Лучше всех

      Мягкое пуховое одеяло накрыло детские плечики, а веки опустились от усталости этого насыщенного дня. Девочка ещё несколько минут бормотала неразборчиво, пока её приоткрытые губы не замерли обездвижено, и в тёмной комнате не раздалось тихое сопение. Ну ещё бы.       Неожиданный перелёт, торопливое заселение, поиски репетиционного зала, где проходила подготовка и мастер классы к европейскому этапу престижного конкурса, первая тренировка и переизбыток эмоций... Мы так и не разобрали чемоданы после несостоявшегося переезда, взяли их с собой в импровизированное путешествие по Франции.       Я замер у её небрежно расстеленной кровати, рассматривая не то отцовские, не то мамины черты лица в тени сдвинутых плотных штор и слабом свете из просторного коридора.       Молли действительно выросла, как бы мне не хотелось этого признавать. Но вреднючая Мишель твердила об этом беспрестанно каждый день, и у меня вдруг открылись глаза. Сестра взрослела в стенах бывшей студии глядя на холёных полуголых танцовщиц в перерывах между скучной ненавистной математикой, а теперь пятиклассница грезила зарабатывать таким же творчеством на жизнь. Я сдавленно хмыкнул вслух, одновременно презирая этот выбор и теплясь от мысли о детских восторженных визгах при виде Мишель у хореографического станка. ― Всё готово, ты уложил её? ― За спиной послышался любопытствующий женский голос, близость которого в одних апартаментах со мной была всё ещё необыкновенно нова и слишком раздувала сладостью неконтролируемое самомнение. ― Уже иду, лапуля.       Мы осторожно прикрыли дверь в комнату Молли, и вернулись в спальню, где полупрозрачные занавески слегка гладил невесомый летний сквозняк. В стенах гостиничного номера уже становилось темно после растекшегося по стихшим закоулкам алыми красками заката. ― Я зажгу свечи, а ты присаживайся, ― Мишель заговорчески выудила из ящика тумбы мою зажигалку и прошлась язычком пламени по фитилям многочисленных восковых сердец, пока я, посмеиваясь над романтичной обстановочкой, откинулся на груду подушек, прикусив истерзанную поцелуями губу. Так я пытался придержать моментальную реакцию на шёлковый пеньюар, надетый на любимое голое тело. Одно тело, которое я, кажется, готов был изучать долгий оставшийся отрезок жизни. ― Мне казалось, смысл игры в том, чтобы оставаться одетым как можно дольше... Разве ты не хотела нацепить на себя как можно больше шмоток? ― Я в очередной раз проследил за переливающимися складками шёлка от плавных движений в горящей огнями комнате и задержался непослушным взглядом на женской напряжённой возбуждением груди, которую обтягивал кусок податливой ткани. ― Чем меньше одежды, тем меньше поводов будет её снимать и уходить от ответов, ― Мишель самодовольно и тепло улыбнулась в свете мерцающих язычков пламени и опустилась на кровать, прихватив со столика два липких бокала, из которых мы уже успешно распили по прибытию пару бутылок вина. И даже первая репетиция в день перелёта нас не остановила. Я достал новую Шато из-под кровати. ― Если ты опять будешь спрашивать, как выполнить адажио, то я ухожу из номера, ― девушка хохотнула под мою маленькую правдивую шуточку, испуганно прикрыв рот ладонями, чтобы вдруг не разбудить сестру, а я продолжил неспешно разливать вишнёвую жидкость по глубоким гладким бокалам с непреодолимым трепетным предвкушением от нашего первого вечера в Париже. Какая любопытная девушка... Настырная, норовит добраться до дна, до сути... ― Ничего не выйдет, лапуля. С таким внешним видом игра долго не продлится, я же не железный. ― Но если хрупкая нежная танцовщица попросит тебя о самообладании, это же будет для тебя посильной задачей? ― Я с титаническим трудом проглотил алкогольную терпкую жидкость, вяжущую рот, при виде тонкой бретельки, скатившейся по бледному плечику, и проследил за Мишель, отпившей пряный алкоголь из своего бокала. Красная капелька издевательски потекла по подбородку и дорожкой спустилась на шею. Я осторожно склонился к её обнажённым ключицам и едва облизал тонкую струйку вина, от чего танцовщица заметно задержала дыхание и вцепилась ноготками в светлые наглаженные простыни. Пора начинать, пока я не попрощался с рассудком. ― Валяй, Мишель, ― я пригубил из бутылки прежде, чем отправил её на пол, и выжидающе взболтал остатки вина на дне бокала перед открытием нашей увлекательной азартной игры. Единственное, что грело душу - на мне есть шорты и майка, которые можно снять, ограниченное количество раз уйдя от ответа. Согласился бы я на это, если не обещанный обнажённый финал? Почему-то я ввязываюсь в любые её авантюры... ― Ну хорошо, тогда я начинаю. Сколько у тебя было девушек?       Внешне моя мимика вряд ли сокрушилась под действием блестящей отместки, но где-то под слоем женского проницательного взгляда, непробиваемого на добрую иронию моей стандартной ухмылкой, сердечко гадко вздрогнуло. Так сразу и в лоб... Мишель заговорчески приблизилась к моему лицу, обдав его горячим томным дыханием, и я почувствовал запах цветочного шампуня, каким она давно пользовалась со времен нашего знакомства. Танцовщица застыла в одном коротком и непреодолимом движении от моих губ, ожидая честной неприкрытой правды в замен на откровенный интерес. Но такое вступление было бы не лучшим для нашей первой совместной поездки.       Я небрежно отвернулся, отхлебнул последние капли и убрал стекло на тумбу; под неловкое молчание первый атрибут одежды отправился на пол. Неужели её так гложет моё дурацкое прошлое... ― Лапуля, не надо так... ― Теперь ты, ― девушка слабо отреагировала на выходку, смерив равнодушным взглядом мои предсказуемые действия, но на просьбу почти что коварно оскалилась. Одним шансом на спасение меньше и сразу с первой попытки.       Злорадство так и блещет. А ведь когда я соглашался, казалось, глупые правила и разговорчики не способны разрушить романтическую идиллию. Но раз уж на то пошло, я либо раздену тебя сейчас, лапуля, либо услышу правду на щекотливый вопрос, который ну чисто случайно я придумал заранее в списке раздирающих моё любопытство тайн. ― Признайся, как давно ты начала заглядываться на меня? ― Мишель слегка парализовало, и кажется, даже язычки пламени у свечек вздрогнули; милое женское личико скорчилось плохо скрываемым замешательством, от чего я чуть не захлебнулся спесью удовольствия. Игра начинала мне нравиться. ― На репетициях с командой.       От услышанного я тихо расхохотался. Да, знали мы друг друга давно, но недостаточно, чтобы понимать, когда один из нас врёт. И всё же, во мне взыграло тонкое разочарование и желание спровоцировать брюнетку на честные любопытные подробности. Мне не хотелось знать, что наш бурный выстраданный роман - плод лишь одного моего навязчивого лихорадочного воображения, тянувшегося за мной от встречи к встрече с Мишель. ― Не может этого быть! Врунья! Просто скажи, что влюбилась в мои голубые глаза с нашей первой встречи! Ты пришла на первую тренировку, позвонила в домофон, и я пошёл тебя встречать, а когда открыл входную дверь, ты молчала как последняя дурочка и пялилась!       Следить за тем, как быстро она уступает гордостью перед прямотой, можно бесконечно. И с каждым её таким поступком мне становилось немножко не по себе. ― Да, ― Мишель повержено опустила взгляд, перебирая пальчиками складки шёлковой ткани, и я испытал вдруг безудержное ликование, словно разом опьянел от бутылки элитного бурбона. Но триумф длился не долго. ― И ты ведь тоже молчал... ― Так это правда, ты не шутишь? Запала на меня? ― Танцовщица, едва сдерживая улыбку, насупилась, подталкивая меня в рёбра. Наша горячая кожа соприкоснулась, позволяя ощутить её любимый жар вопреки чопорным воспоминаниям... Вот как это было... ― Ну всё, я ответила. Хватит. А ты? Когда ты понял, что хочешь быть со мной? ― Теперь я примерил на себя чувство трусливой неловкости и ощутил флёр волнительного приторного трепета, который протянулся через наши встречные вопросы. В груди щекотливо стянуло, но я не собирался сдаваться так легко, как Мишель. ― Не-е-ет, нет! Ты не можешь...       Я потянулся к резинке шорт, чтобы заложить их взамен на честный ответ. ― Ты оставишь меня одну сгорать от стыда? У тебя вообще есть принципы, хоть крошечная доля благородства? ― Девушка пристально осмотрела обнаженный торс, в продолжение взгляда потянув пальчики к моей груди. Её руки накрыли горящую кожу, и я неконтролируемо тяжело вздохнул от накала страстей. В вине была не такая уж высокая крепкость, но длинные каштановые волосы Мишель, как виноградные лозы, обвивали меня теплом, и я готов был не вставать с кровати, лишь бы находиться в её сонливых чувственных объятиях. ― Лапуля, ты серьёзно не собираешься раздеваться сегодня? ― А ты не собираешься сегодня быть искренним в той же мере, что и я? ― По всем признакам мимики танцовщицы я определил, что был близок к её стремительному разочарованию, и ещё немного помедлил перед ответом, но шорты снимать не стал. Мишель обнадеженно слабо улыбнулась и, не отрываясь от объятий, ласково заглянула мне в глаза. Против такой мольбы у меня не было оружия. ― Когда я открыл эту дверь, и за ней стояла ты, я подумал, что ты по-особенному привлекательная. Хоть поначалу ты была очень неуклюжая, у тебя мало, что выходило, но всё равно я не мог оторвать глаз, ― от того, что я говорю это вслух, мне едва не сделалось дурно. ― То, что ты мечтала научиться танцевать профессионально, а теперь претворила это в жизнь - это всё твоя заслуга, твоя целеустремлённость. За тобой было непередаваемо приятно наблюдать. ― Пока мои щёки зарделись, и я готов был вспыхнуть, как факел, девушка переменилась в лице сотню раз, и в конце концов, избавившись от ласковой довольной улыбки, выдала злобно: ― Ты когда-нибудь ответишь на вопрос? Или так и будешь ходить вокруг да около?       Не бесись, отвечу.       Тяжело вздохнув и набрав воздуха в лёгкие на всякий случай, словно погружаюсь на глубину солёного моря, я озадаченно растрепал на голове приглаженные после душа волосы, и приобнял Мишель за тоненькую талию, прижимая к себе поближе. ― Да я не знаю, что тебе сказать. Я долго шёл к тому, чтобы признаться хотя бы самому себе, что ты в моём вкусе... ― Мне было так неловко обнажать вслух то, что я вынашивал долгие несколько лет, умело скрывая это от совершенно посторонних подружек, Мишель и... Себя. ― Ты всегда была как-то обособлена ото всех, не входила в число многих. За моей спиной мило хихикала на повседневные темы, а в зале молчала как рыба об лёд, не реагировала на шутки и не находила тем для разговора со мной. Они все на меня вешались, а ты всегда лишь круто работала на тренировках и молча уходила... Возможно, я бесил тебя. ― О да...       Я натянул на лицо наигранную ухмылку в адрес танцовщицы, теперь зная наверняка, что это было далеко не так. Мишель как-то восхищённо и спокойно смотрела прямо мне в глаза, от чего я едва не потерял остатки смелости. Взгляд упал в пол. ― Ты была такая скрытная, загадочная и... Трудолюбивая. Так тонко чувствовала все идеи, которые лишь ты одна могла передать так, как я их задумал. На тебя смотрела Молли, как ты учишься танцевать, а ты видела, как она растёт и прибегает в зал по вечерам после выполненных уроков. Люди в коллективе менялись, но ты всегда приходила без пятнадцати восемь и уезжала домой после, не задерживаясь иногда даже чтобы переодеться. На соседнем перекрёстке в магазине, который работал до полуночи, ты забегала купить апельсиновый сок... ― Ты спал со всеми подряд, а за мной просто следил, ― я слишком расщедрился на откровенности, пытался уйти от ответа, а вместо этого открывался всё больше, чем прекрасно порадовал Мишель, но мы же не могли обойтись без этой ложечки дёгтя в бочке инфантильных трогательных воспоминаний. Танцовщица широко и довольно улыбалась. ― Тогда у меня был другой образ жизни, ― нет, она не осуждала меня, просто вставляла шпильки, а я юлил. ― А сейчас? ― А сейчас я готов назначить тебе штрафные очки и стянуть с тебя сорочку, ты задаёшь вопросы не в свою очередь!       Воск медленно таял, а в комнате пахло густым нежным дымом. Багровые лучи утихающего жаркого солнца незаметно пропадали, пока не исчезли в наступившей ночи. Мишель довольно растянулась на кровати, смакуя новую порцию милых признаний, которые выманила у меня, но несмотря на препирания, я почему-то остался доволен этой игрой. Мы допили бутылку, и, наконец, наступила моя очередь задавать интересные вопросы. ― Почему ты обманула меня с контрактом? ― Болезненная тревога едва не выдала меня в голосе, и как бы мне не хотелось продолжать мучаться догадками в угоду нашему конфетно-букетному периоду, я решил воспользоваться возможностью, раз сегодняшний вечер мы окрестили как вечер откровенностей. Почему Мишель призналась, я знал, но почему с самого начала участвовала в этом... Мысль о вранье не давала мне покоя.       Особенно после её признаний в чувствах, особенно после того, как Мишель оставалась частью танцевального коллектива в самые трудные времена и никогда меня не покидала, когда я знал её столько лет, даже её честное раскаяние в обмане не сразу вернуло меня на землю. Я был зол... Сейчас уже не так, далеко не так. Но я всё ещё боялся до конца отпустить вожжи доверия, словно ходя вокруг с опаской и кусаясь как обиженная собака. Мне бы только узнать мотивы Мишель... Я уверен, что этому есть объяснение. ― Я знала, что ты спросишь. Но не готовилась на это отвечать, зря, ― девушка помедлила, потом вздохнула тяжело, но разговор откладывала. Впервые я надеялся, что она не разденется. ― Мне стыдно. ― Я не в обиде, Мишель, просто решил уточнить, ― наверное, это было враньё. Обида прожигала мои нервные клетки и подогревала интерес к её поступку, но эта конченая влюблённость, сродни любви, перебивала остатки других чувств. Они просто меркли, позволяя почти слепо идти ей вслед. ― Просто я плохо тебя знала. Считала, что ты заноза в заднице, ― я растерянно принялся прислушиваться к её сбивчивой речи, не понимая к чему она клонит, но почему-то эти тупые бессвязные оправдания выглядели мило. Спокойствие расползалось по телу, хотя ничего внятного я так и не услышал. ― И ты и есть заноза в заднице, просто... Я думала, ты спал со всеми подряд, такого высокого о себе мнения... ― И я и есть высокого мнения о себе, ― удачно прослеживая эту странную череду ассоциаций, я ждал. Ждал, что же меня ждёт в конце этой скромной речи. ― Да, но это всё снаружи. Снаружи ты чопорный мужлан, который ухлёстывает за каждой юбкой, ― я почти был готов испариться от стыда, обидеться, но, видимо, на себя самого. За то, что производил такое впечатление на Мишель, не скрывая эту свою дурь для публичного обозрения, ничего в этом не видел, кроме свободы выбора и удовольствия. Мне стало неловко от своего же паршивого образа жизни, который служил мне верным способом повысить свою значимость и уберечься от одиночества. То, что казалось мне истинно верным, обрушилось перед её нежным понимающим взглядом. Серые, как хрусталь, глаза будто видели сквозь кожу и кости, как горит в моей груди сожаление. ― Просто ты не тот, кем казался мне. Я полюбила и злилась на саму себя, что ничего не могу сделать с тем, что ты бабник. Может быть, мне не хватало уверенности это с тобой обсудить? И я решила так выместить свою обиду...       Правда звучала убедительно, но довольно грустно. Если бы я только знал, что такое поддержка и искренняя любовь в здоровых отношениях... Может, всё могло сложиться быстрее и более благополучно. Но я не мог представить другого способа заставить себя поверить Мишель, кроме как оказаться на дне безысходности и ввязаться в её непредсказуемую авантюру. Или мы выиграли, потому что я уже чувствовал, что Мишель можно доверять... Я путался в мыслях, до сих пор подбирая разные оправдания поступку Мишель и своему согласию на участие с ней в конкурсе. Я просто надеюсь, что девушка не спросит меня, почему я всё-таки согласился, ведь огласить настоящую и очевидную причину вслух было равносильно окончательной смерти моей желчной личности.       Пока я мысленно соглашался с версией Мишель о странной оправданной мести, танцовщица пододвинулась ближе и ласково облокотилась головой о мою грудь. Её ответ меня удовлетворил; захотелось верить, что более очаровательной причины обманывать меня с контрактом у неё не могло найтись, и тут же приобнял её в ответ за плечи, ожидая возможности нового откровенного поворота игры. Даже любопытно, что ещё танцовщица может спросить. ― Я бы хотела знать... Было ли у тебя что-то с Люси? ― Мишель тут же уткнулась лицом в рёбра, щекоча меня и пряча от удивлённого взгляда раскрасневшиеся щёки. Этот наглый вопрос я не мог обойти стороной, зайдясь тихим приступом хохота. Да, девушка явно готовилась... Ну разве мог я подумать, что играл всё это время на ревности Мишель? ― Давай так. Если мой ответ не совпадёт с твоими представлениями, ты снимешь с себя всю одежду, ― стоило ли вообще соглашаться на неумелое интервью, если не возможность раздеть танцовщицу? Ох, Париж прекрасен! ― Это не входило в наши правила, ― Мишель торопливо кусала нижнюю губу, сама не замечая, как признаётся мне в своей тихой скрытной ревности, и я подумал, что растить в себе надменность дальше просто становится некуда. Но, к счастью, и я сегодня потерпел пару маленьких поражений. ― Я жду, когда ты согласишься и честно исполнишь условия, ― кто вообще обещал, что мы будем играть только по твоим правилам?       Мишель сдержанно кивнула и с любопытством устремила взгляд на меня, готовая обезоружено принять любые мои признания, а я даже приподнялся с груды подушек, перебирая в голове подходящие слова, чтобы объяснить свой разрушенный план. Такие вопросы не задают просто так. ― Когда я собрал команду, я решил, что ни о каких личных отношениях внутри неё не может идти и речи, когда идёт подготовка к конкурсу. Ты же знаешь, что мы оказались на грани банкротства, а денежный выигрыш был единственным шансом. Я не мог так халатно поступить с будущим Молли и собирался довести дело до конца.       Танцовщица согласно кивала, слушала внимательно; улыбка её становилась всё шире. Я чуть не поддался её чувственным губам в свете мерцающих свеч навстречу, когда обнаружил в приподнятых уголках хитроватое довольство помимо облегчения. ― У нас с Люси ничего не было. Я, честно говоря, не понял, почему ты спрашиваешь именно про неё, ведь я старался относиться ко всем одинаково... Всех одинаково лапал, заставлял нести наказание и старался подшутить над каждой в равной мере. ― Вот именно, что ты старался, ― Мишель весело рассмеялась, и спрятала лицо в подушках, а когда подняла, её щёки и лоб были розовые и горели какой-то безудержной радостью. Это что, из-за того, что я не спал с Люси?.. ― Вообще-то ты в паре недель до концерта вывел меня из бара и поцеловал. Тоже мне, мистер непоколебимость! Особенно наша последняя репетиция вдвоём перед финалом - то, чем может гордиться амбициозный хореограф.       Я обескураженно закрыл лицо ладонями и шумно прыснул; взлохматил волосы на отяжелевшей голове и отвернулся к тумбочке, выглядывая бутылки из под выпитого алкоголя.       Да, это вопиющее несовпадение пестрило на фоне моей в кои-то веке благородной цели. Всё, что я говорил и не говорил сегодня, выглядело неподдельно, как самая настоящая любовь, о которой я до этого момента мог лишь шутить и придуряться, и, честно говоря, это она и была. Мишель здорово веселилась; приложилась к бокалу вина, не сводя с меня игривого взгляда, а я быстрее выудил очередную бутылку, чтобы занять свои руки от надвигающегося волнения и наши мысли от поспешных догадок и выводов. По крови разошёлся градус алой вяжущей жидкости. Вместе мы ещё не напивались до такой кондиции. ― Брэндон, затуши свечи. Мне нужно выполнить обещание.       Эти новости показались мне прекрасными. Несмотря на то, что я узнал о представлениях Мишель, в которых она готова была меня свести с глупой блондиночкой.       Ещё раз взглянув на танцовщицу в полутемноте Парижской ночи, я наклонился к женскому личику, ставшему мне самым родным и узнаваемым за эти годы, и прикоснулся губами к её лбу. Такая жаркая, горячая кожа, хотя занавески принялись взлетать от закравшегося в номер сквозняка. Прохлада впитывалась в лёгкие одеяла и простыни, пока я поднялся с кровати и прошёлся по периметру комнаты. Растаявший масляный воск растекся по стенкам свеч, стоило задуть каждый фитиль, угасающий от продолжительных щекотливых разговоров. Я исполнял просьбу под едва слышимое шуршание ткани за спиной, и как только мы оказались лишь в слабом свете неполной луны, обернулся к Мишель.       Послевкусие вина отозвалось во рту сладко-горьковатым желанием. Она выглядела ещё более обнажённой, чем тогда, в студии. Страстный поглощающий взгляд впитал в себя робкую покорность, зацелованные губы уже принадлежали мне с первого нашего соприкосновения, но сегодня Мишель шептала ими слишком искренние признания, чтобы не заметить этой дрожи в их уголках. Теперь и я, снимая одежду, будто попрощался с костюмом бесчувственного шута, и друг перед другом мы оказались уже совершенно голые.