Лучше всех

      Поначалу я не понимала, что это за странное чувство, устроившееся в груди обжигающей тяжестью: поднывает и заставляет сжиматься солнечное сплетение, будто сдерживает меня от внезапного всепоглощающего ядерного взрыва. Каждый раз меня предательски заедало, как пленку старой потертой кассеты, при виде того, как девушки буквально через призму переслащенной фальши начинали активно источать нежную и игривую женственность в его присутствии. Стоило хореографу шагнуть в зал, как каждая отвлечённая своими делами танцовщица делала смыслом своего присутствия его нахальный светловолосый образ: ворох совершенно бесполезных вопросов стал равносилен агрессивному соревнованию за внимание преподавателя с самых первых занятий.       С подобными вещами легко столкнуться в любом женском коллективе, где появляется мужская фигура, но никогда прежде меня не задевало такое поведение девушек. Пока я с чувством снисхождения и лёгкой насмешки игнорировала очевидные контрнаступательные заигрывания, считая, что не за чем уподобляться борьбе за внимание хореографа, я осталась за бортом этого корабля, уплывающего в далекое счастливое будущее. И впервые в жизни жалела, ведь, на мой взгляд, совершенно нелепые “Эй, Брэндон, помоги пожалуйста расстегнуть молнию!”, “Посмотри, я правильно выгибаю спину?” работали безотказно. После изнурительных репетиций мы оказывались в женской раздевалке, и я регулярно получала свежеиспеченную порцию сплетен о том, как хорош хореограф в постели...       Услышав эту новость первый раз, я взяла отгул на работе и отпросилась с занятий по танцам из-за болезни. У меня действительно болело всё тело от иступляющего и ноющего разочарования, а в груди трепетало от необъяснимого расстройства: я с ужасом призналась себе, что боль переживаю из-за того, что эти вечно ухмыляющиеся маняще губы, которые в мечтах ласкать могла лишь я одна, целовало столько девушек, что нашего хореографического зала не хватит на такой дружный коллектив. Эти небесные глаза, будто знающие только одну отточенную эмоцию - оценивающее хитрое равнодушие - отражали в себе столько голых девушек, готовых отдаться по одному щелчку его длинных бледных пальцев, что от осознания пределов его привлекательности мне хотелось убиться. Настолько хорош собой и не против развлечься, но от его принципов было тошно, обидно; я не понимала, как по соседству с непомерной серьёзностью к танцам, к его маленькой сестре, которая часто бывала на наших вечерних репетициях в качестве ученицы и объекта всеобщего умиления, уживалось столько легкомыслия. Неужели толпы девушек, питающих жалость к его жизненной ситуации и особое внимание к внешности, приносят то самое моральное удовлетворение от жизни...       Не помню, как оказалась в их рядах, просто с каких-то неизвестных пор у меня непроизвольно текли слёзы, едва успевала я добежать до уборной при виде очередной ученицы, садящейся к нему в машину. В нашем коллективе была текучка: девушки приходили и уходили, и лишь я, оставаясь на протяжении многих лет с начала создания студии “непоколебимой” к его чарам, позволяла себе молча смотреть издалека на его новые развлечения. Брэндон заигрывал с каждой, но не со мной, любезно позволяя оставаться мне в рамках собственной гордости и душить обиду в упорной отработке нового материала. Для него я после каждого занятия оставалась “как всегда профессионалом” и “спасибом за отдачу”. Этот статус никогда меня не радовал, никогда... ― Эй, Мишель, ― Брэндон отправил одну из танцовщиц в раздевалку, в качестве прощания потрепав её по полуоголённому плечу, и светясь невинно извиняющейся улыбкой в адрес нескольких ожидающих девушек около звукового центра, окликнул меня уже в дверях. С замиранием сердца я проследила, как он оказался прямо передо мной, вдохнула волнующий запах его влажного от тренировки тела, лишь мельком взглянула в голубые глаза, упорно рассматривающие мой растрепанный внешний вид, на светлые, упавшие на лоб пряди, и направила свою едва скрываемую тревогу на неподдающуюся молнию набитой сумки. ― Хотел спросить, есть время на дополнительные репетиции? ― У меня что-то плохо получается? ― Тот самый ком в груди едва ли не разорвался в организме на дикие отголоски волнительного удовольствия от возможности чаще видеть его идеальный образ, мелькающий в гладких зеркалах. ― Нет, всё прекрасно, лучше всех... Хотел предложить поучаствовать в конкурсе.