Графф

— Вчера я впервые за пять месяцев заплакал при жене. — И как она отреагировала? — Тоже заплакала. Сказала, что ждала от меня какой-то реакции. Она думала, мне безразлична наша утрата. Думала, я не скучаю по сыну, не скорблю. Вы были правы, мистер Графф. Я не должен подавлять себя и сдерживаться ради мнимого спокойствия. — Я ничего не говорил. Вы сами пришли к такому выводу, сэр. — Да, конечно. Это неважно, мистер Графф. Мы говорили вчера. Весь вечер говорили. — Это важный шаг, сэр. — Я пойду, наверное. Скрипнул стул. Должно быть, клиент поднялся на ноги. — Если вы пожелаете поговорить, можете приходить в любое время. Ответа не последовало, зато по каменному полу зашаркали подошвы, а затем хлопнула дверь. Доктор Графф снял очки, потер переносицу и повернулся к ширме. — Мистер Малфой, с вами все в порядке? — Да, — выдавил Драко. — Я в порядке. Да ничерта он не был в порядке. Наказание, определенное ему Министерством, только поначалу казалось легким и щадящим. На самом же деле оно обернулось сущей пыткой. Доктора Граффа пригласил Кингсли и выделил ему в здании Министерства небольшой кабинет, куда любой сотрудник мог прийти и поговорить о своей боли. Доктор Графф лишь слушал и кивал, в редких случаях задавал наводящие вопросы, и никогда не выказывал своего отношения. Он не осуждал, но и не хвалил, не предлагал готовых решений. Он просто давал людям говорить, а они уже сами делали выводы и находили ответы. Драко должен был находиться в его кабинете во время этих визитов. Доктор Графф отгородил его место ширмой, чтобы присутствие постороннего, особенно соучастника военных преступлений, не смущало клиентов. Драко мог только догадываться, кто приходит к Граффу, ведь надпись на двери кабинета настрого запрещала посетителям называть имена. Вот и сейчас Драко мог только догадываться, кем был вышедший из кабинета клиент. Он поставил бы сто галлеонов на Артура Уизли: гибель одного из нескольких сыновей, плачущая целыми днями жена, и сам он, сдерживающийся ради нее, ради иллюзии стойкости и уверенности, а на самом деле — разбитый и растерянный. Кингсли думал, что чужие истории заставят Драко понять, сколько боли принесли действия Пожирателей, и его самого в том числе. Однако он не думал, что после таких пыток Драко тоже понадобится беседа с доктором Граффом. — Я не должен был так плохо к нему относиться. К этому человеку. — Вы знаете, кто это был? — доктор Графф вернул очки на нос и посмотрел на Драко, всем своим видом напоминая старую, грустную птицу. Высокий, сухой, с намечающимися морщинами и небольшой залысиной на макушке, он удивительным образом располагал к разговору. Наверное, все дело было в глазах. — Я догадываюсь. Мне жаль его. Жаль, что я плохо относился к его семье. Я не желал для них такой боли. Честно, не желал. — Что вы испытываете сейчас? Графф и с ним это проделывал. Задавал вопросы и терпеливо слушал, как Драко выворачивает душу и препарирует ее. — Жалость. Сожаление. Вину, наверное. Я ведь ничего им не сделал, никого не убил. Почему я чувствую, что виноват? — И впрямь, почему? От пристального взгляда доктора Граффа по коже пробежали мурашки и появилось непреодолимое желание закрыться от него с помощью окклюменции, убежать, спрятаться. Забиться в самый глухой угол. Он уже однажды испытывал такое. В ночь, когда погиб профессор Дамблдор. Но Графф не мог быть им, никак не мог. Скрипнула дверь, и Драко снова замер. Ему стоило быть незаметным, чтобы никто из посетителей не понял, что Графф не единственный слушатель в этом кабинете. — Здравствуйте. Звук шагов новой посетительницы был тихим, едва различимым. А еще Драко не услышал скрипа, хотя под всеми посетителями стул издавал звук сродни всхипам охрипшей банши. — Мне снится мост Миллениум [1]. Люди падают, погибают. А я ничем не могу им помочь! Ничем! Они тянут ко мне руки, просят о помощи, а я бессильна! — посетительница всхлипнула. — Желаете микстуры? — Нет. Нет, спасибо. Все в порядке, — ее голос выровнялся, и в нем послышались отдаленно знакомые нотки. — Продолжим? — Да. Я должна сказать это хоть кому-то. Друзья говорят, в этом нет моей вины. В том, что те люди погибли. Говорят, я ничего бы не смогла сделать. — А вы могли? Ответа не последовало. — Где вы были в момент нападения? — В Лондоне. — Сколько лет вам тогда было? — Семнадцать. — У вас не было ни права на аппарацию, ни на колдовство вне школы. Что же вас заботит? — Я стольких спасла! — воскликнула она. — И стольких не смогла! — А могли бы? — Какая разница, могла или нет! Я должна была их спасти! Всех! Она снова сорвалась на вопль, от которого у Драко зазвенело в ушах. — Желаете выпить микстуры, мисс? Она ничего не ответила, лишь тонко всхлипнула. Эти звуки казались Драко отвратительно знакомыми. — Я не могу смотреть в глаза людям. Я сталкиваюсь с ними каждый день. — Мир полон людей, — то ли с досадой, то ли с легкой иронией произнес Графф. — Но почему вы не можете смотреть им в глаза? — Они будто обвиняют меня. Что я не спасла их детей, их родителей, их братьев и сестер. Я оказалась слишком слабой. — Вы не пробовали спросить об этом у них? — Не могу. Я не хожу на собрания групп поддержки. Я там лишняя. Пришла однажды, но все только недоумевали, зачем мне-то поддержка. А потом превратили собрание в автограф-сессию. А мне просто нужно было поговорить! — Что вы чувствовали в этот момент? — Сначала смущение, наверное, — пробормотала посетительница. — Потом разочарование. А после ухода… Наверное, мне нельзя так говорить. — Как говорить? — Графф упер локти в колени, поставил подбородок на кулак и уставился на клиентку, скрытую ширмой от глаз Драко, с искренним любопытством. — Это было раздражение. И злость. Но я не должна злиться на них. — Почему? — Им хуже, чем мне. Я не должна жаловаться. Вот только… Графф выжидал. — Мост Миллениум. Крики, которых я не слышала на самом деле. Люди, которых я не видела. — Вы не хотите их больше слышать? — Я хочу перестать чувствовать себя беспомощной, ни на что не способной девчонкой. Я не думаю, что вы меня поймете. — А вы себя понимаете? Молчание было ему ответом. — Я… Пытаюсь. Я привыкла все понимать, разбираться во всем. А в себе разобраться не смогла. Наверное, я ни в чем на самом деле не разбираюсь. Я просто всех обманула. Я не умнейшая ведьма века. Драко чуть не вскрикнул от удивления и прикусил губу, чтобы не выдать себя. Конечно же, это была Грейнджер. — Разве вы не знаете наук? — Знаю. Наверное, это единственное, в чем я уверена. — Вы можете привести примеры? — Третий закон… — она истерично хихикнула. — Третий закон Голпалотта гласит, что противоядие от составного зелья не сводится к набору противоядий для отдельных его компонентов. — И как вы только его запомнили? — доктор Графф улыбнулся, чем еще сильнее напомнил Дамблдора. Драко крепче закусил губу и ощутил на кончике языка металлический привкус крови. Снова раздался смех. Теперь сомнений не осталось, это была Грейнджер. — Я пойду, мистер Графф. Я могу прийти завтра? — Если вам это необходимо, — он кивнул. Стул тихо скрипнул, легкие шаги почти неслышно простучали по камню, хлопнула дверь, и Драко остался наедине с доктором Граффом. — Вам нужна салфетка, мистер Малфой? Драко даже не заметил, когда Графф снова повернулся к нему. — Какая салфетка? Видимо, ему еще никто не задавал вопросов. — У вас кровь на губе. Вам нужна салфетка. — Вы похожи на него. — На кого? — доктор Графф с живейшим любопытством повернулся к Драко и уставился на него поверх очков. — На профессора Дамблдора. — У вас это вызывает какие-то эмоции? — Страх. Отвращение. Я ненавижу себя и за то, что должен был его убить, и за то, что не сделал этого. — Разве это плохо? — Я ненавижу себя за трусость. И многие меня за нее ненавидят. — Но губу вы искусали не из-за меня? — Из-за нее. Я узнал ее. Графф прищурился. — Я ненавидел ее в школе. Однажды я пожелал ей смерти. Я был мал, но… Но я не должен был этого говорить. И я не думал, что она может из-за чего-то переживать. Она ведь героиня войны, она стольких спасла. — Разве это уменьшает ее страдания? — Она действительно не могла спасти тех людей на мосту. Почему она переживает? — А почему вы, мистер Малфой, так переживаете из-за этого? — Потому что я не привык видеть ее такой. Я вообще не верю, что ее могло что-то сломать. — К сожалению, мистер Малфой. Боюсь, мне придется стереть вам память. Вы представляете угрозу анонимности уже двух моих посетителей. Министр этого не одобрит. — Но сэр… — Если он распорядится, разумеется. Если вас интересует мое мнение, я могу его высказать. Драко удивленно воззрился на Граффа. Он, конечно, догадывался, что у доктора есть какое-то мнение, но за пять месяцев работы кабинета Графф ни разу его не высказал. — Мне очень интересно. — Сегодня прогресс наметился не только у того мистера, который смог поговорить с женой, но и у вас. Вы смягчились, вы начали чувствовать чужую боль. Не это ли было целью министра? — Но вы сообщите ему, что я узнал? — Я обязан. Дальнейшее решение за министром. — Да, мистер Графф. Я понимаю это. — Тогда отнесите ему небольшое письмо. Только надвиньте капюшон мантии пониже, когда будете выходить. Думаю, так будет лучше и вам, и нашим посетителям. — Да, сэр. Драко замер в своем полукресле и приготовился ждать, пока Графф напишет свое письмо. Тот, в свою очередь, наложил на дверь заклинание, которое не дало бы возможному посетителю войти в кабинет, подвинулся к небольшому столу в углу, обмакнул перо в чернильницу и принялся быстро, порывисто царапать пергамент. Наконец, он сложил послание вчетверо, вложил в небольшой фиолетовый конверт и запечатал сургучом. — Вы понимаете, что вам не стоит это читать, мистер Малфой? Драко кивнул, забрал у него письмо, сунул во внутренний карман мантии, низко надвинул капюшон и вышел. Никто не обратил внимания на человека, явно пытавшегося скрыть свою личность, выходя из кабинета доктора Граффа. Таков был принцип этого уголка откровений. Ни лиц, ни имен, ни осуждения, ни поощрения. Только история боли и попыток ее пережить. Драко пересек Атриум, стараясь не столкнуться ни с кем из посетителей или сотрудников. Он заскочил в пустой лифт, нажал кнопку первого уровня и выдохнул. Даже с учетом того, что лицо было скрыто капюшоном, Драко не хотел сталкиваться ни с кем. Он теперь понимал, что чувствуют все эти люди, слышал, как они пытаются прожить свою боль, свыкнуться с ней, а потому полагал, что не заслуживает презрительных взглядов. За спиной раздался тихий вздох. Драко повернулся и обнаружил, что лифт не пустой. В углу стояла Грейнджер, непривычно тихая, с опущенной головой, со взглядом, устремленным в пол. Она тоже надвинула капюшон, но выбивающая, ся копна волос выдавала ее. — Прости, — выдавил Драко. — Тебе на какой этаж? — Неважно, — буркнула она, не поднимая головы. — Грейнджер, ты в порядке? Только теперь она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Тебе-то какая разница? Драко пристально вглядывался в ее лицо. Она и в школе была стройной, но сейчас совсем отощала, осунулась, под глазами залегли тени, а веки чуть припухли. — Потому что ты не в порядке. Плакала? — Не лезь в душу, — бросила она, отвернулась и снова опустила взгляд в пол. Драко покачал головой, но допытываться не стал. Он не был доктором Граффом, тот — да, умел вывести на разговор. А еще Драко был тем, кого Грейнджер знала, как пособника военных преступников, Пожирателей Смерти. Вряд ли она стала бы разговаривать с ним, особенно на личные темы. Сама же сказала, что даже с друзьями не говорит об этом. Точнее, не встречает поддержки и понимания. — Первый уровень, — произнес холодный голос. Двери разъехались в стороны. Драко покосился на Грейнджер и посторонился, желая пропустить ее вперед, но она не шевелилась. Он нахмурился. Если он правильно все помнил, Грейнджер работала одной из помощниц Министра, а значит должна была выйти на этом этаже. Но она продолжала пялиться в пол, а время шло. Драко с трудом заставил себя отвернуться и вышел в коридор. Двери лифта за его спиной закрылись. В кабинет к Кингсли он вошел в глубочайшей задумчивости. Даже больше, поначалу он ошибся дверью и завернул в Административную службу Визенгамота, за что удостоился недоуменных взглядом от ведьмочек, которые там работали. — Министр. — А, мистер Малфой. Как идут дела? — Ужасно, — признался Драко. — Меня попросили передать вам это. Он протянул Кингсли конверт и отвернулся. Министр сорвал печать, извлек пергамент и, прищурившись, стал читать. Драко стоял в двух шагах от стола и с замиранием сердца наблюдал, как Кингсли читает. Втайне он надеялся, что министр лично сотрет ему память, и тогда образ тощей, осунувшейся, разбитой Грейнджер наконец-то перестанет его волновать. Но Кингсли лишь смерил Драко долгим взглядом, спрятал письмо доктора Граффа в карман мантии, взял из стопки чистый пергамент и торопливо застрочил. Наверное, ответ. Закончив, он тоже вложил свое послание в конверт, запечатал его и протянул Драко. — Простите, сэр. У меня один вопрос. — И какой же? — Кто кроме нас с вами и доктора Граффа знает о моем наказании? — Никто, — отчеканил Кингсли. — И мисс Грейнджер тоже? Или она больше не ваша помощница? Кингсли нахмурился. — Знаете, Малфой, я ведь так и передумать могу. — Думаю, меня это испугало бы, если бы я знал, какое решение и по какому вопросу вы изначально приняли. Но, к сожалению, я все еще томлюсь в неведении. Так мисс Грейнджер знает о моем наказании или нет? — Нет, — отрезал Кингсли. По его тону и выражению лица Драко понял, что беседа окончена. — Я могу идти? — Ступайте, мистер Малфой. Драко положил послание министра во внутренний карман мантии, развернулся, низко надвинул капюшон и торопливо покинул кабинет. До лифта он разве что не бежал. Вскочив в кабину — теперь-то уж точно пустую — Драко быстро нажал кнопку Атриума, двери закрылись и кабина поползла наверх. Он повернулся и посмотрел в тот угол, где минут двадцать назад стояла Грейнджер. Ее вид никак не выходил из головы, ее надтреснутый голос. Казалось, его эхо никогда не покинет кабинет Граффа. — Атриум, — произнес холодный голос, вернув Драко к реальности. На негнущихся ногах он вышел из лифта и пересек Атриум. Он толкнул дверь кабинета Граффа, но там оказалось заперто — наверняка, пока Драко выполнял роль личной совы доктора, появился новый посетитель. И ему совершенно не было интересно, кто это. Хватило Грейнджер. «Никогда ведь раньше не пытался угадать личность посетителей, — с досадой думал он. — Зачем начал?» Дверь кабинета доктора Граффа открылась, и оттуда вышел низенький полный волшебник. — Давно ждете? Простите, — пробормотал тот и торопливо бросился к лифту. Драко вошел и на ходу вынул из кармана письмо. — Министр просил передать. За спиной щелкнул замок. — Думаю, на сегодня достаточно, — с грустной улыбкой произнес Графф, убрал палочку в карман и вскрыл письмо. — Разве вам не жаль тех, кто не получит сегодня беседы? Графф на миг замер. В этом кабинете вопросы обычно задавал он, так что любой встречный вопрос вызывал у него искреннее недоумение. — Думаете, только вам тяжело переживать чужую боль? Пришел черед Драко озадаченно застыть. И впрямь, он никогда не думал о том, каково Граффу, который вынужден изо дня в день, вот уже пять месяцев выслушивать чужие истории, принимать в себя чужую боль, но при этом не черстветь и не злиться. — Вы хотите устроить короткий день? — Да. И вам это пойдет на пользу в первую очередь. Я редко так делаю, но сегодня я дам вам совет. Сходите в парк. Прогуляйтесь. Отдохните. Подышите свежим воздухом. Я даже не знаю, покормите уток. — Уток? — В маггловском парке. Утки в пруду. Если бросить в воду еду, они будут забавно нырять за ней. Это успокаивает, знаете ли. Да и вообще можно смотреть, как они плавают. Драко кивнул. — Пожалуй, так и поступлю. — Тогда рекомендую Сент-Джеймс парк. Я лично очень его люблю. — Спасибо, сэр, — произнес Драко и аппарировал. Сент-Джеймс парк встретил его теплым ветерком и шелестом листьев. Поначалу показалось, что парк горит — столько багрянца и золота было вокруг. Драко заложил руки в карманы и побрел по дорожке, наслаждаясь шуршанием редкой опавшей листвы под ногами. Вокруг гуляли люди, бегали дети, но здесь, в маггловской части, не чувствовалось такого напряжения, как если бы он гулял в Косом Переулке. Но все скамейки были заняты парочками, мамами с детьми, компаниями, а навязываться Драко не хотел. В конце концов, он заприметил никем не занятую скамейку, присел и стал смотреть на воду. Точнее, на маленького мальчика, который бросал в пруд куски печенья и смеялся, когда утки наперегонки ныряли за лакомством. — Джереми, идем домой! Малец бросил остатки печенья в воду и протопал к маме. Драко улыбнулся и уставился на уток. Когда он снова покосился на соседнюю скамеечку минут через десять, не раньше, и с удивлением обнаружил, что на ней сидит Грейнджер и пялится в пруд, словно не видит ни его, ни уток. Драко нахмурился. С одной стороны, на ее месте он бы не хотел ни с кем разговаривать сейчас. С другой же, в голове все еще звучали ее всхлипы. Наверное, она почувствовала его непристойно пристальный взгляд, потому что вдруг тряхнула головой, повернулась и недовольно уставилась на него. — Ты что, преследуешь меня? — Нет. Нет, прости пожалуйста! — Драко замахал руками. — Я подсяду? — Нет! — Грейнджер вскочила со своей скамейки, перешла поближе к пруду и села на траву, сгорбилась, обняла колени. Вся ее фигура выражала отчаяние. И это Грейнджер? Героиня, принимавшая самое активное участие в войне? Драко не мог оторвать от нее взгляда, а в голове бесконечно крутились воспоминания. Вот девчонка, разве что не выпрыгивающая из мантии, желая ответить на вопрос Снейпа. Вот она бледнеет от ужаса, глядя на послание Наследника Слизерина. А ведь Драко тогда попытался испугать ее еще сильнее. Вот она в гневе отвешивает ему пощечину перед казнью гиппогрифа, а глаза ее пылают огнем. Вот она смущенно улыбается, идя под руку с Виктором Крамом. Вот она спорит с Амбридж, снова пылая от гнева и возмущения. Вот она бежит спасать Кэти Белл, испуганная, но готовая действовать. Вот она корчится на полу Мэнора, но при этом остается несломленной. Но сейчас у пруда сидела не та Грейнджер. Чужая, забитая, запуганная. Ее собственные страхи сделали то, что не смог сделать Драко за шесть лет в Хогвартсе. Она сломалась. А Драко не мог смириться, поверить в это. «В самом деле, зачем я полез? — с горечью подумал он, глядя на сутулую фигуру Грейнджер. — Лучше бы Кингсли стер мне память. Лучше бы я не знал, что с ней. Лучше бы я не шел в этот парк». Утки сразу перестали казаться интересными или даже забавными, и стали глуповатыми и неуклюжими. Драко поднялся со скамейки и откашлялся. Грейнджер даже головы не повернула. — Пока, — тихо произнес он, махнул рукой спине Грейнджер и аппарировал. Появившись дома он сбросил мантию и прошел в гостиную. — Драко? — Нарцисса оторвалась от книги и с тревогой посмотрела на сына. Драко выхватил палочку и протянул матери. — Сотри мне память. — Что? — мать опешила. — Сотри мне память о сегодняшнем дне. Пожалуйста. Умоляю. — Выпей Умиротворяющий бальзам, — прошептала Нарцисса. — Зелье Сна без сновидений. Успокаивающую микстуру. Пожалуйста. Она протянула Драко пузырек, и он выпил все одним махом. Мать с ужасом уставилась на него. — Драко, здесь дозы три, не меньше. — Ничего страшного. Дольше просплю, — отмахнулся он и побрел наверх. В свою комнату Драко ввалился и кулем рухнул на кровать. Действительно, он немного переборщил с зельем, эффект наступал так быстро, что не было сил даже снять мантию, переодеться. Драко понадеялся, что утром весь прошедший день окажется лишь кошмарным сном. «Драко, пожалуйста», — шепнул в голове чей-то голос, и он провалился во тьму. _____ [1] — на самом деле строительство моста Миллениум в Лондоне началось в конце 1998 года, однако фильм «Гарри Поттер и Принц-полукровка» предлагает его в качестве локации, на которой Пожиратели Смерти провели антимаггловский теракт. Здесь автор опирается на этот эпизод, хоть и понимает его хронологическую недостоверность.