- Как Вы себя чувствуете? - Так, словно меня выебал гей и я потерял самого себя.

Врач вскидывает брови, переставая черкать ручкой в коричневом блокноте. За всю практику, в 10 лет, Хосок повидал многое: от реальных шизофреников, до тех, кому просто нужно поспать часов 10 в абсолютной тишине, но с таким заявлением к нему пришли впервые. Сокджин не выглядит как разбитый человек и единственное что выдает его – тусклые глаза, совсем поникшие и красные. – Можете рассказать подробней о своей проблеме? – Хосок поправляет пиджак, смотря своим пристальным взглядом квалифицированного врача. Сокджин садится поудобнее, сглатывая слюну от обильных нервов, как никак первый серьёзный прием у психолога. – Мы враждовали с ним с восьмого класса, когда он впервые признался о ориентации, от которой меня откровенно рвёт, причем буквально. Я могу принять девушек-лесбиянок, но геи это просто отвратительно… – Джин с каждый словом набирается смелости, вскипает словно старый Кракатау, изливая все в красках. –… и вот, недавно, нас отправили мыть спортзал, слово за слово – оскорбление за оскорблением и он схватил меня, потом связал и начал… начал, – Сок всхлипывает, воссоздавая в голове события прошлых дней. Хочется вырвать их вместе с куском мозга, что отвечает за память и буквально выбросить, словно фантик от жвачки. – Хорошо, я понял, не говори, – Хосок вздыхает, переходя на «ты», берет в руки стакан с водой и медленным шагом подходит к пациенту, протягивая стеклянный сосуд. Трясущимися руками Сок хватает спасительную воду и делает несколько глотков, заменяя оставшееся воздухом. Он бы никогда не подумал, что некоторые воспоминания могут так сильно ранить, могут принести немыслимую боль, которую под силу победить только сущности в черном с косой в костлявых руках. – Я хочу забыть все это, хочу, но не могу, он постоянно в моей голове, просто все время… – Джин смотрит на врача, который величаво, словно греческий Бог, поправляет на горбинке носа очки и сверху вниз осматривает парня, пытающегося бороться из последних сил. – Мы должны побороть сначала твою детскую травму, а уже после перейти к настоящим проблемам, как думаешь? – Сокджин одобрительно кивает, делает еще глоток воды и начинает новый рассказ, пока Чон садится обратно в кресло: – Моя мать ушла когда мне было всего 8, она ушла к тренеру по йоге, а отец нашел себе… мужчину, его зовут Марк и он настоящее дерьмо в моей жизни. Всегда когда я что-то делал не так, плакал по маме, пытался взять себя маленького в руки, потому что отца не было рядом, он избивал меня, сначала не очень сильно, потом это переросло в шрамы, настоящие шрамы на моем теле. И ладно бы, если хоть кто-нибудь – охрана или горничные – приходили на помощь и оттягивали меня от него, но они просто молчали, смотрели… продолжали молчать, – парень нервно закусывает губу, короткими ногтями цепляет нежную кожу на ладонях, но хочет наконец избавится от воспоминаний, поэтому продолжает: – Когда отец приходил, то Марк говорил что я гиперактивный ребенок и бьюсь обо все, что только можно. Отец, конечно, верил ему, потому что явно был под чарами ебаной любви и явно не к родному ребенку… – Ты же понимаешь, что сейчас, когда ты вырос, ты можешь отомстить ему, оставить свои шрамы на его теле и наконец улыбнуться искренне отцу, а не прятать себя, ничего не рассказывая? – голос у Хосока стальной, словно пропитанный металлом. Джин всегда понимал, что он сейчас выше, явно сильнее и изворотливее, чем отчим, но никогда не хотел делать больно отцу, не смотря ни на что… не хотел. – Я понимаю и я хотел, но потом это… и я уехал сюда, – добавляет Сок к своим не озвученным мыслям и опускает голову в надежде, что так он спрячется от этого мира, что так станет крошечным и его не будет видно. – Ты можешь простить его? Я не имею ввиду просто сказать «Я прощаю», а искренне простить, от всего сердца и жить дальше уже без них, без семьи? – врач изучает темную макушку, снова что-то черкая в коричневом блокноте. Атмосфера в кабинете не становится дружеской, но явно становиться более тёплой, чем пол часа назад. – Пытаюсь до сих пор, но для этого мне нужно больше времени… Придя домой от психолога, Сокджин сразу валится на кровать, обдумывая, как поступить ему с Марком? Как наконец убрать всю боль в сердце, что поедает каждый день, словно парень возвращается в день сурка, снова и снова проклиная этого человека. Тело ломит от всех переживаний, но разум Джина никак не хочет провалиться в спокойную сонную бездну, где только он и пустота, ибо сны ему не снятся уже давно. Взгляд мечется по потолку, подмечая некоторые новые узоры, руки то и дело комкают постельное белье, от чего его придется выглаживать, чтобы оно вновь стало идеальным. Брюнет переходит взглядом на комнату: все тот же стул, на котором беспорядочно валяются вещи, стол, на котором стоит компьютер и лежат книжки, намекающие что завтра надо в школу, затем он замечает мольберт и краски, одиноко стоящие в углу комнаты. На холсте зелёным размазана краска, словно цветочная поляна, характеризующую пустоту и безжизненность, которую Джин почему-то очень сильно хочет заполнить, ему не хочется видеть на этом холсте только зелёную поляну, хочется видеть цветы! Деревья! Животных! Парень поднимается и случайно замечает окно, за которым стало достаточно темно и только темную пустую улочку освещает тусклый свет фонаря, благодаря которому можно увидеть достаточно зелёную улочку, спереди очерченную ровным асфальтом, а еще клумбы с диасциями, запримеченными с самого первого приезда в эту квартиру. – Они красивые, очень красивые, – тихо шепчет парень и бегом ставит мольберт боком около окна и поднимает кисть, закатывая рукав белой рубашки… Поход к психологу номер хрен знает какой: – Как ты себя чувствуешь сегодня? – голос у Хосока как обычно стальной, но по врачебному мягкий и спокойный. Сокджин поправляет рукава огромного красного свитера, приобретённого в секонде несколько дней назад. На лице непривычная миру светлая улыбка, которая готова, кажется, осветить все на свете, дать какую-то надежду, которой у самого, на этот период блондина, не было. – Замечательно, сегодня приезжает отец с Марком, я готов его простить, правда готов, за все на свете! – Ты молодец, ты смог, прошло два года, ты справился, Сокджин, – улыбается врач, с хлопком закрывая коричневый блокнот. – Как твои картины? – Чон Хосок – единственный человек, который знает, о том, что Сокджин художник, который прославился на пол мира своими картинами. Изначально Сок завел аккаунт в твиттере под ником Namjey, куда фотографировал свои первые работы. День, второй, неделя, три месяца и на аккаунте уже миллион, которым парень не захотел раскрывать свою личность, а еще немного позже, Джин решил рисовать на улицах маленького городка, в котором так и не поступил на актёрское. Его картины приносят необычайную прибыль, но со всем этим появился новый страх: вдруг другие художники, которые не реализовали себя в этой сфере, не стали грести миллионы с одной только картины… вдруг они возненавидят Сокджина, попытаются навредить ему, раскроют личность и поднимут его прошлое – вот причина, по которой он не может раскрыться и не отвечает никому, кроме потенциальных клиентов, а если те начинают наводить вопросы на личную жизнь, парень их сразу блокирует и удаляет ото всюду, а потом ходит к Хосоку, который говорит, что не все люди желают ему зла, что возможно они хотят подружиться и это помогает блондину, успокаивает… – Хорошо, мне дали заказ на то, чтобы я перерисовал Джаконду, немного волнуюсь, боюсь что не получиться, но я хочу попробовать, – и вновь согревающая улыбка, отдающая чем-то тёплым в душу врача. – Ты обязательно справишься, удачи! Сидя за столом с отцом и Марком, которых он увидел впервые за два года, Джин не нервничал, он всего лишь спокойно глотал вкусное полусладкое вино, изредка смотря на своих «родителей» из-под лобья. – Ты хотел поговорить, о чем? – начинает Седжун, кладя свою широкую ладонь на руку Марка, которая на пару размеров меньше, но у Сока это не вызывает отвращения, он рад, что его отец счастлив. С кем бы то ни было. – Марк избивал меня в детстве, говоря что я гиперактивный ребенок и бьюсь обо все что можно, – начинает Сок, а Седжун быстро отдергивает свою руку от марковой и смотрит на того не совсем влюблённым взглядом. – Не волнуйся, я простил его, мне попался нужный человек в моей жизни, который не стал пичкать меня таблетками и помог разобраться в себе, еще не до конца, но я совершенствуюсь, – Джин улыбается, всеми фибрами души прощая такого ненавистного ему человека. Он встаёт с места, снова делает глоток вина и кинув сухое «Прощайте», покидает заведение с голубыми шторами на окнах…