|15030805|
Пока мы шли к Театру Помпея, я рассказал часовщикам о том, как мне подкинули стилос. — Это… Очень странно, — задумчиво произнёс Алексей Петрович, когда я закончил, — Ты уверен, что та девушка знала, что этот стилос из себя представляет? — Нет, но… — я сделал паузу, формулируя мысль, — Мне это кажется подозрительным. Наверно, по-другому я не скажу. Оба моих спутника задумались. — Ума не приложу, зачем кому-то подкидывать обычному человеку метахрон, — снова заговорил преподаватель. — Если она одна из нас и знает, как они работают, то в этом нет никакого смысла. А если нет… то в этом смысла ещё меньше. — Но в этом стоит разобраться, — подал голос Паша. — Ты можешь её описать? — Ну… — я постарался вспомнить все детали внешности девушки из библиотеки. — Короткие светлые волосы, голубые глаза… А ещё она была в очках. Паша нахмурился и потёр свою бородку, а Алексей Петрович вопросительно посмотрел на меня. — И всё? Я подумал. — На ней были голубая рубашка и юбка. Это… имеет какое-то значение? Часовщики переглянулись. — Да, это сильно поможет… — опустил голову Алексей Петрович. — Хотя мы всё равно постараемся её разыскать, в этом можешь не сомневаться, — заверил он меня. Я кивнул. Мы шли тесными переулками между каменными зданиями с колоннами, избегая главных улиц. Солнце ещё только поднималось над горизонтом и на улице было довольно прохладно, но вокруг нас было полно народу. Горожане спешили по своим делам, общались между собой. Когда какой-то торговец окликнул нас, Паша жестом руки показал ему нашу незаинтересованность. Как они с Алексеем Петровичем их понимают? Они знают латынь? Или это ещё одна способность часовщиков? «Цимбер тогда его тоже понял, хотя Паша очевидно говорил на русском.» Лавируя между людьми, я чуть не выронил корзину, в которую я сложил свои вещи, после того как переоделся. — Сегодня какой-то праздник? — тихо спросил я у Алексея Петровича, оглядывая людей. — Мартовские Иды… Ты о них не знал? Я помотал головой. Я хорошо знал историю в рамках школьного образования, но редко углублялся в неё дальше этого. — Столетиями, пятнадцатое марта было для римлян первым днём нового года. Два года назад, Цезарь ввёл юлианский календарь, по которому начало года передвинулось на привычное нам первое января, но пока что этот день всё равно остаётся для римлян праздничным. Я ещё раз осмотрел людей. Они выглядели счастливыми. Мимо нас пробежали смеющиеся дети. Никто даже не знает, что скоро случится. — А сегодня Цезаря убьют, — добавил я. — Верно, — грустно подтвердил Алексей Петрович. — После этого пятнадцатое марта назовут «днём отцеубийства» и праздновать этот день будет запрещено. Пройдут годы, и Мартовские Иды навсегда исчезнут из истории. Меня охватило странное чувство. Прямо сейчас мы косвенно помогали совершиться убийству, произошедшему более двух тысячелетий назад. Убийству, которое повлечёт за собой траур и смерти ещё сотен, или даже тысяч человек в гражданских войнах. И пережить это предстоит тем людям, которые сейчас празднуют этот свой давно забытый праздник. — А… нельзя это изменить? Алексей Петрович посмотрел на меня и устало улыбнулся. — Это наша работа — сохранять историю в том виде, в котором она существует. Конечно, она не всегда справедлива. Но представь, какой хаос начался бы, меняй каждый путешественник во времени историю под себя? Даже если бы она не откликалась на каждое изменение грудами аномалий и парадоксов. Я задумался. В его словах определённо был смысл. Но всё же… Идущий впереди Паша повернул лицо к нам. — Вы бы хоть потише болтали. Тем временем мы подошли к Театру Помпея. Вблизи величественное здание выглядело ещё больше — действительно громадным. Белые арочные стены амфитеатра возвышались на десятки метров над окружающими его домами, и были украшены колоннами и статуями. В центр полукружного фасада было встроено ещё одно здание, похоже какой-то храм, а с другой стороны театр соединялся с менее высоким строением, внутри которого, как я видел с холма, находился парк с фонтанами и многочисленными скульптурами. Мне стало интересно, дожило ли оно до наших дней? Мы с родителями ездили в Рим, когда мне было тринадцать, и я не помню, чтобы видел его там. Внезапно мне захотелось зайти внутрь, пройтись по парку, потом прогуляться по городу, осмотреть каждый его закоулок… Но я напомнил себе, зачем мы здесь. Вместо того, чтобы идти в амфитеатр, мы дошли до края прямоугольного здания и прислонились к стене. — И что теперь? — спросил я у своих спутников после того, как мы остановились. — Подожди, — ответил Алексей Петрович. — И держи свою корзину крепче. Они с Пашей приняли непринуждённый вид и стали незаметно осматриваться. Из-за углов домов то и дело выходили другие люди. Через несколько минут Алексей Петрович недовольно простонал: — Надо было взять с собой Алекса. Наконец люди исчезли из поля зрения. Часовщики подождали ещё секунд десять и, убедившись, что на нас точно никто не смотрит, начали действовать. Чья-то рука толкнула меня и, прежде чем я успел среагировать, я провалился сквозь стену, у которой мы стояли, оказавшись внутри просторного здания с высоким потолком и колоннами. Следом за мной сквозь стену прошли Паша с Алексеем. Это было неожиданно, но честно — после всего остального, меня это уже не удивило. Я встал, заново сворачивая выпавшую футболку и укладывая её обратно в корзину. — Могли бы и предупредить. — Извини. Проще один раз показать, чем два раз объяснить, — улыбнулся мне преподаватель, — Паш, передай ему стилос. Паша достал стилос из… сплошной ткани туники? «Это иллюзия», дошло до меня. Со стороны их одежда выглядела по другому, но на самом деле она не изменилась. Он протянул его мне. — Будет лучше, если дальше его понесёшь ты, — добавил Алексей Петрович. Я взял стилос, и мы направились по широкому коридору в центральную часть здания. Подойдя к главному залу, в центре которого стояла большая мраморная статуя, Алексей Петрович прижался к стене и осторожно заглянул внутрь. — Нам повезло, внутри пока никого нет, — сказал он нам с Пашей, заходя внутрь. — А что бы ты делал, окажись тут кто-то из сенаторов? — поинтересовался Паша. Алексей обиженно посмотрел на него и отвернулся. Нет, всё таки на препода и студента они никак не походили. Я прошёл в зал и осмотрелся. От возвышения, на котором стояла статуя, ярусами расходились полукруглые ряды кресел, поднимавшиеся чуть ли не до потолка. Напоминало аудиторию, в которой я вчера заснул. «Было бы здорово сейчас в ней проснуться, и понять, что это был всего лишь сон.» На каждом из кресел лежала восковая табличка и стилос. Между статуей и первым рядом стояло ещё одно богато украшенное кресло. «Значит, здесь всё это и произойдёт.» Я просто не мог не думать о том, что нахожусь сейчас на том самом месте, где убили… вернее даже убьют Юлия Цезаря. — Фима! — окликнул меня Алексей Петрович, идущий по рядам кресел. Паша шёл от него в противоположном направлении. — Осмотри сиденья. На одном из них не будет хватать стилоса. Туда ты и должен будешь положить свой. Я кивнул и поднялся на 2 яруса выше, чтобы не мешать часовщикам. Идя мимо кресел, я размышлял — точно ли весь этот ритуал с возвращением мета-чего-то сработает так, как говорил Алексей Петрович? Когда он только рассказал о работе часовщиков, его слова не вызвали у меня особых сомнений, потому что к тому моменту я уже что угодно был готов принять на веру. Но чем больше я думал об этой системе, тем больше вопросов она вызывала. Почему возвращение предметов в их время автоматически отменяет все изменения? Что если я положу стилос как-то не так, и Цимбер сядет на другое место? Кресла не подписаны, так что похоже сенаторы будут рассаживаться как хотят. Повлияет ли это на время? Как бабочка, взмах крыла которой вызывает тайфун на другом конце света? И как влияет на время само наше присутствие здесь? Разве попав в прошлое, часовщики сами не становятся метасхронами? А даже если вернув стилос на место, мы исправим историю, то как же всякие парадоксы, типа «если история вернулась в норму, то нам не нужно будет перемещаться в прошлое, но если мы не переместимся в прошлое, то история изменится»… Как это, блин, работает? Паша подозвал нас к себе. Спустившись на ярус, я увидел нужное нам кресло — на нём как раз не хватало стилоса. — Хорошо, положи стилос на место, Фима, — произнёс Алексей Петрович. Я сделал, как он сказал. Я не думал, что при этом должна произойти какая-то вспышка или что с неба опустится божественный свет и заиграет музыка на заднем плане, но я всё равно удивился, когда ничего не произошло. Я просто опустил стилос рядом с восковой табличкой и аккуратно отошёл. — А… этого точно будет достаточно, чтобы восстановить время? — спросил я у преподавателя, когда мы направились к выходу. — Где гарантии, что Цимбер просто не сядет на другое кресло, не возьмёт другой стилос? — «Имеет ли это какое-то значение?» — Здесь не нужно никаких гарантий. Всё просто произойдёт так, как должно, — получил я туманный ответ. Видимо у меня на лице отразилось замешательство, потому что Алексей Петрович решил пояснить: — Смотри. При всей своей хрупкости, время не является совсем уязвимым для вмешательства. Конечно, если убрать из истории определённого человека или предмет, она неизбежно изменится. Но если дать времени все необходимые условия — оно само сделает так, чтобы история шла своим чередом. Если нужный человек окажется в нужном месте рядом с нужным предметом, он просто не сможет сделать что-то, что нарушит ход истории. Я задумался. — То есть все действия людей, в какой-то степени предопределены? — По большей части, да. — И наши сейчас тоже? Теперь в замешательстве оказался Алексей Петрович. — Мм… Нет. На часовщиков время действует по другому, — ответил он через пару секунд. Дальше он объяснять не стал. Мы вышли в сад и направились к выходу из комплекса. — Получается, это всё? — спросил я. — Больше те… акулы не будут за мной охотиться? — Да, ты свободен, — улыбнулся мне Алексей Петрович. — Это ещё не известно, — мрачно сказал Паша. Они обменялись взглядами. Паша пожал плечами. — В каком смысле? — спросил я, после затянувшегося молчания. Часовщики ещё раз переглянулись. — Есть… маленькая вероятность, что всё может пойти не так, — начал Алексей Петрович. — Но ты же получил стилос только вчера, да? Я кивнул. Мне не понравилось, что он заговорил об этом только сейчас, даже при том что я догадывался, что он что-то утаивает. — Тогда тебе не о чём беспокоится. Прошло слишком мало времени. Он ускорил шаг и пошёл дальше. Это мне не понравилось ещё больше. Я закусил губу. Атмосфера как будто стала напряжённее. Паша нахмурился и отвернулся. До чего бы по мнению Алексея Петровича ни прошло слишком мало времени, он кажется был уверен, что времени прошло как раз достаточно. Я уже был готов полностью уйти в размышления об этом, но тут меня вернуло к реальности столкновение с чем-то. Вернее с кем-то. Подняв голову, я увидел мужчину из своей квартиры. «Цимбер», напомнил я себе. Он сердито смотрел на меня. На нём была та же одежда, но выглядел он по-другому. Исчезло всё непонимание и смятение, которое он выражал в моём доме. Тут он явно был на своём месте. В отличии от меня. Он что-то сказал. Не знаю что, но в его словах я уловил ноты гнева. Я открыл рот, но вспомнил, что меня он всё равно не поймёт. Думая, как выпутаться из этой ситуации, я почувствовал на своём плече чужую руку. — Прошу вас извинить моего слугу, сенатор, — спокойным, но твёрдым голосом произнёс Паша, отводя меня назад и вставая между мной и Цимбером. Я только сейчас заметил, насколько в своей куртке-тоге он похож на какого-то молодого аристократа. — Его совсем недавно привезли с востока, и он ещё плохо освоился, — Паша бросил на меня пренебрежительный взгляд. — Как в нашем языке, так и в умении не доставлять проблем благородным гражданам. Цимбер смерил нас внимательным взглядом. Обращаясь к Паше, он что-то спросил. — Скажем, я нечасто бываю в столице. Но у нас с вами есть общие друзья, — Паша сделал ещё небольшой шаг вперёд и едва слышно добавил: — Надеюсь сегодня вы добьётесь успеха, Цимбер. Тот побледнел. Пробормотав что-то Паше, он прошёл мимо нас и быстрым шагом направился в курию, из которой мы недавно вышли. Мы же в свою очередь покинули парк, обошли амфитеатр, и принялись ходить по наполняющимся людьми улицам Рима, видимо подыскивая безлюдное место для возвращения в 21 век. Алексей Петрович всё это время шёл впереди. — Спасибо… — негромко сказал я, когда вокруг меня и Паши стало меньше народу. — Ничего. Просто постарайся больше не попадать в такие ситуации. Я кивнул. Забавно. Когда он ворвался в мою квартиру, мне хотелось его ударить. Но сейчас, даже при всей своей отстранённости, он казался неплохим парнем. Думаю, я был готов доверять ему в каком-то смысле. И он определённо вызывал у меня больше симпатии, чем разговорчивый, но очевидно что-то не договаривающий Алексей Петрович. «Возможно мы могли бы стать друзьями», промелькнула у меня мысль. Если я всё таки захочу вступить в эту их Лигу Исторической Справедливости. Если я захочу… Я всё ещё не был уверен, что приму предложение Алексея Петровича. Это путешествие в античный Рим было настоящей фантастикой. Во всех смыслах. Я никогда не думал, что со мной произойдёт нечто подобное, и у меня просто дух захватывало от мысли, что я смогу побывать в других местах и эпохах, увидеть своими глазами то, о чём раньше мог только читать в книгах… Выйти за пределы обычного мира в конце концов. Но… Похоже я всё таки был слишком избалованным. Назовите меня трусливым эгоистом, но идея на постоянной основе рисковать своей жизнью, сталкиваясь с временными акулами и прочими опасностями (которые наверняка есть), не вызывала у меня восторга, и не перевешивалась возможностью путешествовать во времени. Так что… Прости Морфеус, но похоже я выбираю синюю таблетку.|15030841|
Когда мы зашли в безлюдный переулок, Алексей Петрович открыл в воздухе такую же воронку, которую создала Геля, когда мы ехали на машине. Паша прошёл в неё, и я неуверенно зашёл за ним следом. Мы оказались в том же районе, куда попали только переместившись в прошлое. Я оглянулся на воронку. Когда из неё вышел преподаватель, она схлопнулась и исчезла без следа. — Ну, на этом наши дела здесь завершены, — сказал он, переводя взгляд на меня. — Переоденься где-нибудь, я верну тунику и корзину владельцам, и мы отправимся обратно в институт. Когда я вышел из-за угла в шортах и футболке, он снова создал воронку, зашёл в неё с туникой и корзиной, и через несколько секунд вышел из другой воронки с пустыми руками. — Ты ещё ничего не решил по поводу моего предложения? — улыбаясь спросил он у меня, пока Паша открывал портал во времени. — А… эм… — мне потребовалось собраться с духом, чтобы произнести слова вслух. — Вообще да. И я пока ещё не до конца уверен… — Алексей Петрович смотрел на меня с той же улыбкой. — Но скорее всего я откажусь. Он завис на пару секунд. Улыбка пропала с его лица. — О. Ну, ладно. Если передумаешь, у тебя ещё есть пара часов. Он разочарованно повернулся к Паше. Окей, теперь я чувствовал себя немного мудаком. Но лучше уж сразу сказать всё как есть, чем давать напрасную надежду. Паша открыл портал. Как и в прошлый раз, воздух замерцал словно стекло, и нас окружил калейдоскоп разноцветных осколков, после чего стекло разошлось в стороны, и мы полетели вниз. Вспомнив совет Алексея Петровича (теперь от того, что я его обидел, мне стало ещё неприятней), я сразу расслабил всё тело, и вскоре уже спокойно летел наравне с часовщиками. Я заметил, как прямо во время полёта, их одежда вернула себе нормальный вид. Так что же… это конец? Алексей Петрович всё таки оказался прав, и мне действительно не стоило беспокоиться? У меня не было предположений, что ещё может пойти не так. Сейчас мы вернёмся в наше время, мне сотрут память и вернут домой. Мне… не хотелось забывать об этом дне. Но что лучше — помнить его и присоединиться к ним, возможно поставив крест на своих собственных планах на жизнь, а то и на самой жизни? Или забыть, и вернуть всё как было? Чем больше я об этом думал, тем больше склонялся ко второму варианту. Я не гожусь в герои или спасители мира. У меня нет для этого ни силы, ни духа, ни каких-либо других геройских качеств. Я никто. Просто парень с последней парты. Паша повернул в сторону, сообщая что выход близко, и мы с Алексеем Петровичем последовали за ним. Подлетая к воронке, я заранее сгруппировался, помня, как выпал из неё в прошлый раз. Ловкости и грации чтобы приземлиться на ноги мне снова не хватило, но в этот раз я хотя бы начал падать на живот, и смог вовремя подставить руки. Я поднялся. Мы снова были в комнате отдыха без окон. Геля болтала ногами, лёжа на диване, а Мира сидела в телефоне. Сколько прошло времени? Мы вернулись в тот же момент, из которого исчезли? Хотя скорее на несколько минут позже, судя по изменившемуся положению девушек. — Что-то вы долго, — подняла на нас взгляд Мира. — Вернулись бы быстрее, если б не нужно было беспокоиться о свидетелях, — ответил Паша, покосившись на Алексея Петровича. — Могли бы взять с собой Алекса, — приподнялась на диване Геля. Все трое смотрели на «преподавателя». — Ой, да идите вы, — всплеснул руками Лёха… Алексей Петрович. Заметив на себе мой взгляд, он кашлянул и снова вернул себе формальный вид. — А что с парнем? — спросила Мира, свешиваясь со стула, чтобы посмотреть на меня… И я не мог не заметить, как изменилось её лицо, когда она меня увидела. — Блин… — тихо произнёс Алексей Петрович. Я перевёл взгляд на него. Слева от меня вздохнул Паша. Все, включая Гелю, смотрели на меня. «Что происходит?» Я оглянулся. Нет, комната позади меня не изменилась. Дело было во мне. Но я не чувствовал ничего необычного. Наоборот, я чувствовал себя превосходно. Тогда… «Почему все они смотрят на меня с таким…» «Сочувствием?» — И правда, что с парнем? Я повернул голову в сторону незнакомого голоса. Остальные сделали тоже самое. В комнату вошёл полноватый мужчина среднего возраста и роста, одетый в официальную одежду. Белая рубашка была заправлена в чёрные брюки, серый пиджак расстёгнут, на шее завязан красный галстук. Среди редеющих светло-каштановых волос, на макушке виднелась лысина. Буквально всё в его образе вызывало ассоциацию с типичным офисным клерком за сорок. Кроме чёрной кожаной повязки на правом глазу. Следом за ним, с сонным видом, шёл какой-то бледный парень с угольно-чёрными волосами, собранными на затылке в короткий хвостик, одетый в небрежно выглядящий плащ. Геля исчезла с дивана и появилась перед Пашей, после чего обхватила его руками и они вместе испарились. — Евгений Фёдорович! — нервно отсалютовал Алексей Петрович, переводя взгляд с меня на человека с повязкой и обратно. — Ну… мы с Пашей устранили метахрон, но похоже его связь с парнем оказалась слишком сильна, что вообще-то странно, потому что ещё не прошло столько времени… «О чём он говорит?» — В общем, думаю, дальше вы сами разберётесь! — сказал он, шагая в открывшуюся позади него воронку. Прежде чем я успел понять, что происходит, я остался наедине с новыми людьми. Мужчина в повязке вздохнул и недовольно качнул головой. — Как тебя зовут? — спросил он у меня. — Ф-фима. — с трудом выдавил из себя я. Я снова оказался в компании странных чужих людей. И это было страшно само по себе. Но ещё страшнее было то, что я понятия не имел, что сейчас происходит. Хотя это явно происходило со мной. — Алексей ничего тебе не рассказал? Я завис. Сердце бешено стучало, не давая нормально думать. Он рассказал довольно много… Но ничего о том, что, кажется, сейчас имело значения… Этот мужчина же про это спрашивает? Или что я вообще должен ответить… — Нет, — я повернулся вправо. Мира всё ещё была в этой комнате, прислонившись к стене со скрещенными руками. — Парень ещё даже не заметил. «Не заметил что?! Что я должен заметить?!» — Ясно… — мужчина в повязке — Евгений Фёдорович, кажется — снова вздохнул и опустил глаз. — Нужно будет поговорить с ним об этом. А пока, тебе придётся пройти с нами, - сказал он мне. - Мира, ты тоже идёшь — постарайся замедлить эффект. Я весь дрожал. В голове не было не единой мысли. Что за эффект… Куда… почему… — Зачем… — пробормотал я, тяжело дыша. Все трое посмотрели на меня. — МЫ ЖЕ ВЕРНУЛИ ТОТ ГРЁБАННЫЙ СТИЛОС НА МЕСТО! — выпалил я. — Что вам ещё нужно?! Почему я не могу просто пойти домой?! Лицо мужчины в повязке не дрогнуло. Он посмотрел на меня. — Фима. Я не хочу тебя пугать, но… посмотри на правую руку. Я опустил взгляд на свою руку. Её не было. Кисть исчезла полностью. Прилегавшее к ней предплечье стало практически прозрачным. И эта «прозрачность» становилась всё сильнее, расползаясь вверх по моей руке. Наверно в первый раз в жизни, я услышал свой собственный крик.