Комната 68Б

Однажды всем заблуждениям приходит неизбежный конец. Однажды все убеждения сменяются новыми, и ты далеко не сразу понимаешь, что уже пора. Пора отпустить и забыть, пора довериться этому трепету в сердце и пойти вперёд, пусть даже с зажмуренными глазами. Но пока до бестолковой головы докричится слабый огонёк внутри, может пройти так много времени, что станет поздно и не нужно, а пламя впечатается ожогами. И когда ты привык чувствовать что-то к соседке по парте, модели из рекламы газировки, актрисе высокорейтинговых фильмов, но никак не к подкачанному и туповатому одногруппнику, тебя сбивает всё это с толку и отбрасывает в самое начало из раза в раз. Но всякий шаг становится больше, ты не замечаешь, как заступаешь всё дальше и поддаёшься тому, чего нельзя ощущать. Ты вырос в семье, где родители — это мама и папа. Всю жизнь тебя окружали такие же семьи, а их дети на твоих глазах росли и где-нибудь со средних классов начинали дарить друг другу тайные подарки на День Всех Влюблённых, приглашали на школьный бал, краснели при разговорах и перешёптывались с друзьями о “тех самых”. И это всегда было про мальчика и девочку, но не дважды о ком-то одном. Нет, Чон прекрасно знал, что такое тоже бывает, как и Мин, но оба спотыкались о привычные установки и путались в петлях неконтролируемых эмоций, которые разжигались в один миг при лишнем взгляде, прикосновении, мысли. Весна неслась навстречу жаркому лету — и кто бы мог подумать, что мистеру Чону наконец выплатят задолженности? А несносного начальника, пойманного на воровстве, заменит другой с охапкой обещаний впредь не допускать такого? — Не шутишь? — не веря словам отца, переспросил Гук и зашёл в тень при виде Юнги издалека. Нежданная куча вопросов невидимым шлейфом тянулась из-за отливающих на солнцепёке волос, небрежно развевающихся на тёплом ветре. Такие же ли они шелковистые на ощупь, как это кажется? И когда жизнь успела дойти до точки, после которой во всё хорошее верится с трудом? Чон слишком привык к непроницаемой тьме, откуда нет выхода и где не видно просветов. Только задыхаешься иногда от самого себя или холодного внешнего мира, бредёшь в неизвестности и пытаешься не споткнуться на ровном месте. Нашариваешь фонарик, но включить боишься, потому что так привык к искусственной слепоте. «Это ведь ты? Это всё ты?» — вертелось на языке, пока голос отца терялся в жалящем самого себя рое мыслей. Почему? Какая выгода? Выгода — так привык думать Чон, с этим привык и жить. Трясся за каждое движение и слово, потому что всё, особенно здесь, в Тэгу, может изменить его жизнь навсегда. Гук поддерживает хорошие отношения с ребятами в группе, старается честно отрабатывать занятия с Мином, и всё ради успешной учёбы и заработка. Но что Юнги с какого-то зачуханного отделения семейной фирмы в замухрыжном Чхондо? Доброта и чувство справедливости? Сострадание? Разве это то, как должен выглядеть золотой ребёнок? Рождённый со счётом в банке и будущий директор крупной корпорации? Нет, уже проезжали. — Сегодня как обычно? — буднично произнёс Мин с каким-то особенно радостным выражением на лице. Будто случилось что-то исключительное прямо перед парами. Но что может удивить такого человека, перед которым открыты любые дороги? Ведь деньги могут дать всё что угодно, верно? Ведь поэтому в этих фильмах про избалованную молодёжь подростки к своему совершеннолетию успевают заскучать от жизни и находят искру в наркотиках и других губящих здоровье развлечениях? Но Юнги совсем не такой. Всё, что его объединяло с равными ему по статусу — это наглаженные костюмы и телефон за тучу вон. День за днём этот парень раскрывался совершенно с иной стороны. — Мин, — понизив тон, сказал Чон. Собеседник перевёл на него взгляд и спрятал улыбку. И не то яркое солнце, не то его лучи, играющие с ресницами кошачьих глаз сбивали нить размышлений. — У тебя тут кетчуп, — Гук коснулся уголка своего рта зеркально испачканной части лица напротив. — Срирача, — поправил Юнги и вытер тыльной стороной ладони. — Я тебя хотел позвать в обед, но не нашёл. — Да, надо было кое-что решить в деканате. Чон безнадёжно надеялся, что вопросы в его голове как-нибудь сами докричатся до Мина. И что страшнее — не озвучить их или всё же произнести? — Как там отец? — за этими словами, вообще-то, ничего не пряталось. Юнги периодически интересовался вскользь в разговорах то самочувствием Гука, то его семьёй. Вдруг расскажет сам обо всём, но нет. — Звонил недавно. Ему… — Чон прикусил щеку и затаил дыхание, прежде чем продолжить, — ему выплатили компенсацию. — О, — Мин поджал губы, всеми силами сдерживая разгоревшееся внутри счастье. Получается, всё сработало? Отец не соврал? В Чхондо всё изменилось? И это благодаря смелости, решившей всё одним диалогом? — Это здорово. Здорово? Ясное лазурное покрывало рассёк оглушительный самолёт, гудящий над городом. Оставил длинный шрам, так похожий на облака, но в действительности чужой, лишний. — И руководство поменялось. Короче, всё вдруг, — Гук повертел в воздухе сигаретой, выводя спираль. — Ты как-то не рад, — заметил Юнги и бросил окурок в урну. — Отпраздновать не хочешь? Квон в бар собирает. — Завтра проверочная. Мин умело соскочил с темы, а Чону осталось лишь проглотить недосказанность и сделать вид, что никаких вопросов у него и не было. «Так что там была за девушка?» — почему-то говорило не простое любопытство, а непонятная тревога. И вроде так легко спросить, сказать несколько слов и получить ответ тут же, ведь зачем здесь лукавить. Но странный ступор спирал все попытки заговорить, а таинственная ситуация на работе отца набрасывала непреодолимое замешательство. Гук варил эти мысли на протяжении всего оставшегося дня, они разъедали его бесполезные расчёты на пути к разгадке. В этом уравнении явно не хватало какой-то переменной… Чон устроил штурм по аккаунтам в социальных сетях Мина, однако очень скудная информация и закрытые списки друзей и подписок перекрывали дорогу вперёд. Обычно отношениями делятся хотя бы парой фоток в инстаграме, но в случае Юнги всё было иначе: всё по нулям. Немного нейтральных фотографий и почти чистые поля в разделах «о себе» — наверняка заботится о репутации из-за семейного бизнеса. Уже поздней ночью Гук очнулся от своего расследования. Предатель-сон так и не приходил, пока он бесконечно соотносил одни теории с другими. В последние дни комки эмоций забивались в каждый уголок сознания, мешая здраво мыслить. Одна вещь всегда помогала прийти в себя, но к которой он притрагивался так редко — поцарапанное укулеле, подаренное много лет назад мамой. Наверное, поэтому пальцы сами собой зажимались от единственной мысли о том, чтобы просто дотронуться до инструмента. Но стоило пересилить себя, взять первые аккорды, как всё преображалось. Боль быстро перетекала в необходимое облегчение, привыкшего к сухой науке Чона всякий раз после игры не покидало отчётливое ощущение, сколько он упускает, сбегая от всех жизненных формул, не поддающихся вычислению. Знакомая ломота по привычке накрыла ладони, Гук долго бродил взглядом и руками по строчкам на потрёпанном чехле. Закрытая молния покалывала, за столько лет начала заедать, как бы упрашивая не открывать содержимое. Наконец сумку выпотрошили, послушали расстроенные струны, подтянули на место. Музыка тихо зазвучала, вскоре к ней присоединился и полушёпот. Несмотря на все предосторожности, Чон не учёл одного — быть может, сделал это даже специально, — совсем рядом располагалась розетка, ведущая в соседнюю комнату. До Мина не сразу дотянулись едва уловимые звуки, переплетающиеся в красивые мелодии. Готовясь к проверочной, о которой напомнил его репетитор, он снова задремал прямо на столе при включённой лампе и ворохе исписанных тетрадей. Когда же до него дошло, что это не слышится ему во сне, а происходит прямо за стенкой, он потёр заспанные глаза и откинулся на спинку стула. В блеклом отражении окна напротив всколыхнулись лохматые волосы, отблеск света казался чьей-то рукой, опущенной на плечо. Юнги медленно, на цыпочках перебрался к постели, источнику полуночной музыки. Обыкновенно скрипящие, сейчас пружины матраса не стали подставлять тайного свидетеля. Зато тело само по себе жалось всё ближе к холодным обоям, как бы пытаясь раствориться в них и выскочить по другую сторону. Юнги слушал песню своего учителя и забывал, каково это — спать так же крепко, как и раньше, когда Чона Чонгука не существовало в его жизни.