misplaced admirations

Комаэда странный. Так подумал Хаджимэ, впервые его увидев. Высокий, худой, нескладный, да ещё и улыбался в таких количествах и так приторно, что вызывало это только одно стойкое желание: проблеваться. Хината тогда чётко решил, что будет избегать его всеми правдами и неправдами. Нервная система ему потом за это ещё спасибо скажет. Вот только как-то не задалось всё с самого начала. То совместная работа, то уборка, а тут ему была нужна помощь, а свободные руки только у Комаэды… Ну и далее по списку. И так получилось, что спустя всего неделю, проведённую на острове, Хината только и делал, что крутился вокруг Нагито. Был ли он недоволен этим фактом? Поначалу да. Демонстративно кривил лицо, вскидывал руки и иногда даже опускался до хамства — и да, ему было очень стыдно. Но Комаэда стоически сносил все его выходки, продолжая улыбаться и помогать ему как ни в чём не бывало. Золотой человек, думалось в такие моменты Хаджимэ. И раздражение как-то сразу сходило на «нет». Возможно, он и правда немного поторопился с выводами. Спустя ещё неделю он уже и сам искал компании Комаэды. Потому что как-то свыкся с мыслью, что он где-то рядом. Да и проводить с ним время было далеко не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Да, он всё ещё был странным, и некоторые его фразочки, брошенные с этой его наивной простотой, заставляли Хинату содрогаться, но в общем и целом парнем он был неплохим. Да и эта его неуверенность и робость добавляли ему львиную долю очарования. Мозг Хинаты отказывался фиксировать тот момент, когда из странного Комаэда вдруг превратился в очаровательного. А потом наступила, наверное, самая сложная пора. Хаджимэ вдруг осознал, что успел влюбиться. Правда, на это ушло недели три и куча проведённых вместе вечеров, но факт оставался фактом: он больше не видел в Нагито друга. И как же это начинало его бесить. Его бесило то, что он чуть ли не рвался увидеть его каждое утро. Бесило, что он как бы невзначай пытался коснуться Комаэды: то за локоть схватит, то по спине хлопнет, то «по-дружески» закинет руку на плечи. Но больше всего бесило то, что он не мог перестать думать о нём. Нагито буквально поселился в его голове, занимая собой мысли Хаджимэ, и тот часто расплывался в совершенно идиотской улыбке, вспоминая о проведённом вместе дне. Вот только если сначала это была всего лишь невинная влюблённость, то вскоре она начала перетекать в нечто большее. Природа брала своё, и прикосновения становились смелее, а воображение — похотливее. Раньше он мог довольствоваться совершенно обычными картинками: прогулки, держания за руки, поцелуи. Теперь же Хината вовсю фантазирует, стоя под горячими струями душа. Представляет, как ставит Комаэду на колени, намотав белёсые пряди на кулак, и имеет в рот. Как подминает под себя на кровати и грубо берёт его, оставляя на бледной коже укусы и засосы и нежно зализывая каждый из них после. И рука сама тянется к эрегированному члену, и Хаджимэ рвано выдыхает, отбрасывая в сторону остатки гордости. Обхватывает ствол и проводит рукой несколько раз, закрывая глаза и представляя вместо своей руки руку Нагито. Представляет его раскрасневшееся лицо, затуманенные чистой похотью глаза и развратную улыбку. Одна только мысль об этом вызывает дрожь по всему телу, и Хината ускоряет темп, запрокидывая голову назад и прижимаясь к стеклянной стенке душа. — На… Нагито! — стонет он, толкаясь в собственную руку, и закатывает глаза, когда тело напрягается и его накрывает оргазмом. Он долго не может отдышаться, так и стоя с членом в руке, и лишь спустя мучительные пять минут он стыдливо смывает с себя остатки спермы и, наскоро умывшись, вылетает из душевой, стараясь забыть, что он только что делал. Потому что это неправильно. Нельзя просто дрочить на собственного друга. Нельзя представлять его таким. Это неправильно. На утро он уже готов сожрать себя с потрохами. Обычно приятная встреча с Комаэдой превращается в самый настоящий цирк: он на него и посмотреть-то толком не может, не начиная представлять то, что представлял накануне вечером. И на щеках тут же вспыхивает предательский румянец, который Хината тут же прячет под вопросительным взглядом Нагито. — Хината-кун, всё в порядке? — Вечно участливый, вечно заботливый Комаэда просто не может сделать вид, что ничего не видел. Вместо этого он отставляет метлу в сторону и осторожно подходит к Хаджимэ, кладя руки ему на плечи. Тот вздрагивает и заходится в припадочном кашле, стараясь смотреть куда угодно, но не на друга. — К-конечно, — хрипит он и нервно смеётся, стараясь отступить. Вот только пальцы у Комаэды цепкие, и попытки так и остаются попытками. — Почему у меня что-то должно быть не в порядке? — У тебя всё лицо красное. Не перегрелся на солнце? Хаджимэ чуть ли не вопит, когда ладонь Нагито ложится ему на лоб, а расстояния между их лицами вдруг становится неприлично мало — Комаэда буквально дышит ему в губы, и Хината ой как сильно слукавит, сказав, что не начал представлять, к чему это может привести. Благо мозгов у него всё ещё достаточно, и он буквально выворачивается из рук Комаэды и отходит на безопасное расстояние. — Ха-ха, ты прав! — Он утирает лоб рукой, делая вид, что ему жарко. — Видимо правда перегрелся. Ужас! Актёр из него херовый, конечно, но он прекрасно знает, что Комаэда не станет ему об этом говорить. И он прав — Нагито только хмурит брови, но никак не комментирует его откровенное враньё. — Может, тебе стоит сделать перерыв, Хината-кун? Может, и правда стоит. Хината снова смеётся — ещё более нервно — и буквально подрывается с места. Без объяснений, без оправданий. Он просто сбегает, чувствуя, как взгляд Комаэды буравит его спину. Можно ли быть ещё более очевидным? Вряд ли. Залетев в мужской туалет, он закрывается в кабинке и прислоняется спиной к стене, закрывая глаза и шумно выдыхая. Внизу живота неприятно тянет, и Хината горько усмехается, прикрывая рукой лицо, и тянется к штанам. Встал. Конечно, встал. — Прости, Комаэда, — шепчет он, расстёгивая ширинку. Ему правда, правда стыдно, но и поделать с собой он тоже ничего не может. Поэтому снова мастурбирует на друга, вжавшись в стенку кабинки и имея себя в рот собственными пальцами. Ему оргазмически хорошо от одной лишь мысли, что эти руки принадлежат Комаэде. И запредельно стыдно после. В какой-то момент он понимает, что просто сойдёт с ума такими темпами. Проведённое с Нагито время превращается в самую настоящую пытку: он пытается о чём-то поговорить, а Хаджимэ может смотреть только на его губы; касается его, и Хината уже представляет, как вжимает его в стену и доводит до хрипоты в голосе. Он просто думает о Комаэде, и одно лишь это отдаётся тягучим теплом внизу живота. Так нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя. Нельзя. Он твердит это себе ежеминутно, словно мантру, и всё равно продолжает передёргивать на друга, возвращаясь домой. От обиды и отчаяния хочется выть. Потому что пора с этим завязывать. На нервной почве Хината совсем перестаёт спать. Только крутится в постели с бока на бок и сокрушённо стонет, понимая, что теперь ему даже не отдохнуть нормально. Насколько несправедливой вообще может быть жизнь? Он садится на кровати, потирает руками лицо и тяжело выдыхает. На ум приходит только одна разумная мысль — первая за много дней: прогуляться. Очистить голову от ненужных мыслей, постараться не думать кое о ком и вернуться ко сну. А на утро он со всем разберётся. Как-нибудь. В полумраке он кое-как нашаривает одежду и наспех одевается, покидая собственный домик. Хаджимэ практически уверен, что неправильно застегнул рубашку, но перед кем ему сейчас, собственно, красоваться? Все давно спят, он просто гуляет. О внешнем виде можно и не переживать. Ноги сами несут его к бассейну. Далеко уходить не хочется, а прохлада, исходящая от воды, кажется ему достаточно освежающей. Он присаживается на бортик и, стянув с ног кеды и закатав штаны, опускает ноги в холодную воду. По телу тут же пробегаются табуны мурашек, и Хината жмурится от удовольствия. Может, ему давно надо было этим заняться. Мысли, нужные и ненужные, отступают в сторону, и Хаджимэ блаженно выдыхает, впервые наслаждаясь пустотой в собственной голове. Он и не знает толком, сколько времени прошло, но ему начинает становиться холодно: тело пробивает крупная дрожь, и ноги уже сводит — а он упрямо сидит дальше. Потому что не хочет возвращаться. Там, в домике, его поджидает страшная реальность и проблемы, с которыми надо разбираться. Его поджидают мысли о Комаэде. А это последнее, что ему сейчас… — Хината-кун, ты так заболеешь.

…нужно.

Твою ж, блять, мать. Хината подпрыгивает на месте и чуть не падает в бассейн от испуга, когда совсем рядом с ним раздаётся такой знакомый хриповатый голос. Его обладатель стоит по левое плечо от Хаджимэ, засунув руки в карманы потёртой зелёной куртки, и буквально сверлит его взглядом. — К-Комаэда! — Он нервно усмехается, проводя рукой по волосам и стараясь унять дрожь в голосе. — А я тебя и не заметил. Давно ты тут? — Не хотел тебя отвлекать, — пожимает плечами Нагито, игнорируя вопрос, — но ты ведь так окончательно сляжешь. — А? — Ты весь дрожишь. — А-а, — снова тянет Хаджимэ и отворачивается, вперив взгляд в подсвеченную фонариками гладь воды. В голове вдруг проносится дикая мысль, что лучше бы он всё-таки упал в бассейн. И утонул, желательно. — Да я вот уже… «…ухожу». Хотел бы он сказать да смотаться отсюда побыстрее. Вот только договорить ему не дают. Потому что на плечи вдруг падает что-то тёплое, тяжёлое, окутывая его тело, и в нос ударяет уж слишком знакомый запах. Запах Комаэды. Хаджимэ прикусывает губу, чтобы не застонать. Ну вот какого хрена всё обернулось именно так? Комаэда, недолго думая, присаживается рядом, скрестив ноги и положив руки на колени. В любой другой момент Хината бы не упустил возможности отпустить какую-нибудь фразочку или шутку. Вот только сейчас ему далеко не до этого. Между ними повисает тишина. Нагито смирно сидит рядом и явно чего ждёт, а Хината думает и думает, и думает. Потому что неожиданная близость с Комаэдой не входила в его планы. Он просто хотел отдохнуть. И опять эта наглая, абсолютно очаровательная рожа ему всё портит. Какая неожиданность. Краем глаза он всё-таки изучает Нагито — не сдерживается. Скользит взглядом по тонким бледным рукам, острым локтям и бледно-голубой сеточке венок, виднеющейся на тыльной стороне ладони. Затем смелеет и начинает разглядывать его выпирающие ключицы, ярёмную впадину, и в голове возникает очередная безумная мысль: ему хочется провести по ней языком и оставить яркий алеющий след. А затем ещё один, рядом. Хаджимэ сглатывает и трясёт головой, стараясь переключить внимание хоть на что-нибудь другое. — Эй, ты ведь тоже мёрзнешь, — вдруг подмечает Хината, не успев даже подумать. Просто ляпает, и всё. Комаэда вздрагивает и как-то вяло улыбается, растирая руками предплечья. — Всё в порядке. Где-то на границе сознания появляется мысль, что надо бы промолчать. Сказал ведь, что всё в порядке, значит, всё в порядке. Но нет. Совесть его бдит, а стыд вспыхивает внутри с новой силой, и Хаджимэ не успевает прикусить язык. Поздно. — Иди сюда. Он приподнимает подол куртки и похлопывает по месту рядом с собой, приглашая Комаэду подсесть ближе. Внутри у него всё заходится в истошном крике, потому что, во-первых, он — абсолютная тупица, а, во-вторых, он только что добровольно вырыл себе могилу и так же добровольно в неё запрыгнул. Он до последнего надеется, что Нагито хватит ума отказаться. Ну или вежливости. Хоть чего-нибудь. Но тот только как-то странно косится в его сторону, потом шумно выдыхает и осторожно подползает ближе, позволяя куртке укрыть его плечо. И теперь они сидят так близко друг к другу, что Хаджимэ становится жарко: он чувствует тепло тела Комаэды, чувствует его запах, и он дурманит голову настолько, что глаза Хинаты чуть ли не закатываются от удовольствия. Хочется прижаться ещё теснее, положить голову на плечо, обвить его руками и… Нельзя. Нельзя, нельзя. Нельзя. Ещё не хватало, чтобы у него встал прямо на глазах у Нагито. Такое оправдать будет трудновато даже для него. Но, Господи, как же это прекрасно. Сидеть рядом с Комаэдой, чувствовать его, думать о нём. Сознание услужливо мчится дальше, и Хаджимэ отворачивается, прикрывая порозовевшие щёки рукой и закидывая ногу на ногу. Это выходит на запредельный уровень неловкости. Лучше ретироваться, пока не поздно. Пока всё не стало совсем плохо. Хината материт себя и своё тело: почему, ну почему именно он? Почему Комаэда? Почему сейчас? Он чувствует, как головка члена упирается ему в ширинку, и чуть ли не стонет — благо успевает вовремя прикусить губу. Позорище. — Комаэда, мне… — сипит он, силясь отодвинуться — что выглядит ещё более подозрительно, учитывая, что он-то и позвал Нагито присесть рядом, — но тут же осекается. То, что происходит дальше, выходит за рамки его понимания. — Хината-кун. — Чужая рука ложится ему на бедро и чуть сжимает, и Хината дёргается от неожиданности и переводит на Комаэду глаза, полные чистого удивления. Неужели у него начались галлюцинации на почве недотраха? Он сглатывает. Нагито смотрит прямо ему в глаза, не мигая, и взгляд у него тёмный, почти опасный, совсем не сочетающийся с вежливой улыбкой на губах. — Останься. — Н-но мне надо… — Он лихорадочно соображает, пытается придумать хотя бы одну причину, почему ему надо уйти прямо сейчас. Но в голове всё так же предательски пусто. И вот теперь этот факт далеко не радует Хинату. Он откашливается, судорожно водя глазами по воде, а затем быстро облизывает пересохшие губы и заставляет себя посмотреть на Комаэду. — Надо… Тот, кажется, совсем не смущён сложившейся ситуацией. Его рука всё так же покоится на бедре Хинаты, как будто там ей самое место, и, боже, у него хватает наглости провести указательным пальцем между скрещенных ног почти в заигрывающей манере. Он молчит, но его молчание куда красноречивее всех слов. У Хаджимэ не остаётся вообще ни одного сомнения: он спалился. — Послушай, Комаэда, я… — Ему правда стыдно. — Давай я просто уйду? Он надеется, что Нагито согласится. Но жизнь — та ещё сука. Один раз схватив Хинату за горло как следует, она его больше не отпустит. Вместо того, чтобы благоразумно согласиться на предложение парня, Комаэда только сдавленно хихикает и придвигается ближе. Лицо Хаджимэ обдаёт его горячим дыханием, и он непроизвольно выгибается, подаваясь вперёд и прикрывая глаза. — Позволь мне помочь, Хината-кун, — жарко шепчет Нагито ему в ухо. Хината дрожит всем телом, сглатывает и прикусывает нижнюю губу. Комаэда так непростительно близко, и в штанах у него до больного тесно, но они на улице, и вся эта ситуация даже близко не стоит с правильной… Додумать Хината не успевает. Тонкие пальцы Комаэды скользят в непростительной близости от его стояка, словно поддразнивая, а затем перемещаются чуть ниже, сжимая внутренюю часть бедра. Несильно, но достаточно ощутимо, чтобы заставить парня судорожно втянуть носом воздух. — К… Комаэда, — хрипит Хаджимэ. Он хочет думать о чём угодно, но все мысли сосредоточены на прикосновении Нагито, на том, как близки его руки к возбуждённой плоти. На том, что он может сделать этими руками. В голове опасно пусто, но это пустота пьянит и будоражит ещё больше, и Хината вдруг перестает отдавать отчёт в своих действиях. Рвано выдохнув, он хватает Нагито за шиворот и привлекает к себе, жадно впиваясь в сухие, обветренные губы. Он сминает их с такой грубостью и напором, что Комаэда, удивлённо пискнув, первые секунд пять просто позволяет себя целовать, осмысляя происходящее. Затем он находит в себе наглость усмехнуться, и вот уже Хината чувствует, как вторая рука парня обвивает его талию, заигрывающе приподнимая края рубашки. Холодные кончики пальцев невесомо проводят по обнажённой коже, оставляя после себя табуны мурашек, и Хаджимэ чуть ли не стонет в поцелуй — настолько это приятно. Комаэда явно это чувствует: в действие приходит его вторая рука. Она вновь скользит вверх, на этот раз с напором, и останавливается возле выпирающего бугра, словно ожидая разрешения. Хината только шумно выдыхает и, проведя языком по нижней губе Нагито, бесстыдно разводит ноги в стороны, позволяя ему скользнуть дальше. Чужая ладонь уверенно ложится на его член, слегка потирая, и, боже, о боже, Комаэда делает это так, как надо, и Хаджимэ разрывает поцелуй лишь для того, чтобы уткнуться в изгиб его шеи, сдавленно стоная. — Хината-кун, — его ухо обдаёт жарким дыханием, — не сдерживайся. Хаджимэ бы и рад возразить: они на улице и велик шанс того, что их услышат, — но только Комаэда ему не даёт. Проводит кончиком языка по ушной раковине, оставляя после себя влажный след, и Хината чуть ли не рычит от нового, сносящего крышу чувства, подаваясь бёдрами вперёд. Боги. Он будет об этом жалеть. Определённо. Но сейчас его разум туманит чистая похоть, а руки Комаэды, умело раздразнивающие его тело, только забивают последние гвозди в его гроб. Хаджимэ дрожит: от нетерпения, возбуждения, тесноты в штанах, — однако всё равно находит в себе остатки гордости. Двое могут играть в эту игру. Тихо усмехнувшись, он поворачивает голову и припадает губами к тонкой шее, лаская её языком. Комаэда шумно выдыхает, запрокидывая голову и прикрывая глаза, и его руки на мгновение замирают, когда Хаджимэ смещается к его адамову яблоку, посасывая нежную кожу. Он чувствует, как часто-часто дышит Комаэда, и это только придаёт ему храбрости: правая рука опускается ниже, и он проводит пальцами по поясу Нагито, слегка оттягивая его, а затем ныряет под футболку, проводя по животу Комаэды. — Хи… Хината-кун! — Комаэда в последний момент прикрывает рот, и Хината не упускает момент. — Ну чего же ты, — мурчит он и поднимает руку выше, оглаживая грудь Комаэды и словно случайно задевая пальцем его сосок. Изрядно затвердевший сосок, не без удовольствия замечает Хината, продолжая водить рукой, — не сдерживайся. Комаэда замирает на долю секунды, затем чуть опускает голову, смотря на Хинату затуманенным взглядом, и растягивает губы в странной улыбке: — Ты правда этого хочешь? Хочет ли этого Хаджимэ? Да, да и ещё раз да. Он хочет слышать, как Нагито бесстыдно стонет под его прикосновениями. До хрипоты в горле кричит его имя. Слёзно умоляет трахнуть его прямо тут, у бассейна. А следом прилетает мысль, что слышать это хочет, пожалуй, только сам Хината. Но никак не остальные обитатели отеля. Поэтому, скрепя сердце, он запечатляет на шее Комаэды нежный поцелуй и горько шепчет: — Не представляешь как. — И ещё один. — Но не здесь. Комаэда понимающе кивает, и Хаджимэ чувствует, как сжимаются его пальцы. Подушечки мягко скользят по выпирающей ткани, вырисовывая на ней круги, и взгляд у Комаэды такой тёмный, томный, что Хината на мгновение забывает обо всём на свете и просто смотрит. — Могу я?.. — шепчет он, поддевая ногтем собачку, и у Хаджимэ уходят последние остатки воли только на то, чтобы не схватить его руку и силком засунуть к себе в штаны. Он судорожно кивает и с замиранием сердца наблюдает за тем, как Нагито осторожно расправляется с его штанами. Благо у Хинаты всё ещё хватает здравого смысла слегка отстраниться и, приподнявшись на руках, позволить Комаэде стянуть их до середины бедра. Оставшись в одних боксёрах, он ёжится: не то от холода, не то от охватившего его возбуждения, — однако всё отходит на второй план, когда рука Комаэды оттягивает резинку его трусов и, скользнув по лобку, обхватывает его член. Хаджимэ рвано выдыхает, впиваясь пальцами ему в плечо, и пристально наблюдает, как Нагито осторожно проводит по стволу раз, затем другой. Примеряется. Большой палец руки ложится на головку, очерчивая её и размазывая смазку, и Комаэда приподнимает голову в немом вопросе. — Б-быстрее, — выдавливает из себя Хината, снова утыкаясь ему в шею. Косвенно-то он понимает, что это неправильно. Что не он один должен получать удовольствие от сложившейся ситуации. Но рука Комаэды скользит по его члену, набирая темп, и делает это так ловко и умело, что Хаджимэ вдруг забывает как дышать. Он толкается бёдрами ему в руку и глухо стонет, впиваясь зубами ему в плечо. Действие получается грубым и больше машинальным, но Комаэда рвано выдыхает, непроизвольно откидывая голову вбок. — Боже… — шепчет он дрожащими губами. — Хината-кун, у меня ведь останется след. Но Хаджимэ абсолютно плевать. Он глухо стонет что-то в ответ, крепко жмурит глаза, и только спустя несколько бесконечно долгих мгновений находит в себе силы приподнять голову. Весь его мир начинается и заканчивается на Комаэде. Почти бессознательно Хината выискивает его губы и жадно впивается в них, зарываясь пальцами в лохматую копну белых волос. Прикусывает нижнюю губу и слегка оттягивает её, и Нагито приоткрывает рот, позволяя ему скользнуть языком внутрь, углубляя поцелуй. Его трясёт от каждого нового ощущения, каждого прикосновения Комаэды, и он бесстыдно стонет, окончательно забывая, что ему, вообще-то, полагается сдерживаться. Все его мысли о том, что Нагито, мать его, Комаэда публично мастурбирует ему, в опасной близости от их одноклассников. И эта мысль по какой-то причине заводит его ещё больше. Однако он тут не один, и Хината прекрасно об этом помнит. С большой неохотой его правая рука скользит вниз по позвоночнику Комаэды, пробегаясь по нему подушечами пальцев, а затем ложится на живот, недалеко от его паха. — Хината-кун, — скулит Комаэда, когда чужая рука наконец-то касается его крайней плоти, и бессознательно толкается бёдрами навстречу его ладони, стараясь потереться о неё. Хината тихо смеётся и до неприличия долго возится с его штанами, пока Нагито с тихим рыком не помогает ему. Парень сглатывает, чувствуя, как подрагивают пальцы, но отступать не собирается. Комаэда пристально смотрит на него из-под густых белёсых ресниц, и одно лишь это заставляет Хинату дрожать от нетерпения и желания. И, честно, он уже не против, если возле бассейна трахнут его. В голову вдруг закрадывается мысль о том, как грязно и пошло они выглядят со стороны, укрытые курткой Комаэды. И то, что их могут застукать, почему-то возбуждает Хинату ещё больше. Возможно, сегодня он узнал о себе кое-что новое. Он сглатывает и, собравшись с силами, кладёт руку на член Комаэды — и с его губ срывается тихий стон, и Хаджимэ готов поклясться, что не слышал звука прекраснее этого. Он проводит рукой по всей длине, повторяя действия Нагито, чувствуя пульсацию вен и жар, исходящий от головки, и пытается привыкнуть к новым ощущениям. Это чувство странное — куда страннее, чем когда ты дрочишь себе, — но Хинате оно определённо нравится. Он обводит покрытую предэякулятом головку большим пальцем, жмурится, а затем вновь проводит ладонью сверху вниз. И чувствует прилив гордости, когда Комаэда сдавленно выдыхает и утыкается лицом ему в шею, жалобно скуля. Он смелеет ещё больше и обхватывает большим и указательным пальцами подбородок Нагито, вздёргивает его голову и впивается в его губы, жадно сминая и кусая их. Комаэда снова стонет, однако пылко отвечает на поцелуй, явно не собираясь сдавать позиций. Второй рукой Хината только набирает темп, и Комаэда всё-таки уступает, выгибаясь и извиваясь в его руках. — Хаджимэ, — сдавленно стонет он в поцелуй. — Гх!.. Ха-Хаджимэ! И у Хинаты натурально срывает крышу. Он делает ещё несколько грубых, рваных движений рукой, а затем с низким рыком изливается в ладонь Комаэды, дёрнув бёдрами ещё несколько раз. Тело тут же заполняет приятная истома, и он лениво проводит по члену Комаэды несколько раз. Но совесть его всё ещё бдит, и он понимает, что с его стороны это будет как минимум невежливо. Бросив короткий взгляд на Нагито, Хаджимэ вдруг чувствует, как он накрывает его руку своей собственной ладонью и задаёт темп. Быстрый, рваный, и запрокидывает голову назад, тяжело дыша, и сдавливая пальцами его руку. — Хаджимэ… Ах… — Он закусывает большой палец, стараясь сильно не шуметь, но думать об этом уже как-то поздно. — Боже… Он кончает с громким стоном, впиваясь ногтями в кожу Хаджимэ и судорожно выдыхает, обмякая в его руках. Они сидят, уткнувшись друг в друга, ещё несколько минут, и ни один из них не может выдавить из себя ни слова. Потому что это было прекрасно. И одновременно с этим — странно. Первым в себя приходит Хаджимэ. Приоткрыв глаза, он не без удовольствия замечает краснеющие засосы и укусы на шее и плечах Комаэды. Понимает, что это его рук дело, и на губах появляется широкая, дебильная улыбка. Нашёл чему радоваться, бурчит он сам про себя. — Хината-кун, — сбивчиво выдыхает Комаэда. Он приподнимает голову, и их взгляды встречаются. И как же это неловко. Хината сглатывает, открывает рот, но так ничего и не говорит. Что вообще можно сказать своему «другу», которому надрачивал буквально несколько минут назад? «Здорово»? «Спасибо»? Он не знает. Благо не знает и Нагито. Вместо этого он подаётся вперёд и перехватывает его губы. Нежно, чувственно — так, как должно было быть в первый раз. Комаэда сразу же отвечает ему, обвивая руками его плечи, и они лениво целуются, стараясь не думать о том, что будет после. Потому что после придёт время для серьёзного разговора. И им точно есть что обсудить.