В конечном итоге

Рука плавно скользит по телу. От бедра до груди, очерчивает чуть рельефный, втянутый живот, оглаживает грудь. Поднимается выше, проводит по шее, мягко касается губ, отметин, и резко спускается вниз, дергая за недлинные белые волосы. Тобирама морщится. Не от боли, от отвращения. Собственное тело кажется ужасным, не привлекающим никого. Слишком светлая кожа, слишком белые волосы, слишком красные глаза. Уж лучше бы они были иначе красными. Уж лучше бы красных глаз не существовало в природе, замечает она и отворачивается. Зеркало отражает солнечный свет, небольшую комнатку и женский силуэт. Тобирама не выдерживает, нервно отходит в сторону, сдергивая покрывало со стула. Это происходит так быстро, что пылинки взметают в воздух, как россыпь звёзд на ночном небе. Будто резкостью своих действий она пытается побороть бурю внутри себя, вытолкнуть ее наружу, избавиться от лишних сомнений. Тобирама замирает на месте, продолжая стискивать ткань в руке. Она смотрит, смотрит и смотрит. Воспоминания подкидывают картинки, от которых все сжимается, переворачивается наизнанку. Эмоции сжирают изнутри, опустошая полностью, выжигая так, словно прошлись катоном. Она не должна влюбляться. Не в него. Почему недовольство собственной внешности приходит только сейчас, понять совсем не сложно. Она ведь совсем не тупая. Вовсе нет. Как можно анализировать других, если не можешь понять себя? Все ведь достаточно просто, главное быть честным хотя бы самим с собой. У нее слишком много времени для анализа и самокопания. Тобирама снова бросает взгляд в зеркало из-за плеча, пытаясь найти хоть что-то красивое в последний момент, выудить из отражение что-то такое, что может заставить затаить дыхание в немом восхищении. Но с каждой секундой все совсем «не выдуманные» недостатки наоборот становятся все больше. Совершенно не утонченно женственная фигура. Она поджимает губы и, кажется, совершенно непроизвольно выпускает чакру. Тобирама слишком долго не замечала девушку в себе, что это перестали делать окружающие. Это расстраивает, вводит в уныние. И ведь ей даже не нужны толпы поклонников, только бы он один обратил на нее хоть какое-то внимание. Что угодно кроме игнорирования, молчаливой ненависти и совсем невзаимной неприязни. Уже как год деревня процветает. Относительно мирное время. И ей не нужно быть воином, как раньше. Однако образ, может, и совсем не хрупкой девушки меркнет за ее статусом. Сестра Хокаге. Третий человек в деревне после этого же Хокаге и, черт бы его побрал, Мадары Учихи. Да, она даже по силе уступает только им! Не то, чтобы Тобирама прям страдает от недостатка внимания. Но ей это все не нужно. Мало, кто решался подойти, но им тут же приходилось отойти. И за прошедшие пару лет после построения Конохи, ее воинственный образ только укрепился. Слишком много проблем приходится решать, слишком много сил и времени они забирают. И теперь она тень Хаширамы. Однако сегодня хочется быть привлекательной. Хочется настолько, что можно перебороть себя, выйти из зоны комфорта и сделать уже наконец что-нибудь. Чтобы в ее лице видели не только помощника Хокаге, но и девушку. Чтобы он, наконец, хотя бы немного, но вознаградил своим вниманием. Приезд Даймё и соответствующий прием по этому поводу отличная возможность. Изначально, мысли идти нет, но Хаширама может быть убедительным, когда хочет. Отказать ему невозможно, и не потому что нет вразумительных причин не идти. Желание быть красивой есть, а подходящей одежды нет. Она шиноби, и вся ее броня и домашние кимоно не подходят для мероприятия такого уровня. — Тобирама! — голос брата из-за двери слишком счастливый, что так не вяжется с атмосферой внутри комнаты. Он буквально разрушает то, что Тобирама сгустила над собой, преподносит свет. Его оптимизм вытесняет тьму отовсюду. Даже из душ людей, особенно оттуда. Тобирама не хочет думать, что было бы с ней, погибни вдруг Хаширама сейчас или в детстве. Она не справится и видна будет только одна дорога. За ним. В пропасть. — Секунду! Тобирама сглатывает ком отчаяния, быстро натягивает штаны и водолазку, кидая покрывало на незаправленную ею кровать. — Все в порядке? — Хаширама хмурится, с искренним беспокойством вглядываясь в лицо сестры. Ну, разумеется, как от него может вообще хоть что-то ускользнуть? Слишком внимательный, слишком проницательный. Тобирама не может знать, какие мысли крутятся в его голове, какие идеи возникают там, но то, как он переживает, она видит. Переживает за нее, тратит свое время и силы, чтобы хоть как-то помочь или поддержать, не понимая, что это невозможно. Становится невыносимо стыдно. Она ведь по сути и не хочет никакой помощи, и сама не пытается что-то исправить. — Конечно, что за глупости ты говоришь? — ложь неприятно жжет язык, заставляет чувствовать себя мерзко. Врать не хорошо, но и грузить своими такими незначительными проблемами на общем фоне тоже как-то неправильно, — что это? — Тобирама замечает коробку в руках брата, и это кажется хорошим способом перевести тему. — О, это, — Хаширама снова улыбается. В уголках глаз у него залегают морщинки. А сами глаза светятся таким счастьем, что не поддаться ему невозможно, — подарок тебе, — он впихивает коробку в руки, — мы так долго его выбирали, надеюсь, тебе понравится. — Мы? — Тобирама с некоторым опасением приоткрывает крышку, но все внимание все также на Хашираме. Посмотреть она успеет всегда, куда спешить? Лицо брата отражает уйму эмоций за секунду, что не может не настораживать. Слишком необычно даже для него. — Ну, — кажется, Хаширама слегка теряется с ответом, — я и продавец, разумеется, — он бесцеремонно толкает Тобираму обратно в комнату и уже из-за закрытой двери кричит, — как наденешь, покажись! Тобирама вздыхает. Порой ее брат невыносим. Слишком активный, слишком настырный, слишком Хаширама. Губы сами тянутся в улыбке, а глаза начинает пощипывать от выступивших слезинок. Каким образом ему удается улавливать настроение и тревоги остается загадкой. Тобирама дрожащими руками осторожно вытягивает ткань, боясь навредить. Светло-синий переливающийся цвет не может не ассоциироваться с ней. Предпочтение ему она отдает слишком часто. Тобирама нежно проводит пальцем по узорам белых цветов, вышитых по всей длине. Дыхание перехватывает от красоты, невозможным образом оказавшейся в ее руках. Уверенность в том, что у ее брата нет вкуса испаряется практически моментально. Если он смог выбрать такое. Кимоно подходит ей идеально. Идеально настолько, что надевать его страшно. Тобирама поджимает губы в тонкую полоску, голова медленно поворачивается в сторону ненавистного предмета мебели. В зеркале все такая же она. И прошедшие пару минут никак не могли изменить хоть что-то. Там абсолютно та же комната, та же фигура, все те же лицо и волосы. И синее прекрасное кимоно так не вписывается. Кажется бельмом на глазу. Каким бы прекрасным оно не было, у него не получится сделать ее по-настоящему красивой. Но Тобирама все же надевает. Ткань идеально прилегает к телу, подчеркивает все достоинства фигуры, утончает. Белые цветы сочетаются с волосами и бледной кожей. Она могла бы быть похожа на фарфоровую куколку, если бы не эти шрамы, не эти глаза. И даже несмотря на это, Тобирама впервые чувствует себя красивой и пытается улыбнуться зеркалу. Очередной вздох за сегодняшний день срывается с губ. Еще пару раз и можно ставить рекорд. Пояс все никак не желает завязываться, руки уже подрагивают от неудобной позы. Какой-никакой узел получается, а переделывать его желания нет. Комната служит неким местом защиты, собственным панцирем, способным скрыть все переживания и сомнения, удержать радость и любовь. Внутри комфортно и выходить в этот раз так страшно, тем более в таком виде. Тобирама перебарывает страх и неуверенно выглядывает из-за двери, опасаясь, будто ее действительно может кто-то увидеть в собственном доме помимо Хаширамы. На удивление, коридор пуст, а чакра брата ярким огнем сияет на кухне. Кимоно не сковывает движений, как могло бы показаться на первый взгляд, приятно на ощупь, но все равно в нем неуютно. Словно со снятой броней теряется часть себя. Чувства защищенности нет. Возможно, стоит припрятать пару кунаев, чтобы напряжение спало. Хаширама сидит за столом и не отрывает горящего взгляда от дверного проема. Он нервно постукивает пальцами по дереву и не может дождаться. У него много планов на этот вечер. И счастье двух самых дорогих ему людей зависит только от него, раз уж они оба такие идиоты. Тобирама входит медленно, закрываясь руками. Щеки непривычно алеют от волнения, пуская волны жара по всему телу. И Тобирама чувствует себя еще более нелепо. Хаширама молчит, лишь поднимается из-за стола и улыбается. Он всегда улыбается. Тобирама вспыхивает, злится. Эта ситуация не нравится и не вселяет ни капли уверенности ни в себе, ни в сегодняшнем дне. Хаширама продолжает молчать и пялиться во все глаза. А желание плюнуть на все и сбежать в отместку возрастает. — Ну и? — Тобирама изгибает бровь, заламывает пальцы левой руки с такой силой, что, кажется, не сможет сделать потом ни одной стоящей печати. Почему он молчит? Неужели все настолько плохо? — Я так счастлив, — Хаширама в слезах бросается к ней, и это так на него похоже. Ее брат в норме, а она совсем нет, — ты такая красотка. Моя маленькая сестричка настоящая принцесса. Тобирама фыркает, пытаясь побороть неловкость. Она насмешливо отмахивается от его слов, пусть даже слышать их и приятно. Но и Хаширама никогда не был скуп на комплименты. — Испачкаешь мне тут все своими своими соплями, — бурчит и пытается отстраниться. Но ее тут же обхватывают сильные руки и утыкают в мужскую грудь. Ребра начинает щемить, Хаширама, определенно, перебарщивает. Тобирама неловко обнимает в ответ, слушает сердцебиение и пытается насладиться спокойствием. Рядом с братом всегда уютно. Он всегда выступает в роли защитника, и на него всегда можно положиться. Объятия затягиваются все же слишком сильно. Для тактильного Хаширамы в этом нет никакой проблемы. Дай ему волю, весь день так простоит и слова не скажет, чего не скажешь о его младшей сестре. — Ну, все хватит, —Тобирама закатывает глаза и отпихивает его от себя, — спасибо за подарок. Мне очень нравится, — она искренне улыбается второй раз за день. Не шиноби надо было становиться ее брату, не шиноби. Впрочем, он как и шиноби очень хорош. — Умг, да, я очень рад, — Хаширама говорит невнятно и чуть мнется на месте. Второй раз за день. И это совсем не подозрительно. Актерство не лучший навык Хаширамы. — Что-то не так? — Тобирама поджимает губы. Червячок беспокойства резвится внутри живота, вызывая такое противное противоречивое чувство, когда ожидаешь чего-то, но не знаешь чего именно. Начинаешь перебирать в голове возможные варианты, и каждое предположение страшнее предыдущего. Хаширама смеется, хлопает Тобираму по плечу и качает головой. Становится самим собой. И это не может не радовать. Возможно, ей просто показалось, и все дело в усталости. — Ты слишком много думаешь, расслабься. Тобирама с этим в корне не согласна. Если бы она, как выразился брат, так много не думала, то Коноха не справилась бы и с половиной проблем. Нет, справилась бы, конечно, но с какой скоростью и последствиями, зная привычки Хаширамы, лучше не представлять. — Зато ты слишком мало, — шипит Тобирама и скрещивает руки на груди. Сейчас самое время, чтобы снова прочитать брату нотации о его поведении, надеясь, что он поймет, что она в миллионный раз пытается до него донести. — Зайду за тобой в пять, — переводит тему Хаширама, избегая нравоучений, — и не хмурься, — он похлопывает по плечу и выскакивает за дверь. Бежать за ним уж как-то слишком глупо и по-детски. Да, и не догонит ведь. Тобирама остается одна и не знает чем может занять себя. У нее есть еще чуть больше четырех часов до выхода. Вряд ли она успеет поработать, а в лабораторию и вовсе заходить не стоит. Время там почему-то всегда летит слишком быстро. Небольшое волнение слегка потряхивает изнутри. Не то, чтобы был повод переживать или бояться, что подумают окружающие о смене образа. Общественное мнение не кажется особо важным. Но и Мадара ведь встречу не пропустит. Даже точнее сказать не сможет. А Мадара это уже не общественное мнение, не тот незнакомец с улицы. Он чувствуется кем-то ближе, роднее. Поэтому она пойдет туда со всей своей смелостью и непоколебимым спокойствием, если сможет его, конечно, удержать. Ее вспыльчивость, которую Тобирама пытается держать в узде, вполне может сыграть злую шутку. Хорошо, что в этот раз ей хотя бы не нужно думать о работе. Она идет туда, как гость, как обычная девушка, желающая насладиться вечером. В этот раз она не будет стоять позади и смотреть им в спины. Она не будет прятать дрожащие от волнения руки и хамить просто так. Когда-то ей надо будет это перерасти. Почему тогда не сегодня? У каждого из них свои обязанности, соответствующие статусу, и их нужно выполнять при всем своем нежелании. Учиха и Сенджу пока что ведущие в деревне на правах основателей, несмотря на все равенство между кланами. Порой создается ощущение, что на них просто скинули всю работу, не желая ввязываться. Мало кто хочет разбираться с подобным дерьмом. Честно сказать, Тобирама и сама с огромным удовольствием бросила бы все это. Но кто тогда будет вправлять мозги двум оболтусам, в особенности ее братцу? Как дети, серьезно. Разве что можно немного положится на Изуну, судя по тому, как он разумно сбежал от управленческой деятельности в первый же день. Видимо, он все же самый умный среди них четверых или же самый продуманный. Но и Учиха Изуна это совсем другой разговор. Они могут уважать и признавать силу друг друга. Но сдружиться не смогут никогда. Слишком большую пропасть они вскопали за время войны, слишком много ран нанесли друг другу. Кровь они сейчас, конечно, не льют, но это не мешает им периодически трепать нервы друг другу, доводя до нервного срыва не только самих себя, но и самых ближайших родственников. Тобирама поджимает губы. Размышления не приводят ни к чему, становится только тоскливее. В последнее время она слишком накручивает себя, не позволяет себе ни минуты отдыха. Конфликты внутри деревни, конфликты между странами, конфликты внутри себя. Все это стискивает, не дает вдохнуть, а воздуха постепенно становится катастрофически мало, и рано или поздно наступит момент, что ты просто задохнешься, не справившись со всем этим. И последняя мысль как назло будет полна сожаления. Она не хочет удушиться собственными чувствами. Но расслабиться не получается, как ни старайся. Тревога продолжает грызть изнутри, напоминая каждую секунду времени, что нужно все решать, иначе станет хуже. А хуже ведь не становится, но разве можно считать это прогрессом, если и сдвига в лучшую сторону нет. Наступает стагнация во всем. В комнате бардак, оставшийся с утра, куча документов и свитков на столе, уйма книг на полу, подпирающие стену, и дух одиночества, идущий по пятам. Свет едва пробивается сквозь неровно задернутые шторы и служит неким напоминанием о жизни там снаружи, за пределами дома, резиденции и любимой лаборатории. По солнечным лучам продолжают кружиться пылинки с того самого момента. Или же новые? Неважно. Полумрак удручает, и это самое первое с чем нужно бороться. Тобирама быстро меняет кимоно на обычную одежду, раздергивает шторы и приоткрывает окна. Волна свежего воздуха врывается в комнату с запахами травы, солнца и счастья. Погода стоит настолько прекрасная, что отказать себе в прогулке невозможно. Что ж, возможно, дома и есть пара документов, которые нужно отнести в резиденцию. И прогулка и по делу. Все-таки отказаться от собственных привычек сложно, но вплетать в свои новые желания вполне возможно. Тобирама аккуратно вешает кимоно в шкаф, заправляет кровать, до сих пор неубранную, что так на нее не похоже. Она медлит, перебирая бумаги. Законченное от незаконченного, две ровные стопки. Левая чуть побольше остается в комнате, а правая перескакивает на руки и готовится к переезду в новое место. Тобирама морщится от яркого солнца и старается идти в тени, чтобы яркие лучи не припекали голову. Казалось бы, она должна легче переносить жару со светлыми волосами, но какого же тогда Учихам? Мимо проносится толпа детей, они заливисто смеются, приветственно машут ей и убегают дальше. У них на одежде есть отличительные знаки собственных кланов, но это не мешает им дружить. Все же Хаширама смог добиться своего. Эпоха враждующих кланов закончилась. Но враги есть до сих пор, а конфликты стали масштабнее. Но пока что мирное время и им нужно наслаждаться. Идти медленно, буквально прогуливаясь, настолько непривычно, что внутри стягивает желание использовать чакру, чтобы добраться быстрее. Кажется, она разучилась жить. Возможно, Изуна и был прав, что она совсем превратилась в лабораторную крысу. Такая же белая, с красными глазами. И ведь никому не важно, что она не просто там сидит, а занимается, действительно, важными делами! Тобирама здоровается по пути с несколькими знакомыми, останавливается для беседы с восторженными Данзо и Кагами. Приходится отказать им в вечерней тренировке и пообещать встретиться завтра. А еще каким-то невообразимым образом они смогли раскрутить ее на совместный обед. Угощает, разумеется, Тобирама. И как только провернули? Тобирама качает головой и улыбается. Со всей подобной мелочью она теряет около часа. Хаширамы в кабинете не оказывается. И весь добродушный настрой сметает моментально. Если вечером и намечается встреча с Даймё, то это не повод отлынивать! Что-то Тобираме подсказывает, что кабинет пустует с утра. Все-таки нужно было проследить. Тобирама вздыхает, осматривая две стопки документов, сваленных в кучу на столе, переводит взгляд на те, которые в руке, и вздыхает еще раз более обреченно. Врожденная педантичность не позволяет поступить как Хаширама, хотя очень хочется. К сожалению, дела не имеют свойств делаться сами, а разобраться с ними все же надо. Тобирама смотрит на часы, помечая в уме, что в принципе она может выделить еще час или даже два на работу. Документы, которые нужно посмотреть Хашираме, как Хокаге лично, моментально идут в отдельную стопку. Пусть разбирается с ними сам. И несмотря на то, что сортировка не является любимым занятием, пропустить этот этап невозможно. Нужно хотя бы знать с чем имеешь дело. Одно Тобирама понимает наверняка, быть Хокаге она не хочет. — Разумеется, где же тебе еще быть? — Мадара всегда говорит с плохо прикрытой ненавистью в голосе. И Тобирама не понимает за что. Если бы Изуна тогда погиб, то это было бы ясно. Но шла война и они сражались, глупо винить за то, что именно в той битве она оказалась чуть быстрее, чуть сильнее. — Если что-то надо говори, если нет, то проваливай. Отвечать грубостью на грубость давно вошло в привычку. Тобирама пытается себя одергивать, хоть как-то сдерживать, но слова срываются сами, режут по ушам и заставляют жалеть о сказанном. Возможно, будь она хоть чуточку милее с ним, то у нее мог бы быть шанс? Мадара усмехается, демонстративно захлопывает дверь и проходит вглубь кабинета. Нет, Тобирама вовсе не боится, но каменное спокойствие на чужом лице во время движения, в тот момент, когда он опирается руками об стол, находясь так близко, это устрашает. Тобирама вжимается в спинку стула, увеличивая расстояние. —Это не твой кабинет, чтобы тут командовать, — он кажется шипит сквозь зубы. Но голос какой-то беззлобный. Слишком тихий, слишком бархатный. Тобирама сглатывает, выпрямляет спину. Что он ей сделает? Ничего. — Но и не твой, — замечает, упираясь взглядом в черные глаза Мадары. Если он решит воспользоваться шаринганом, вряд ли удастся даже пикнуть. Но ничего подобного не происходит. Мадара все также стоит напротив со своей кривой улыбочкой, упирается руками в стол и вгоняет в ступор одним своим присутствием. — Верно, — он кивает. Голос сквозит самодовольством, — однако я и не стремлюсь сюда каждую свободную минутку. Мне стоит начать переживать за Хашираму? Тобирама замирает на секунду, пытаясь осознать смысл. — Да ты, — слова буквально застревают в горле. Как он мог даже предположить такое? — Нечем возразить? Не думала, что кто-то разгадает твой план? — Мадара наклоняется вперед, смотрит неотрывно, усмехается своим чертовым ртом. Ему просто нравится выводить из себя, наблюдать, как маска слетает, доводить до нервного срыва и, улыбаясь, уходить. Расстояние между ними сокращается почти вдвое. Небольшой стол не способен на большее. Тобирама с силой сжимает край столешницы до побеления пальцев, но в конце концов не выдерживает. Стул со скрипом отскальзывает назад, когда она вскакивает. Тобирама не замечает, как повторяет позу Мадары, смотрит снизу вверх и давится собственным гневом. — Да как ты смеешь? Хаширама мой брат, и я люблю его. Твои шуточки переходят все границы! — Ох, да как же я забыл о твоей привычке резать чужих братьев, — Мадара качает головой и улыбается. — Если ты намерен выпытать извинения, то катись к черту, — Тобирама злится и не контролирует себя. — Второй раз выгоняешь меня? Как некрасиво. Смотреть на него, слышать его голос, находится рядом, все это сложно по отдельности, невозможно вместе. Да, пошло оно все! — Уйду я! И уже плевать на незаконченные дела, хочется просто оказаться дома в своей комнате, уткнуться лицом в колени и не думать ни о чем. — Не забудь подготовиться к приёму, а то люди в страхе разбегутся при виде тебя, — Мадара хватает за руку и шепчет это прямо на ухо. Поступает так, чтобы добить наверняка. Можно сказать, ему почти удается, он весьма близок к этому. Тело прошибает дрожь, а место прикосновения горит огнем даже от чужих перчаток, сквозь которые едва чувствуется тепло. — После того, как они познакомятся с тобой, вряд ли их вообще что-то напугает! — едва ли не дрожащий голос в ответ. Тобирама дергает руку и позорно сбегает при помощи Хирайшина. Сложно понять, что она ощущает в этот момент сильнее. Жгучую ненависть или всепоглощающую печаль.