, что пообещал не перебивать, да и, наверняка, он сделал бы только хуже — Машка того и гляди передумает вообще хоть что-то говорить, а дело, судя по всему, важное, хоть Мария Павловна и не может пока двух слов связать… Но — лиха беда начало! — Я вышла замуж в двадцать один год, — ни с того ни с сего выдала Маша совершенно другим тоном, — На пятом курсе. Николай учился в аспирантуре на том же факультете. Мы получили распределение в один город, на одно предприятие, получили квартиру… да… Мы были очень увлечены нашей работой и… У нас была хорошая семья. С гордостью выпалив последнюю фразу, Мария неожиданно заткнулась. Жила, чьи глаза от удивления едва из орбит не вылезли, терпеливо подождал несколько секунд и, убедившись, что Маша сама не помнит, к чему всё это на него вываливает, уточнил: — Дети есть у вас? — Нет, — Маша качнула головой, — Не получилось. Хотя мы были женаты довольно долго… Шесть лет. Почти семь. Вот… И с тех пор, как мы развелись… я… у меня… я… Маша вдруг снова вспыхнула аж до корней волос и стыдливо замолчала, а у Жилы в голове забрезжил наконец свет понимания. — Ты куда клонишь, мать? — хрипло уточнил он, — Ты… типа… ты мне так… меня… ну… Флирт у вас, у разведёнок, такой? Мария Павловна побурела, как свекла, у неё даже слёзы на глазах выступили — не то от стыда, не то от возмущения. — Да Вы… Да я… — прозаикалась она, — Да как Вы… Как Вы смели? Как Вы… Чтобы я… Вы за кого меня принимаете?! — А чё такого? — удивился совершенно сбитый с толку Сергей, — Чё, обидел опять? Ну прости! Я в толк не возьму, о чём базар? Ну, туплю малясь, так ты поясни… Чего у вас там с мужем не заладилось-то? Я перебил, извини. — Не знаю, что, — жалобно ответила Маша, мгновенно перестав злиться, — Всё было хорошо. Мы жили… работали… Я ему, наверное, надоела… Машины глаза вновь наполнились слезами. Жила женского плача не переносил. — Так это он тебя бросил? — быстро спросил он. Маша гордо хлюпнула носом. — Нет, — пояснила она, — Это я предложила развестись. Он просто не успел… наверное. Мы в последнее время жили… как чужие. Стали раздражать друг друга. Раньше такого не было. Мы друг друга уважали, понимали хорошо, много разговаривали, о работе… об экспедициях… — Ты его любила? Маша раздражённо бросила на собеседника сердитый взгляд. — Я же говорю — мы уважали друг друга! Мы работали вместе, нам было, о чём поговорить. Мы подходили друг другу! — И чего? Я ж про другое базарю. — Вообще-то это одно и то же, — Мария Павловна снисходительно улыбнулась, — Нет, я, конечно, понимаю, что Вы… кхм… в силу своего… своей… своего вида деятельности и… окружения… кхм… привыкли к несколько иным видам отношений… более… э… свободным. Но для советского брака… Вы ведь никогда не состояли в браке? Необходимы именно взаимоуважение, сходство интересов… Вот у нас всё это было! — Чё ты мне лечишь? — поморщившись спросил Жила, у которого от Машкиной философии даже голова разболелась, — Ты от меня-то что хочешь? Ты, типа, с мужиком своим развелась, и чё? Никого больше не нашла что ли? Чего так? Маша посмотрела на него, как на умалишённого и одновременно с осуждением. — Неужели непонятно? — спросила она, будто Жилу интересовало, почему дважды два — четыре, а не девять, — Я уже побывала замужем. Я в разводе. Я немолода и нехороша собой. Я — женщина второго сорта, мой удел теперь только работа, и, между прочим, я вполне в ней преуспела… — Ты с дуба рухнула, что ль, мать? — Что?.. — Ну развелась, и чего? Зачем на себе крест ставить-то? Тебе сколько было? Э… Двадцать семь? Ну! И чего? Только не говори, что ты… Жила вдруг заткнулся, таращась на Машу, беспокойно завозившуюся у мойки. — У тебя после развода ещё кто-то был? — с подозрением спросил он. — Нет, конечно, — зло прошипела Мария. — А до? — Что? — Муж, говорю, у тебя первым был? — Естественно! — Машка вновь стала неудержимо наливаться краской. — Ни хера себе, — прокомментировал Жила, — Ну, я срастил, наконец, к чему ты тут пела, что я, типа, на нарах столько лет без баб… Типа, я тебе помогу, ты мне, да? Ну чё, давай, хоть сейчас… — Знаете, что… Вам… пора, наверное. Жила осёкся, но с места не сдвинулся. — Маш… — До свидания… — Маш, ну ты что, не это имела в виду? — Может, и это! — зло выплюнула Маша, у которой лицо пошло неровными пятнами, — Только Вы… со своими замашками… Вы всё на свете умудряетесь… опошлить, извратить… Мне кажется, вы вообще разрушаете всё, к чему прикасаетесь! Не нужно мне было с с Вами связываться… Тут уже обиделся Жила. — Сама определись, — буркнул он, — То тебе надо, то не надо… Ну лады… Извини, если чё не так… Только… Ты, блин, зря себя закапываешь. Давно бы уже нашла себе какого-нибудь мужика… — Я что, похожа на женщину, которая… Пф! А Вы, я вижу, несмотря на то, что на воле недавно, женским вниманием не обделены, — едко заметила Маша, — Обычно мужчины от подобных предложений не отказываются. — Тебе-то, блин, откуда знать?! Я вот не верю, что ты ещё кому-то это предлагала! — Естественно, не предлагала! Вы за кого меня принимаете?! Я кто, по-Вашему?! — Ты молодая симпатичная баба, которая ведёт себя, как дура! — рявкнул Жила, и они оба надолго замолчали. Маша отвернулась к мойке и кусала губы. Жила сердито сопел. Наконец он не выдержал. — Маш… Ну извини… Я чёт палку перегнул. Ты походу серьёзно… В смысле, это прям проблема для тебя. Ну Маш… — Не трогайте меня! — Мария подскочила на месте, резко обернулась — Жила вскинул руки, потянувшиеся было к её плечам, и отскочил, чуть не задев стол. — Всё-всё, осади. Давай сначала, — предложил он, видя, что Маша вроде как немного успокоилась, — Я вкурил, чего ты мне предложить пыталась… Чё, не предумала? — Передумала! — Ну и хрен с тобой, — плюнул он,- Пошёл я. За гречку спасибо. За чай тоже. — Стойте. «Да твою ж налево!» — с досадой подумалось Сергею. — Вы согласны? — тоскливо и почти с ненавистью уточнила Мария Павловна. Жиле очень хотелось задать ещё несколько вопросов, но он сообразил, что хозяйка просто-напросто вышвырнет его вон, и он не только не получит ответы, но и к делу не приступит. Поэтому он поспешил заверить: — Согласен, согласен. Чего тебе так припёрло, мать? — не удержался он, видя, что Машка вновь стушевалась и активничать не собирается, — Почему я? Почему сейчас? — Вы не отказали бы, — тоскливо пояснила Маша, не глядя на Жилу, — Вам нужнее, чем мне… — Думаешь, я озабоченный какой, на каждую юбку бросаюсь? — мрачно спросил он, снова усаживаясь на табуретку. — Я не это имела в виду. — Не, я понимаю, тебе за десять лет… ну, мужика охота… И это нормально! — поспешно добавил он, видя, как напряглась Маша, — Просто ты столько эту мыслишку вынашивала — и чего? И выбрала беглого зэка? Хрен знает, кого? — Вы опытный, искушённый, молодой, — заученно завела Маша, по-прежнему старательно избегая его глаз, — И… Никто, кроме Вас, всё равно не согласился бы… — С чего ты взяла? — Давайте не начинать снова, — устало выдохнула Маша, — Если Вы согласны — идите в душ, если нет… — Полотенце дай, — буркнул Жила скрываясь в ванной. Когда он вышел оттуда пару минут спустя, снова натянув на посвежевшее тело всю одежду, кроме шапки, которую забыл на кухне, Мария сидела на табуретке, уронив голову на скрещенные руки. Услышав шаги, она обречённо поднялась. — Давай так, — быстро сказал Сергей, не давая Маше вставить ни слова, — Не заводи вот эту свою шарманку, что ты не такая, ждёшь трамвая, и так далее. Давай, типа, это я тебе предложил, а ты согласилась, лады? Маша вытаращила глаза. — Лады, — подытожил он, — Значит, договорились. Чтоб тебя совесть не мучила или ещё чё… Ты молодая свободная баба, заводить отношения, хоть такие, на один раз — это нормально. Ты меня хочешь, я тебя, вот и всё… — Вы — что? — не веря ушам, уточнила Маша. «Снова-здорово» — подумал Жила. — Хочу тебя, чё, — с досадой повторил он. — Меня?! — Короче, — Сергей уже начинал терять терпение, да и вся ситуация, откровенно абсурдная и дурацкая, не добавляла энтузиазма, — Чё, приступим? Как ты любишь? Чё тебе нравится? — Э-э-э… Что Вы имеете в виду? — Ну… Так… Стопэ. Вы ж с мужем это делали? — Конечно! Вы же не заставите меня пускаться в подробности? — Да я чую, там ни хрена никаких подробностей нет… Как вы это обычно делали? Вопрос вогнал Марию Павловну в ступор. Жила терпеливо ждал. — Ну… А как, по-Вашему, это обычно делают? — По ходу придётся прям в подробностях. Иначе я не смекну, в чём засада. — Вы понимаете, как это для меня унизительно… — Хочешь, чтоб болеть перестало — придётся вскрыть нарыв, — отрубил Жила, — Ты ж хочешь, чтоб я тебе помог? Маша покусала нижнюю губу и решилась. — Хорошо… Что Вы хотите услышать? — Ну где вы, например, это делали? — Вы сумасшедший? В спальне, конечно! — Тоже неплохо… Дальше? — О боже! Вечером, перед сном, мы переодевались, я в ночную рубашку, Николай — в пижаму, ложились в постель, гасили свет… — Жесть… И часто вы так? В смысле… — Я поняла! — красная, нет, бордовая до корней волос Маша пыталась найти силы вынести этот допрос до конца, — Ну, сразу после свадьбы часто, раза три в неделю… Потом пореже… Раз в неделю… в две… Потом… — Караул, мать, — прокомментировал Жила, на самом деле офигевая от таких историй, — И чего, нормально ему было, мужику твоему? — Мой муж не был озабоченным, — с достоинством сообщила Маша, чувствуя, как кровь наконец отхлынула от щёк — похоже, Мария Павловна в самом деле привыкла к откровенности этого разговора. — Он походу и живым особо не был… Ну, тебе, видно, хватало… Ну, ну, и чего? Как тебе вообще было? Нравилось? — и, видя наливающиеся кровью от злости Машкины глаза, Сергей поспешно добавил, — Я ж должен понять, как к тебе подступиться. — Вы как будто с луны свалились, — не без злорадства сообщила Мария, — Получать удовольствие от… от этого процесса могут только мужчины. И особо развращённые, падшие женщины. Я к таким, как Вы понимаете, не отношусь! Основная цель этого… процесса — продолжение рода. Ну и супружеский долг как традиция. Ну… и… доставить удовольствие мужу, — чуть смешавшись, закончила она. Жиле понадобилось всё его самообладание, чтобы не заржать в голос. Потому что смеяться над больными грешно. А то, что у Машки огромные проблемы и не менее гигантские тараканы в башке, он уже давно понял. Хрюкнув пару раз, он всё-таки нашёл силы вновь заговорить серьёзно: — Марь Пална… Я те ща Америку, конечно, открою, но люди — все люди — трахаются именно для удовольствия. Взаимного удовольствия. Род продолжить — это, конечно, тема, но мы, например, с Риткиной мамкой об этом вообще не думали тогда. И Машке — её тоже Машкой звали — понравилось не меньше моего, сечёшь? А она нормальная была, неиспорченная, хорошистка. Маша озадаченно молчала, насупив брови, что-то соображая. — Ну понятно, короче, всё с тобой, — Сергей решительно придвинулся к Марии, — Не девственница — и хорошо… Девственниц у меня со школы не было… По ходу разбираться будем. Только это… Давай ты, во-первых, меня будешь слушаться, плохого не посоветую, не обижу, ты правильно сказала, у меня опыта больше, я лучше знаю, как нам обоим хорошо сделать, лады? Маша сосредоточенно кивнула. — Во-вторых, ты мне доверять будешь, — приободрённо продолжил Жила, — Потому что без доверия мы далеко с тобой не уедем. Не буду хвастаться, но тебе понравится, зуб даю. Никто ещё не жаловался. Ага? — Ага, — эхом отозвалась, кажется, совсем деморализованная Маша, — Подождите… Это ведь не выглядит, будто я Вас… ну… нанимаю… как… как… — Как путану, что ль? Не, ты ж мне не платишь? Я тебе — тем более. Мы просто хорошо проводим время, как взрослые свободные люди, сечёшь? Моя задача — сделать нам хорошо, твоя — получать удовольствие. Забились? — Договорились. А… вот Вы сказали… что Вы… меня… ну… — Маша осеклась, как кролик на удава глядя на Жилу, медленно приблизившегося вплотную к ней. — Что хочу тебя? Ну, хочу. Ты себя в зеркало видела? Симпотная такая, когда боевой раскрас свой смоешь и шмотки бабкины снимешь. Фигурка там, всё при тебе, вся такая — поди сюда. Чего тебя не хотеть? Маша не нашлась, что ответить. Жила между тем осторожно, как-то хищно положил одну ладонь Маше на талию, вторую — за затылок, Маша даже не сразу заметила, а заметила — втянула голову в плечи и вся сжалась в комок, по её телу побежали мурашки. — Расслабься, — мурлыкнул Сергей едва ли не в самое её ухо — ухо моментально вспыхнуло, — Я ж ничё не делаю. Просто поцеловать хочу, не против? Маша уже не помнила, когда целовалась в последний раз. В ЗАГСе на собственной свадьбе — точно! А потом… Мужа в щёку перед уходом на работу… Когда поздравляла его с днём рождения… Вроде… Пока она соображала, в её плотно сжатые губы вжались чужие — горячие, настойчивые, мягкие, влажные. Чуть щекотнули густые усы — Николай всегда брился очень чисто, поэтому было особенно странно. Глаза Маша, естественно, не стала закрывать, чай, не артистка в фильме, и со странным чувством лицезрела чужое лицо вплотную к своему. Впрочем, долго лицезреть не пришлось, Сергей чуть раздосадованно отстранился. — Ну и чего ты зубы сжала? — поинтересовался он. — А как? — сглотнув, спросила Маша. Жила закатил глаза. — Ясно… Рот открой. Открой, открой… Шире, не боись, не сожру… Ага, вот так и стой… Маша не поняла, почему сначала у неё подогнулись колени, и она чуть ли не повисла на руках у Сергея, а потом — что за огромный горячий узел расплетается у неё в животе и чуть ниже… Колени и живот были ведь очень далеко от рта, в котором бесстыдно хозяйничал своим языком Сергей. Маша даже не сконцентрировалась на том, насколько это стыдно и неприлично — такие новые и оглушительные были у неё ощущения. Жила, довольный, как кот, объевшийся сметаны, снова чуть отстранился, попутно задев губами Машину скулу, висок, горящее огнём ухо. Ладонь с затылка так и не убрал. — Так твой муж тоже не делал? — чуть скалясь, осведомился он. Маша помотала головой, тяжело дыша и хлопая глазами. — Ну, мне тебя много чему нужно научить… Жалко, времени мало… — Вы что?.. Жила, чьи пальцы свободной от Машиного затылка руки замерли на поясе её чуть сбившегося халата, поднял на Марию недоумённый взгляд. — Ты ж не в этом в койку собралась? — А… ну… — Помнишь, что ты мне доверяешь? — Ага… — Ну и всё. Халат Жила стаскивал не спеша, выпутывая из него Машку со скоростью черепахи, по чуть-чуть. Сперва, развязывая пояс, чтобы отвлечь, нежно поцеловал сбоку трепещущую шею, потом так же прижался губами к обнажившемуся плечу, соскользнул пальцами от Машиного затылка вниз по её спине… В конце концов многострадальный халат свалился Машке под ноги, а она сама предстала перед Жилой в одних хлопчатобумажных трусах «времён Очакова и покоренья Крыма», судорожно прикрывая руками всё, до чего могла дотянуться. Фигурка у неё и впрямь оказалась зачётная. Бегло оглядев её с удовлетворением и мысленно довольно присвистнув, Сергей заявил: — Теперь ты. — Что — я? — удивилась Маша, старательно вбирая голову в плечи и наконец определившись, что она всё-таки будет прикрывать только грудь, но особенно тщательно. — Я, как твой Николай, в пижаму переодеваться не буду, — хохотнул Жила, — Раздеться мне поможешь? — А Вы сами не можете? — искренне поразилась Маша. Жила вновь закатил глаза. «Связался чёрт с младенцем!» — с досадой промелькнуло у него в голове. — Кто-то меня слушаться обещал, — мурлыкнул он, набираясь терпения, — Давай, смело. Расстегни. Маша послушно ухватилась за молнию на олимпийке. — Медленней. Звук молнии показался обоим жутко раздражающим. — Чего смотришь? — по-доброму ухмыльнулся Сергей, — Снимай. Мария, чувствуя себя абсолютно по-идиотски, осторожно потянула олимпийку вниз с его плеч. Ей казалось это абсурдным — зачем раздевать человека, который вполне может справиться с этим сам? Впрочем, вроде, в этом нет ничего… ну… такого… — Да брось ты её, — тихо посоветовал освобождённый от олимпийки Жила. Маша послушно бросила куртку на табуретку и выжидательно посмотрела на Сергея. — Дальше. Майку тяни. Машка затравленно опустила ресницы и послушно взялась за край белой футболки и, чуть задевая странно горячую смуглую кожу кончиками пальцев, потянула майку вверх. Жила немного помог ей, подняв руки и практически самостоятельно выпутываясь из футболки и отбрасывая её на олимпийку. Маша со смесью ужаса и восторга пялилась на Жилины татуировки. — Нравится? — усмехнулся он. Татух он не стеснялся, не стыдился, даже гордился, каждой. — М-можно… потрогать? — Валяй. Совершенно по-детски, указательным пальцем Маша аккуратно прикоснулась к кресту над сердцем, скользнула вниз к крайнему куполу церкви и смущённо отдёрнула руки, по-девчоночьи хихикнув, вновь прикрываясь. Жила тоже заулыбался. — Руки опусти. Не смотрю. Он приблизился вплотную, не отрываясь глядя Маше в глаза. Чуть помедлив, она опустила руки. Сергей заметил, как у неё дрожат губы и ресницы. Боится. Осторожно запустив пальцы ей в волосы, Жила успокаивающе прошёлся губами по Машиной щеке, шее и, прижавшись сильнее, попросил: — За шею меня обними. Крепче. Ещё крепче. Быстро наклонился, подхватил Машу на руки — она только пискнула и намертво вцепилась в его шею — и не спеша понёс в комнату. Машка по-прежнему дрожала и сжималась в комок. Мягко опустив её на кровать, Жила быстро избавился от своей оставшейся одежды и улёгся, нависая над Машей, оперевшись на локти. Она лежала, как солдат, вытянув руки по швам, крепко зажмурившись. — Может… шторы задёрнуть? — несмело пискнула она, наверное, ощутив на себе его взгляд. — Зачем? А… Вы с мужем, поди, в темноте под одеялом этим занимались? — Естественно, — Маша даже глаза приоткрыла. За окном сумерки хоть и сгущались потихоньку, в полную темноту комната погружаться пока не собиралась. — Не, так нормально. Не светло, не темно… Мне в потёмках тоже несподручно, я ж тебя не знаю ещё совсем… — Ладно, как Вам удобно… — Слышь, ещё чё, — добавил Сергей, почти незаметно избавляя Машу от «бабкиных парашютов», — В постели люди друг другу не «выкают», лады? — Подождите! Что Вы… ты… Зачем это? Давайте без… этого! Жила, уже успевший проложить губами дорожку от Машиной шеи до мягкого плоского живота и явно намеревался двигаться ниже, в недоумении поднял голову. — Что опять не слава богу? — Ну… вот это всё… вот эти… извращения… Это всё… так ужасно, так грязно… Так стыдно… — Мань… Давай так… Ты мне доверяешь? — Да… — Это ни фига не извращения. Я обещал, что тебе понравится? Обещал хорошо сделать? — Да, но… — Помнишь — твоё дело — получать удовольствие. Давай мы попробуем, не понравится — скажешь, я сразу перестану. — Н-ну… ну… хорошо… Давайте… давай… — Расслабься. Маша закрыла глаза. Ей казалось, что по её телу, по всем венам бегут электрические разряды, особенно сильными они были в тех местах, где прикасались губы Сергея. А добрались они уже до совершенно стыдных мест. Маша тихо охнула и посильнее свела колени. — Нет, мать, так не пойдёт, — Жила потёрся щекой о её бедро и поцеловал выступающую тазовую косточку, — Давай-ка… Давай, давай… Не обращая внимания на Машин протестующий писк, он настойчиво, но плавно и не слишком широко развёл её ноги в стороны, успокаивающе покрывая поцелуями внутреннюю поверхность бедра. Маша закрыла лицо ладонями, еле слышно поскуливая. А Сергей где-то там, внизу, творил совершенно невообразимые, ужасные вещи. О подобном Маша слыхала, но в то, что сама окажется когда-нибудь на месте распущенных женщин из развратных фильмов, которые невесть где доставали и потом с упоением смотрели и обсуждали её одногруппники в институте, она даже представить не могла. Самое странное и удивительное было то, что жгучий стыд понемногу отступал, уступая место доселе не испытываемому Машей чувству, зарождающемуся где-то под губами Сергея, с каждым его прикосновением к её коже. Он будто бы высекал огонь из её тела, греясь в этом огне, и сама Маша, не понимая, почему, не сгорала, хотя пламя, казалось, вот-вот расплавит её изнутри… А пока этого не произошло, Маша вдруг обнаружила, что из её груди неожиданно для неё самой стали вырываться несвойственные ей, абсолютно похабные, на её взгляд, звуки. Вообще Маша искренне считала, что громкие стоны женщины во время соития — это ни что иное, как выдумки режиссёров вышеозначенных развратных фильмов. Это в каком состоянии нужно быть, чтобы ни с того ни с сего начать издавать подобные звуки?! Нет, возможно, на мужчин они и действовали определённым образом… Маша никогда такого не делала и не собиралась, но сейчас… Действия Сергея довели её до того, что Маша уже себя не помнила… Стонать, как падшая женщина, она ещё не начала, но странные всхлипы с её губ срываться уже начали, и Маша сама себя не узнавала. А главное — происходящее ей скорее нравилось, чем казалось мерзким, как она полагала вначале. По тому, как эта недотрога в полубеспамятстве извивается и выгибается на пышных подушках, как сминает обеими руками старенькую добротную простынь, как зажмуривается и стискивает блестящие зубки, поблескивающие за кромкой пухлых, уже искусанных губ, в конце концов, как пышет жаром её кожа, Жила понимал, что всё может закончиться ещё до того, как он по-настоящему приступит к делу. Такого в его планах точно не было. Подтянувшись, он опёрся на локти, прижавшись к Маше грудью, почти укладываясь на неё. — Маш. Она распахнула глаза — тёмные, лихорадочно блестящие. — Ты как, нормально? — Д-да. — Хорошо всё? Он успокаивающе поцеловал её в губы, в щёки, в шею. Маша мелко вздрагивала. Когда он вошёл в неё, Маша вскрикнула и выгнулась, стукнувшись грудью о его грудь. Жила немедленно покрыл её лицо быстрыми поцелуями, шепча: — Тих, тих… Всё хорошо… Тише… Жиле страшно нравилось. Нравилось то, что происходит, нравилась Машка, нравилось то, что она, несмотря на свою дремучесть в плане интима, такая податливая, пылкая, хотелось быть с ней нежным, хотелось столькому её научить… — Чё ты, как солдат лежишь? Мань… Обними меня… Маша неуверенно подняла руки и судорожно обхватила Сергея за плечи. «Сойдёт» — подумал он, медленно начиная двигаться. Руки на его плечах дрогнули, переместились на спину, короткие ногти царапнули кожу. Жила удовлетворённо рыкнул, вжался губами в её шею — наверняка, утром останется засос… И не один! Маша совсем себя не узнавала и не помнила. Подобных ощущений она ни разу за свои тридцать шесть лет не испытывала. В один момент ей даже показалось, что она теряет сознание. Стыд, смущение, неловкость — всё растворилось без следа, сгорело на костре, разведённом этим невозможным мужчиной… Зачем она только с ним связалась! Боже… Что он творит?.. Как?.. Он был повсюду — его руки, его губы, его дыхание… Машины руки скользили по его спине, и ей было мало — и её ладони блуждали по гладкой коже, бессовестно прижимали к себе. Вскрики становились всё громче, всё бесстыдней. В какой-то момент Жила стряхнул Машины руки со своей спины, обхватил запястья и крепко вжал в подушку. Маша сдавленно вскрикнула. Она и представить не могла, что подобная жёсткость может ей понравиться… А Маше нравилось. Маше безумно нравилось. И этот мужчина, и то, что он с ней делал. И пусть лучше это останется поступком, о котором она будет вспоминать, краснея и замирая от стыда, чем этого всего никогда бы не было!.. Из блаженного забытья Машу выдернул голос Сергея, зовущий её по имени, и его губы, которые она ощутила на своей шее. Маша открыла глаза. За окном не успело даже окончательно стемнеть. Маша не то с ужасом, не то с восторгом поняла, что почти не ощущает своего тела, которое Сергей успел заботливо прикрыть тонким пледом. Руки тряслись, ноги, кажется, тоже, сердце колотилось так сильно, что Маше казалось — ещё немного, и оно просто выскочит из груди. Она с трудом разлепила ресницы и мутным взглядом обвела то, что попадало в поле её зрения. Полузанавешенное окно, словно плывущий потолок… Всё плывёт… Отдышавшись, Жила бережно приобнял всё ещё трясущуюся под пледом Машку за плечи, притянул к себе. — Ну ты даёшь, — хрипло выдохнул он, — Какая же ты… блин… Маш… Чума… Мария подняла на него расфокусированный взгляд, не пытаясь выбраться из крепких объятий. — Вам… Тебе что… так понравилось? — Ты ни фига не понимаешь, какая ты клёвая… Было бы у меня побольше времени… В смысле… Если бы ты захотела… Если бы ты мне позволила… — Я и так… очень много… тебе позволила… — Чё — не понравилось? — Я… пока не поняла, — честно призналась Маша, — Я никогда в жизни так… такого… Очень понравилось, — выдохнула она, поймав его взгляд, — А… вот то, что я… то, что мне… поцеловать тебя хочется… Ты не против? — Никогда больше не спрашивай, лады? Меня не спрашивай. Целуй — и всё. Поняла? Маша приподнялась, собралась, прицелилась и со всего маху впечаталась в его губы. Он фыркнул, обхватил её, покрепче прижимая, опрокинул на себя, углубляя поцелуй, с удовольствием чувствуя, что она наконец-таки расслабилась. — А ты… я подумала… может… ты останешься? Или тебе идти нужно? — Идти мне нужно будет, когда за мной на УАЗике милицейском приедут… А пока… — Останешься? Или… не хочешь? — Я очень хочу. А ты… Целоваться Машка пока так и не научилась, как отметил про себя Жила, плавясь под её губами, но, как говорится, лиха беда начало. Энтузиазма и пылкости Маше было не занимать, а ночь обещала быть длинной.